— Можно подумать, я обязан кормить чужих сопляков, как только они попросят, — проворчал барышник.
— Одной водой сыт не будешь, — сказал мальчик.
Внутри у барышника что-то сжалось, и он уступил.
— Ладно, идем, — мрачно скомандовал он.
«Не могу же я допустить, чтобы мальчишка умер возле моего дома, — оправдывался он мысленно, — тогда хлопот не оберешься».
Мальчик встал, слегка пошатываясь. Бартолин покосился на него и поспешил к конюшне; там, в самом конце, у него была жилая комнатушка. Неуверенной походкой мальчик шел за ним следом — мимо длинного ряда стоявших в стойлах лошадей. В дверях комнатушки он остановился и огляделся: стены выбелены мелом, никакой мебели, и все же чувствуется, что здесь живет человек. На полу толстый слой соломы от стены до стены, на соломе повсюду разбросаны сапоги, деревянные башмаки и прочие вещи, а на стене висит упряжь и большой пиджак. Мальчик медленно обвел глазами комнату, вдыхая едкий запах кожи, застарелого табачного дыма и влажной шерсти, пропитавший стены.
— Да входи же ты, — приказал нетерпеливо Бартолин. — Может, тебе все здесь покажется непривычным, да уж не взыщи.
Глаза мальчика неотрывно смотрели на деревянный ящик, прислоненный к стене. На нем лежали в беспорядке хлеб и колбаса, и похоже было, эту еду здесь никогда не убирали.
— Хорошо тебе живется, — сказал он серьезно.
Бартолин резко обернулся и сердито уставился на него.
— Ты это о чем?
— Мне здесь нравится, — ответил мальчик.
— А тебя не удивляет, что мебели у меня нет? — упорно допытывался Бартолин. — Другие считают, что я живу, как собака.
— То другие, а то я, — устало сказал мальчик и сел на солому.
— Так что ты мне говорил? — спросил Бартолин, опустившись на колени возле ящика.
— Есть охота.
Фыркнув носом, Бартолин вытащил из деревянного косяка нож и принялся пилить им сухой хлеб, покуда не отрезал большой ломоть. Он насадил его на кончик ножа и обернулся.
— Скажи наперед, кто ты таков, — потребовал он.
— Я сам по себе, — сказал мальчик.
— А имя-то у тебя есть?
— Силас.
Бартолин протянул мальчику хлеб на конце ножа, и тот взял его бережно, двумя руками, как какую-то драгоценность. Человек у стены отрезал кусок колбасы.
— А дальше? — спросил он.
— А дальше ничего, — ответил мальчик.
Бартолин с довольным видом понюхал колбасу. Мальчик молча покосился на нее.
— Ну?
Мальчик помотал головой:
— С меня хватит и имени, фамилии мне не надо.
— Вот как, — ответил Бартолин и в один миг запихал кусок колбасы в рот, всем своим видом показывая, как это вкусно.
Силас потерял надежду, что ему дадут что-нибудь кроме хлеба, и принялся жадно уписывать его.
— Ну а как тогда звать твоего отца? — спросил Бартолин и отрезал еще кусок колбасы. Его разбирало любопытство.
— Не знаю.
— Не знаешь, как зовут родного отца? — Бартолин повернулся с полуоткрытым ртом и удивленно смотрел на него.
— Нет.
— Враки, — проворчал барышник, дожевывая колбасу. — Ты просто не хочешь сказать.
— Нет у меня отца, — сказал Силас.
— Но ведь раньше-то был. У каждого человека есть отец или был. — Бартолин отрезал еще кусок. Силасу по-прежнему колбасы не досталось.
— А я не каждый, — отвечал Силас, — у меня отца никогда не было.
— Вот как!
Барышник посмотрел на него искоса и вдруг протянул ему кусок колбасы, который держал в руках, и еще большой ломоть хлеба.
— Может, и матери у тебя тоже нет?
— Анина, — сказал Силас.
— Что? — спросил Бартолин.
— Ее зовут Анина, если тебе интересно, — терпеливо пояснил мальчик.
— Ты не очень-то охотно рассказываешь о себе, — обидчиво сказал Бартолин. — А откуда ты приехал?
— Оттуда, — махнул рукой Силас.
— Да это я видел, я хочу знать, как называется место, где ты живешь.
— Я нигде не живу, — серьезно ответил Силас.
— Да мне ясно, что ты убежал из дома.
— Семь дней тому назад, — не спорил Силас.
— Но ведь твоя мать там живет?
— Нет, — ответил Силас.
— Может, она тоже убежала из дома? — с кислой миной предположил Бартолин.
— Она уехала.
— Ах ты враль паршивый, — разозлился Бартолин, — думаешь, я не понимаю, что ты хочешь меня надуть и выдумываешь всякую чушь, чтобы я не отослал тебя назад?
