Очнувшись, он при первом же проблеске сознания понял, что его наполняет приятное ощущение бодрости. Что-то крошечное сильно холодило сгиб локтя, Нат остро чувствовал эту точку, которая так приятно возбуждала его, что он даже улыбнулся от удовольствия. Прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя окончательно, однако, еще только выкарабкиваясь из темноты, Нат принялся составлять план. Первый шаг сделан, это главное, все остальное не важно. Нужно же думать и о завтрашнем дне (Господи, Карл точно в воду глядел!), и о послезавтрашнем, и о дне, который наступит за ним, — да, но действовать следует быстро, пока полученный им укол не заработал в полную силу и не увлек его во мглу нереальности, заставив забыть обо всем на свете.
— Тебе лучше, Нат?
Доктор Вайнер стоял рядом с ним, еще держа в руке шприц. Нат кивнул. Доктор осмотрел метины, оставленные прежними уколами, и спокойно направился в угол кабинета, чтобы опустить шприц в чашу с антисептическим раствором. Как только доктор повернулся к Нату спиной, тот принялся шарить по кабинету глазами. Он уже заметил стоявшую на столе бутылочку с жидкостью, и теперь торопливо оглядывал выстроившиеся вдоль стен кабинета стеклянные шкафы, высматривая на их полках другие такие же. Чувствовал он себя хорошо, просто-напросто хорошо, однако старался сохранять на лице удрученное выражение.
— В Кентукки, в Лексингтоне, есть федеральная лечебница, — сказал доктор Вайнер, устало усаживаясь за стол и проводя ногтем большого пальца аккуратную черту по странице перекидного календаря. — Думаю, ты о ней уже слышал.
— Я там был, доктор Вайнер, — ответил Нат, постаравшись, чтобы голос его прозвучал пожалостнее, и осторожно подвинулся вместе с креслом немного вперед, выжидательно глядя на доктора. — Не помогло.
— Поезжай снова, — сказал доктор Вайнер. — Только на этот раз сюда не возвращайся. Здесь у тебя дурное соседство. Ко мне раз в неделю, это самое малое, приходит кто-нибудь вроде тебя. Обычно я колю этим людям снотворное и звоню в полицию.
— Я же говорю вам, проку от этого не будет, — протестующе заявил Нат, чувствуя, как в душе его закипает неподдельное сварливое раздражение. — Я попробовал и только намучился зря. Я видел в этой лечебнице людей, которые приехали туда по девятому, по десятому разу. И видел тех, кто провел там большую часть жизни. Я не могу бросить. Некоторые могут, а я не могу. Я попробовал — не получилось.
— Значит, не поедешь, Нат? — негромко спросил доктор Вайнер.
Нат сокрушенно покачал головой.
— Но что тебе остается, Нат? Что ты можешь сделать? Нельзя же жить в таком аду.
— Есть еще вот это, — ответил Нат, прикоснувшись к ватке, так и лежавшей на сгибе его локтя, и взглянув доктору прямо в глаза.
— Это, Нат? — Доктор Вайнер улыбнулся, отчасти насмешливо, отчасти сочувственно. Он опустил взгляд на стол и продолжил, теперь уже иронически: — Твоя мать не была у меня почти два месяца. Тебе это известно? А она должна появляться здесь регулярно. Иначе ей грозит беда, она это знает, но не приходит ко мне. Не приходит, потому что у нее нет денег.
Нат слушал и чувствовал, как душой его овладевает тревога. Но все же решил дать доктору еще одну минуту.
— Как ты будешь добывать наркотики, Нат? Они не дешевы, а долго удерживаться на какой угодно работе ты не сможешь. Как же ты собираешься добывать их?
— Они есть у вас, доктор Вайнер, — ответил Нат и замер, ожидая ответа.
— Нет, Нат. Даже не думай. От этой мысли ты можешь отказаться, не сходя с места.
Нат поколебался, но совсем недолго. Осталось только одно. Он метнулся вперед, сорвал со стола бутылочку, быстро отскочил, наполовину ожидая, что доктор набросится на него, но тот не набросился, и Нат торжествующе поднял перед собой свою добычу и расхохотался. Доктор наблюдал за всем этим с холодным удивлением.
— Ты оскорбил меня, — негромко и неторопливо произнес он. — Впрочем, этого мне, пожалуй, и следовало ожидать.
Нат хохотнул ликуя. Он перекатывал бутылочку между ладонями. Голова его начинала кружиться, и он сжал добычу покрепче, словно желая убедиться, что она действительно у него в руках. И засмеялся снова.
— Если ты будешь валять с этим снадобьем дурака, долго смеяться тебе не придется, — сухо сообщил доктор Вайнер. — Это всего лишь снотворное, однако большая его доза просто убьет тебя.
Нат замер, а затем его затрясло от гнева.
— Так вы мне его вкололи?
