— Совсем из ума выжил? Как за три дня ожог может совсем зажить? — князь недоверчиво нахмурился, встал и сам подошёл, чтобы убедиться.
Он взял Младу за руку — и тут же стены чертога будто бы обрушились. Только без треска, без угрожающе ползущих между камней трещин, без пыли, лезущей в горло и нос. Их просто не стало. Словно просторный зал расширился настолько, что потерялись в расплывчатой дали его границы. Младу затопило мягким приглушённым светом. Он был почти осязаем, точно по коже скользило шёлковое покрывало. Или чья-то ласковая рука касалась волос. Серые, словно гранит, глаза Кирилла приблизились, сощурились обеспокоенно. Губы шевельнулись, но слов Млада не расслышала, как будто уши залепило воском. Она вздрогнула, когда за спиной князя, в курящемся тумане, мазнул кровью тёмно-красный плащ. И тут же по душе хлестнуло когтями. Млада вытянула шею, чтобы заглянуть за плечо правителя, но чертог снова схлопнулся, принимая прежний вид.
Князь ещё один миг стоял перед ней, отпустив её ладонь, а затем просто вернулся в своё кресло. Неужели увидел то же, что и она?
— Да она ведьма, — отчётливо проговорил Ждан, тараща глаза. — Не могло всё зажить так, чтобы и следов не осталось! Не могло!
— Помолчи, — раздражённо бросил Кирилл. — Чтобы я и слова больше от тебя не слышал, паршивец! Мне достаточно того, что я вижу. Или ты станешь спорить с обычаем, который древнее всего твоего племени?
Ждан потупился и за последней поддержкой обратил взгляд к отцу. Ратибор же замер, сведя брови. Он был похож сейчас чёрную грозовую тучу, и можно было догадаться, что весь его гнев выплеснется на сына по возвращении домой. Мало того, что тот заставил его врать перед владыкой, так ещё и огрызается.
Староста, глянув на Ждана, стиснул кулак, но нашёл в себе силы почтительно поклониться князю.
— Мы отправимся в Беглицу сегодня же. Только выслушаем, какое наказание ты назначишь моему сыну за бесчестное враньё.
— Ждан обвинял моего дружинника в тяжёлых преступлениях, подтвердись которые, я бы не пожалел Младу, — снова спокойно проговорил князь, но заметно было, что его мысли уже занимает что-то другое. — К тому же он хотел убить пленника, который оказался нам очень полезным и рассказал многое о вельдах. Потому за клевету, которая могла обернуться скверно, я назначаю ему виру в полтора десятка кун[18] золотом. За попытку убийства — ещё десять. А уж по спине ты сам можешь его отходить, если на то охота будет. Уплатить виру он должен не позже, чем через луну с сегодняшнего дня.
Ратибор налился злой краснотой. Ещё бы. Такие огромные деньги не вдруг сыщешь. По всем родичам, небось, собирать придётся. Младе даже стало жаль старосту — уж он-то не был ни в чём виноват. Просто верил в то, что его сын говорит правду. Но что поделать, за проступки одного должен расплачиваться весь род — тут уж ничего не попишешь.
Откланявшись, староста с отпрыском покинул чертог. Отослал князь и Лерха. Воеводы, которые до того в разговор не вмешивались, зашевелились. Бажан громко вздохнул и, поглядывая на Младу, обратился к правителю:
— Прикажешь идти, Кирилл?
Тот, уже крепко призадумавшись, едва не вздрогнул и закивал:
— Да, можете идти. И ты, Млада, тоже.
Бажан и хитро ухмыляющийся чему-то Хальвдан обошли его кресло и направились прочь. Млада уже пристроилась было за ними, но потом вспомнила, что хотела сделать в первую очередь, если ей удастся выйти из испытания с честью. Она приостановилась и обернулась к князю:
— Прикажи воеводе вернуть мой меч, княже. Надо думать, что теперь я оправдалась перед тобой?
Кирилл долго и вдумчиво посмотрел ей в глаза. Будто искал в них объяснение тому, что произошло в чертоге недавно, когда их руки соприкоснулись. Но в следующий миг спохватился.
— Да, Хальвдан… Отдай Младе её оружие.
Глава 11
Геста медленно и с удовольствием потянулась, но на другой бок, лицом к Кириллу, поворачиваться пока не стала. Она предвкушала, как вот-вот князь, почувствовав, что она проснулась, сам сильной рукой обнимет её, прижмёт к себе. Так случалось далеко не каждое утро после ночей, которые они проводили вместе. И от того эти мгновения казались особенно приятными. Но ничего не произошло. Геста подождала немного, хмурясь всё больше. И ещё. А потом открыла глаза. И поняла, что Кирилла в постели нет — в размытом пятне света от окна на стене вырисовывалась его неподвижная тень.