— Вовсе нет, я знаю точно, что они уехали.
— Куда уехали?
— В другое место, — устало сказал Силас.
— Они? — спросил Бартолин. — Ведь ты говорил, что у тебя нет отца.
— Да у нее есть другой, ясное дело.
— Кто это другой? Почему ты не хочешь мне ничего рассказать?
— Филлип, — сердито сказал Силас.
Бартолин навострил уши: «Видать, не любит мальчишка этого Филлипа».
— Что за Филлип? — с интересом спросил он.
— Он глотает шпаги.
— Видать, ты его терпеть не можешь, — осторожно сказал человек, сидевший на соломе, и похоже, попал в самую точку. Мальчик в ответ скрипнул зубами.
— Он меня тоже терпеть не может, — резко ответил он.
— С чего бы это? — вкрадчиво спросил Бартолин, не понимая, в чем тут дело.
— Потому, что я не хочу открывать рот. Он пытался меня заставить…
— Глотать шпаги?
Силас кивнул.
Бартолин выжидающе посмотрел на него.
— За это он лупил меня ими, — спокойно сказал Силас.
— Шпагами? — удивился Бартолин. — Шпагами наказывать нельзя, может, ты хочешь сказать — ремнем от шпаги или вожжами, например?
Силас мрачно усмехнулся и уставился куда-то вдаль.
— И что ты делал тогда? — спросил Бартолин.
— Я нарочно играл, когда ему нужно было выступать. А он до того злился, что с трудом мог ее вытащить.
— Что вытащить?
— Да шпагу, — мечтательно ответил Силас.
— Из желудка? — с ужасом спросил Бартолин.
— Она застревала в горле, и люди не хлопали в ладоши, а насмехались над ним.
Барышник озадаченно почесал голову рукоятью ножа. «Чудной какой-то этот парнишка», — подумал он.
— И ты под конец удрал от них? — спросил Бартолин, помолчав.
— Уплыл, — поправил его Силас.
Бартолин рассмеялся.
— Это было отличное плаванье, черт побери! Почему ты не сидел на веслах?
— А зачем?
— Ясное дело, чтобы приплыть куда надо.
— Так ведь меня несло течение.
— Люди всегда гребут веслами, когда плывут куда-то.
— Да, люди всегда выдумывают какую-то ерунду, все-то им надо. Мебель, например.
«Чертов мальчишка», — подумал Бартолин и откашлялся.
— А где ты лодку взял? — спросил он.
— Ах, лодку, да она была там, на берегу.
— Вот оно что!
На короткое время наступило молчание, мальчик перестал жевать и начал клевать носом, ему ужасно хотелось спать. Вдруг Бартолин, как бы что-то вспомнив, резко повернулся к нему:
— Это ты там завывал?
— Завывал? — спросил Силас, с трудом открывая глаза.
— Да, вроде бы похоже было, что на флейте кто-то играл, — пояснил Бартолин, мешая мальчику заснуть.
Силас безразлично кивнул.
— Так это ты на флейте играл? — продолжал выспрашивать барышник.
— Да, — сказал Силас.
— Но звуки были какие-то странные, непохожие на настоящую музыку.
— Моя флейта тоже мешала Филлипу вытащить саблю из горла. Он хотел, чтобы я играл мотивы, которые все знают.
— А зачем ты играл в лодке?
— Когда играешь, не думаешь про еду, — пробормотал Силас, и глаза его медленно закрылись. Он просто-напросто заснул сидя.
Едва барышник коснулся мальчика растопыренными пальцами, как тот повалился на солому. Под рубахой у него Бартолин почувствовал что-то длинное и твердое. Это, видно, была флейта.
В конюшне кони нетерпеливо били копытами, Бартолин осторожно поднялся и вышел к ним, не переставая думать об этом странном мальчишке.
Глава вторая
Силас выигрывает пари
Только к вечеру Силас вышел из комнатушки барышника. Вид у него был вполне бодрый и веселый. Мальчик с любопытством разглядывал конюшню, и Бартолин не мог не заметить, что его очень заинтересовали лошади.
«И впрямь, — думал барышник, — сейчас конюшня почти полна, любо поглядеть, как они стоят рядами от одной стены до другой».
В самом деле, Бартолин мог гордиться своими лошадьми, но и ухаживать за ними было нелегко.
— Ну вот, теперь ты выглядишь куда веселее, — сказал барышник, когда Силас подошел к нему.
— Так ведь почти что ничего не осталось, — радостно ответил мальчик, похлопывая себя по животу.
— Чего это почти не осталось? — голос барышника выдал дурное предчувствие.
— Еды, — откровенно сказал Силас. — Теперь мне только пить охота. Ты не дашь мне напиться?
— Никак ты все съел? — не поверил своим ушам Бартолин. — И ничего мне не оставил?
