Джо замолчал и посмотрел на Гувер, которая задумчиво и внимательно его слушала, чуть наклонив голову набок. Не в характере агента Купидона было долго раздумывать над тем, что можно, а что нельзя, если очень хочется. Он дотронулся до щеки маленького рядового, она недоуменно моргнула, и поцеловал пухлые приоткрытые губы.
Гувер вздрогнула, потом дернулась, но Джо уже полностью владел ситуацией, не давая ей опомниться, гладил пальцами нежное лицо, мягкие волосы, тонкую шею, чувствуя, как у нее под ребрами колотится сердце. А под футболкой у рыжей все же кое-что было, и сзади тоже, а под формой совсем не видно.
Гувер начала отвечать на поцелуй, сначала нерешительно, неуверенно, потом сильнее, жестче, настойчивей, проворные пальчики пробежались по плечам, взъерошили волосы, легли на затылок.
А девочка не из робких, хоть и застенчивая там, где не надо. За ужином не стеснялась. «И ведь не даст, точно не даст!» — разочарованно думал снайпер. Он отпустил Мериду, глаза у нее были закрыты.
Она с усилием втянула воздух сквозь сжатые зубы, и Дантон уже готов был уклоняться от пощечины, но Гувер вдруг засмеялась, презрительно и зло.
— Ну и шлюха же вы, сэр.
Поднялась с земли, отряхнула налипшую траву и ушла.
Дантон досадливо поморщился и достал мобильник.
— Алло, Татьяна? Ты же все равно не спишь уже?
Глава 25. Мыльная опера
— Мерзкий мир. — Хрипло бормотала Мерида, трясясь от холода. — Мерзкие людишки. Мерзкий дождь. Блядский Дантон.
Можно было взять такси, но людей видеть не хотелось. Можно было угнать машину, но тогда встреча с представителем «мерзких людишек», а именно Рене Прайд, произошла бы раньше, чем ей того хотелось. Плохой парень не торопился убираться внутрь, ворочался внутри и ненавидел весь мир, целоваться с Дантоном ему не очень понравилось. «Он нам помешает» — доказывала себе Гувер, не вполне отчетливо понимая, чьи это мысли. — «Да, моя прелесть, он может нас выдать». Что конкретно мог выдать Дантон — неясно, чему он мешал — тоже, зато она теперь могла в качестве мести опозорить его перед всей базой. Гувер уже даже не вытирала под носом, увидь ее кто-нибудь, подумает, что она подралась. Дождь смывал половину крови с лица, остальное беспрепятственно капало на белую майку.
«Черт бы побрал этот дождь!» — Ругалась про себя Гувер. — «Я как героиня боевика какого-то. И вообще, контраст бы тут лучше подошел. Герою хреново, а солнце светит, птички гадят, детишки орут, и всем насрать на его проблемы. Я так воспаление мозга схвачу. Глупая дура. Мудацкий Дантон со всей его семейкой. Шлюха, вот же шлюха! Фу, черт, противно! Когда же этот долбанный дождь закончится?»
Руки дрожали уже так, что Гувер не с первого раза попала ключом в замочную скважину. Скидывая по пути противные мокрые вещи, она прокралась в душ. А завтра Рене обещала сводить ее на выставку картин. Там будет куча народу, все будут умничать и пыжиться, пытаясь разглядеть великий замысел в мазне дадаистов. Рука не дотянулась до вентиля с горячей водой. Гувер улыбнулась, потом выдохнула, сцепила зубы и включила холодный. Ледяной поток, хлынувший на согнутую спину, показался уже не таким холодным, Гувер постояла под ним двадцать минут, потом отжала волосы, завернулась в полотенце и прошла на кухню, где достала из морозилки лед и принялась глотать его. Горло сначала заболело, потом потеряло чувствительность. Удовлетворенная Мерида наполнила емкость для льда водой и поставила обратно в морозилку. К утру замерзнет и скроет следы преступления. Собрать мокрые вещи и засунуть их в стиральную машину было труднее, ее уже начало лихорадить.
— Мери? — Рене проснулась и беспокойно села на кровати. — Ты чего так поздно?
— Гуляла. — Сдавленно ответила Гувер, стараясь не стучать зубами.
Рене, зевая, поправила лямку ночной сорочки. Мерида почти с ненавистью уставилась на ее грудь, гораздо больше ее собственной.
— Зачетные сисечки.
— Что? — Изумилась Рене.
— Грудь, говорю, у тебя большая. Сколько там тебе лет?
— А. — Рене помолчала и подвинулась. — Ложись давай.
Гувер легла и тут же завернулась в одеяло. Если сильно не трястись, Рене ничего не заметит.
Если бы не проклятущий Дантон, занявший комнату для гостей, ей не пришлось бы делить постель с любопытной дочерью агента Прайд.
Внезапно Гувер разобрал смех. Она вспомнила, что Коннор говорил про предпочтения плохого парня: смуглые брюнетки.
«Эту ты больше одобряешь, чем Дантона?» — мысленно спросила она.
— Да ты вся ледяная! — Вдруг вскрикнула Рене, коснувшись ее ноги под одеялом.
— Холодно на улице. — Пояснила Мерида. — Сейчас согреюсь. Спи давай.
Рене поверила и затихла, потом ее дыхание стало глубоким и ровным. Гувер, наоборот, не спалось, горло начало болеть, мокрые волосы сохли плохо, холод все не выходил. А через пару часов она начнет кашлять, если не заснет.
Гувер внезапно захотелось плакать. Если на то подумать, она была ужасная плакса.
Совсем не годится быть такой для агента. Татьяна Михайлофф никогда не плакала. Правда, как она смеется, рядовой тоже не часто видела.
Стреляющая боль начала прокрадываться от висков к глазам, голова под волосами загорелась, Гувер закрыла глаза и куда-то поплыла.
Если бы хоть раз Дантон пришел домой не под утро, небо бы рухнуло, а реки повернули вспять. В этот раз у снайпера было до того поганое настроение, что хоть вытягивай ремень из джинсов и вешайся на крюке от фонаря. Больше всего хотелось напиться, но в последнее время Джо ограничивал себя в удовольствиях из-за обещания, данного маме Доусона. Старушка была под стать своему сыну: мягкая, но непреклонная и напористая, как танк. Ну а еще, в очередной раз, проклятый курсант невольно Гувер открывал Дантону глаза на положение вещей, и прозревать было весьма болезненно. И если первый раз Джо благополучно забыл, то второй раз его напомнил, к великому неудовольствию не любящего задумываться о чем бы то ни было агента Купидона.
А истина состояла в том, что Татьяна… о, конечно она была прекрасна. Даже больше — она была просто бессовестно хороша. Когда они только начали встречаться, Дантону черной завистью завидовали все агенты. Он даже изменял ей не так уж часто, а уж то, что их пара продержится более шести лет, не подумал бы и сам директор Кейдж. До сих пор у всех, кто видел Татьяну, возникало здоровое чувство недоумения, почему она не пошлет подальше своего всех раздражающего и не очень-то респектабельного дружка подальше. Дантон не задумывался, вместе им было хорошо, а уж какие позы знала гибкая рыжая красотка с роскошными формами! Но это было давно, так давно, что Дантон уж и забыл обо всем. У агента Михайлофф был тот же недостаток, что и у большинства ослепительно красивых женщин: она считала, что ее красота покрывает все.