Геста обернулась. Князь стоял, глядя на дружинный двор, по случаю пришедших с Покровом холодов, наверняка, присыпанный свежим снегом. Тот теперь шёл каждую ночь. Кирилл был в полном облачении, будто уже собирался уходить и всего-то ждал, когда Геста проснётся. Кажется, сегодня к нему должны были пожаловать только прибывшие на Торг купцы, что обычно остаются в городе до самой весны. Они просили встреч с князем, чтобы поднести дары и заручиться его благосклонностью. Многих Кирилл знал не первое лето. Разговоры о размере обязательных пошлин, новых товарах, о лучших местах в торговых рядах, а также последних вестях с дальних земель обычно затягивались до самого вечера. После этого Кирилл и языком-то шевелить лишний раз не хотел — не то что проводить время с Гестой. Поэтому она уже предчувствовала, что нынче с ним увидеться больше не удастся.
Однако князь не очень-то торопился. И на нарочито громкое шебуршание Гесты одеялом не обратил ни малейшего внимания. Знать, что-то, происходящее во дворе, сильно его увлекло.
Ничего не оставалось делать, как встать и, накинув на плечи длинный — до колен — платок из нежнейшей цатры[19], на цыпочках подойти к нему со спины. Геста тихо выглянула из-за плеча Кирилла в окно, присмотрелась — и сразу в душе вспыхнула знакомая, уже позабытая было за последние пару седмиц неприязнь.
На открытом ристалище разминалась недавно пришедшая в детинец девица — Млада. Диковинный меч, после испытания железом возвращённый ей Хальвданом, тускло поблескивал в рассеянном свете раннего хмурого утра. В такие дни, когда богатая золотая осень уже сменяется до невозможности унылой порой, которую пока и зимой назвать рано, только и хочется, что сидеть в светлице у очага. Или нежиться в объятиях Кирилла, хоть это случалось теперь всё реже и реже. Но точно не казать носа на улицу. А воительница, ты глянь, как ни в чём не бывало, в тонкой льняной рубашонке размахивала мечом, чертя в воздухе замысловатые фигуры, то замедляясь, почти замирая, то снова срываясь в неуловимый вихрь. Будто её не беспокоили колючие снежинки, без устали падающие с неба. Одно что исхудала после ранений — а всё такая же ловкая и текучая.
По дому быстро расползлись слухи о её чудесном излечении сначала от яда, которым, если верить россказням мальчишки-пленника, были отравлены стрелы вельдов, а потом и от ожога. Некоторые бабы в замке судачили о том, что Млада — ведьма, раз её не берёт никакая напасть. Впрочем, они готовы были назвать ведьмой любую женщину, которая чем-то им не угодила. Другие — смешно сказать — считали её и вовсе нежитью или духом. Третьи уповали на истинную волю Богов, которые отметили девицу своей благодатью.
Сама же Геста досужие толки пропускала мимо ушей и просто хотела бы, чтобы воительница оказалась виновата во всём, что наговорил сын старосты одной из деревень. Тогда, глядишь, Кирилл прогнал бы её из детинца или вовсе из Кирията. И тут же ветер смёл бы след этой приблуды со всех ближайших дорог. Даже перед самой собой точно Геста не могла ответить, чем же так задевала её Млада. Просто при виде загадочной девицы ей становилось тревожно. Или это случалось от того, как Кирилл смотрел на воительницу: в его глазах начинал светиться такой интерес, который ещё не доводилось видеть.
И вот сейчас он стоял, как завороженный, не сводя с неё взгляда. Только на лице не было безмятежности и мечтательности, присущей тому, кто влюблён — лишь лежала печать тяжёлой и, может быть, даже неприятной думы. Это немного успокаивало Гесту, но совсем беспокойства не лишало.
— Скоро темнеть начнет, а ты всё смотришь на неё, — вкрадчиво произнесла она.
Кирилл моргнул и опустил глаза.
— Доброе утро, Геста… Я всё думаю, сколько же силы в этой девушке, — откровенно, как будто не ей, а своему проклятущему дружку Хальвдану, ответил князь. — Временами она меня просто поражает. Воля каких Богов привела её сюда? Я надеюсь когда-нибудь это понять.
Он замолчал и снова устремил взор на Младу. Совсем уже стыд потерял! Чего доброго, скоро потащит эту пропахшую потом и железом голодранку в постель. Геста задохнулась от негодования, но неимоверным усилием заставила себя остыть. От скандала толку не будет — она усвоила это давным-давно. Обычно Кирилл отвечал на крик лишь ледяной невозмутимостью, а то и вовсе проваливался в отрешённость, из которой его не вдруг и дозовёшься. Надо думать, это было обычной уловкой, но желание с ним поругаться в такие моменты проходило само собой.
