— Да хватит тебе ржать, ну обычай такой, надо хлопать и кланяться! — говорит Сакураи и вдруг медленно заваливается с колен на бок.
— Эй, сэнсэй, вы чего это???
Сакураи смеется, лежа на боку в своем светло-сером строго-деловом костюме на соломенном татами перед алтарем:
— Ничего, ничего, просто у меня ноги болят, я, знаешь ли, тоже нечасто в таком виде восседаю!
На обратном пути спрашиваю:
— Сэнсэй, я ту вашу книгу про замки утащу, можно?
— Хорошо! — отвечает Сакураи по-русски.
Я таращусь на него:
— Откуда такие знания?
— Да ты же так всегда по мобилке отвечаешь! Я давно понял, что это значит «о’кей»!
Шпионы, кругом одни шпионы! Не один только Сакураи, еще и Манас! Он вернулся из Индии и тоже вдруг начал проявлять исключительные успехи в русском языкознании. При нем уж и не скажешь ничего — понимать начал. Недавно выучил несколько премилых фраз: «Я тебя люблю» и «Миллион поцелуев». Теперь кого из русскоговорящих ни встретит, сразу кидается с признаниями. Мы с Машей долго пытались выловить того, кто его этому научил. Сперва у нас ничего не выходило, но потом «учителя» все же поймали. Им оказалась Саша. Но это еще цветочки. Вскоре Манас выучил новый шикарный ассортимент: «дурак» и «дура», «жопа» и «копец». Теперь его мобилочные послания (английскими буквами) стали отличаться подлинной художественностью. Например: «Zdrastui my dear zoppa! Million tibe poseluev and roses, ya chebya lublu. Kopets!» Этот шедевр я специально переписала в нестираемый мобилочный фонд, от кого еще такую прелесть удастся получить!
А вот с японским языкознанием у Манаса гораздо хуже. Точнее, у парня вообще не языкознание, а скорее — языконезнание. Он просто не учится. Он по-японски такое говорит, что волосы дыбом встают. Но почему-то без труда разруливает любые проблемы в общении. Вот недавно поехал Манас в аэропорт встречать какого-то индуса — его папа попросил встретить этого человека и посадить на поезд до Токио. Этот индус почему-то не говорил по-английски. Вы такое когда-нибудь видели? Когда Манас приехал в аэропорт, гостя уже пограничники мариновали с полчаса. Увидев Манаса, они обрадовались. Что уж он им там говорил, пересказать сложно, но закончил рассказывать нам про это происшествие такой вот фразой: «Я, конечно, знаю, что я идиот, но уж идиотистее этого индуса я никого в жизни не видел, так что по сравнению с этим самым идиотистым в мире идиотом я не идиот, а просто гений!» Потом этот гений принес нам прослушать кассету с записью его работы в лингафонном кабинете, ее, мол, сэнсэйка вернула с недовольством. Еще бы! Я вам сейчас расскажу, как это у них происходит. Сперва там им на пленке повторяют какую-то грамматическую конструкцию, потом даются разные слова, которые самим надо в такую же конструкцию собрать, и это все тоже записывается. Вот что мы прослушали в записи Манаса:
Диктор: Если бы комната была пошире, было бы лучше.
Манас (на фоне правильно повторяющего за диктором хора остальных учеников): Хрю-хрю!
Д.: Дорога!
(Манасу следует в этом месте образовать фразу: «Если бы дорога была пошире, было бы лучше»)
М.: Если бы дыра была поуже, было бы круче.
Д.: Улица!
М.: Если бы улитка была дырпыртыр, было бы суперово!
Д.: Куртка!
(На заднем плане слышен звонок мобилки.)
М.: Алло! Это Маша? Подожди, я сейчас под стол спущусь, а то говорить не дают!
Д.: Скатерть!
М.: Ой, я головой ударился об стол, Маша, ты меня слышишь?
Д.: Машина!
М.: Если бы шишина была пошишире, было бы путчше!
Д.: Дерево!
М.: Хр-хр-хррррр… (Заснул.)
Ну, и так далее.
Зато Манас привез нам из Индии кучу индусских шмоток — полотняных хиповатых разноцветных рубашек, штанишек. Правда, мне достались только рубашки. Догадайтесь сами почему. Еще он привез нам браслеты. Не просто индусские, а сикхские, религиозные: простые серебряные полосы с выбитыми на языке пенджаби именами Бога. Очень красивые штуки, чем-то похожие на Кольцо из «Властелина колец».
— Теперь мы клан, — сказал Манас, с довольным видом оглядев Машу, Сашу, Эку, себя и меня — всех с одинаковыми браслетами.
— Может, и клан, — уточнила Маша, — но, боюсь, люди будут думать, что мы не клан, а банда, хи-хи!
Между прочим, клановость наша подтверждается еще и тем, что мы с Машей неожиданно для себя оказались знатоками хинди. Да, да! Уйму слов знаем. Причем с детства. Не расстраивайтесь, вы тоже их наверняка знаете, просто об этом еще не догадались. Вот, например, «медведь» на хинди будет — «балу». А «тигр» — «шер». Думаю, не стоит подсказывать, как будет «пантера», «слон», «волк», «обезьяна» и так далее. Киплинг-то, как оказалось, зверей в «Маугли» назвал не мудрствуя лукаво — на хинди! Манас в восторге от нашей осведомленности. Он принимает ее за чистую монету, потому что «Маугли» не читал. Зато он читал Шерлока Холмса, что тоже, согласитесь, неплохо. А еще Манас уверяет, что школьником видел в Дели, как меня тамошние бандерлоги закидывали с деревьев банками из-под кока-колы. Верно, был такой случай, когда я в Индии в командировке торчала… Но я Манасу не очень верю — мало ли в кого там еще обезьяны банками кидались! Впрочем… Все может быть. И совпадения в нашем мире на самом деле не такая уж случайность.
Из Исэ я привезла корзинку ракушек. Манас в них копается и говорит, что по индийским традициям ракушки приносят счастье. Это потому, что там, где они водятся, то есть у моря, всегда бывают только счастливые люди. Ведь быть у моря — уже счастье. А пляжные ракушки это счастье собирают и концентрируют.
Да, море — это счастье. Я в Исэ сфотографировала закат над морем. Вышло так, что вся фотка золотистая, а сверху тучи и солнечные лучи оттуда вниз спускаются золотыми конусами. Эка на нее посмотрела и говорит:
— Вот сейчас, кажется, тучи раздвинутся и появится ОН. (В смысле — Бог.)
А Лига добавляет:
— С фотоаппаратом!
Еще один шикарный закат удалось поймать в пригороде Киото — Арасияме. Мы с Сашей ездили туда, чтобы посетить праздник свечей в храме Нембуцу-дера. Там, помните, есть поле серых могилок — жертв какой-то древней эпидемии. Очень красивое, потому что все столбики в виде маленьких пагод и стоят очень плотно. На этот праздник там ночью над каждой могилкой зажигают по свече. Мы приехали в Арасияму во время заката. Широкая река, горы и старый мост… По реке можно ходить, перескакивая с камня на камень. Вода была вся золотистая, и мы над ней бродили. И смотрели на траву-тимофеевку, как сквозь ее пушистые колоски просвечивает солнце. Тут эту травку называют «некодзяраси», что значит приблизительно: «вещь, которой играют с кошкой». Я про эту «некодзяраси» и закатное солнце потом хайку написала. А сэнсэйка из клуба хайку отметила его среди десяти лучших, написанных за этот месяц членами клуба (еще раз напомню, все, кроме меня, японцы).