— Собирался, — ответил, поморщившись, доктор Вайнер, — но передумал. Решил, что лучше будет поговорить с тобой.
С мгновение Нат смотрел на него, тяжело дыша, затем одним мощным, звериным рывком обогнул стол, склонился над доктором, вперив в него свирепый взгляд, и яростно крикнул:
— Где оно? Проклятие, где?
— Ты сумасшедший, Нат! — заявил доктор Вайнер, гневно повысив голос почти до крика. — Слышишь? Сумасшедший, как все они!
Нат схватил доктора за грудки, поднял из кресла, и мгновенно весь кабинет завертелся и поплыл перед его глазами, он словно попал в западню — гротескный, демонический туман, которым он не мог управлять и которого не мог понять, окружил его, посверкивая, со всех сторон. Собственные крики долетали до Ната откуда-то из угла, он тряс доктора Вайнера — вверх-вниз, вверх-вниз, снова и снова, — и смешная белая голова подпрыгивала перед его глазами словно попавший в аппарат для жарки поп-корна пинг-понговый мячик. Кулак доктора слабо ударял Ната в грудь, потом ладонь старика раскрылась, и Нат увидел в ней маленький пузырек, и сцапал его, и сунул в карман. Однако трясти доктора не перестал, белая голова снова замоталась перед ним, он завывал в правое ухо старика: «Еще! Еще!» — с силой, наверняка причинявшей доктору боль, и вдруг что-то взорвалось в груди Ната, наполнив ее теплым, золотистым сиянием, изумительным, трепещущим восторгом, который прокатился, точно некая гибкая теплая змея, пропитывая собою мышцы и кости, по всему его телу вниз, к ногам, к самым кончикам пальцев, оставив Ната онемевшим и счастливым, лишившимся и сил, и тревог.
Сонно улыбаясь, он отпустил доктора Вайнера, отвернулся от него, окинул взглядом комнату, которая, показалось Нату, дремала под мерцающим покровом мира и покоя. Способность ясно видеть вернулась к нему, но он простоял несколько секунд, глядя на дверь, и только по истечении их понял, на что глядит. Ему потребовалось время, чтобы добраться до нее. Он слышал, как кого-то рвет за его спиной, потом раздался придушенный, с трудом произносивший слова голос:
— …полицию. Если… ты придешь еще… я вызову… полицию.
Нат захихикал, радуясь оттягивавшей его карман вожделенной добыче.
Когда он пересекал приемную, толстая женщина что-то произнесла, и Нат, воспитанно обернувшись на ее голос, ответил ей каким-то комплиментом (или ему так показалось, наверняка сказать он не смог бы). Теперь можно было пойти домой и завалиться в постель. У него был полученный от доктора Вайнера пузырек, он покажет этот пузырек матери, скажет, что доктор Вайнер велел ему лечь, а ее просил сына не беспокоить. Так он сможет валяться в своей комнате, и мать к нему лезть не станет.
Снаружи стоял такой же, как в кабинете, приглушенный покой — ни дать ни взять один из тех упоительных июньских дней его детства, в которые отец вывозил всю их семью в парк «Пэлисейдс», чтобы она провела день за городом, или морозное ясное утро, когда он просыпался и видел за окном улицу — чистую, спокойную, белую. Солнце согревало лицо Ната. Нет, скорее все-таки солнечный день за городом. Нат шел по авеню и с тихой радостью думал о том, что солнце не сядет никогда.
С утра и до вечера [34]
Они неторопливо шли по парку, и наконец дорожка сделала поворот, открыв перед ними спуск к озеру.
— Прости, что я такая сегодня, — сказала она и виновато улыбнулась.
Энди тоже улыбнулся, но ничего не ответил. Несколько минут спустя они оказались у озера и пошли вдоль него, следуя извивам берега. Парк купался в волшебстве теплого осеннего дня, приглушавшем звуки, замедлявшем любое движение, отчего все вокруг выглядело далеким и нереальным. Небо светилось ясной синевой, солнце сияло, но было немного зябко, и Энди понимал, что к вечеру похолодает. Эстер остановилась, отломила от росшего при дорожке куста длинную ветку и, когда они пошли дальше, принялась неспешно постукивать ею по стволам деревьев, кустам и стоявшим вдоль дорожки скамьям.
Энди вглядывался в ее маленькое круглое лицо, повернутое к озеру, по которому медленно перемещалась нелепая флотилия гребных лодок. Эстер осталась совершенно такой, какой была. Одетая как Бог на душу положит, она привлекала мужчин именно своей небрежностью — маленькая обаятельная женщина с бледным от недостатка сна и дурной пищи, которую она поглощала в ночных кафетериях, лицом. Она была красива, хотя и миниатюрна: чистые светлые волосы, на удивление полная для столь маленького тела грудь, непринужденная поступь и непосредственность манер, — все это таило в себе что-то неизъяснимо прекрасное. Прошло всего три месяца, а ему уже страшно хотелось вернуть ее.
