Потом мы зашли в магазин бамбуковых изделий. Там мастер плел из бамбуковых лозочек абажуры для ламп. И продавалось много всяких удивительно милых вещей. Но больше всего меня поразил бамбуковый уголь: разрезанные пополам короткие бамбучины так ловко обожгли, что они превратились в твердый звонкий уголь в форме полых стволов с узелками коленец и перегородками внутри.
По дороге к Нембуцу-дера горели огромные раскрашенные фонари причудливых форм. В храме серые камни могилок-пагод от света свечей стали ультрамариновыми. Наложение на синие камни язычков горячего света напоминало старую стереоскопическую картинку. Равномерно и быстро ударял огромный барабан, и монах пел речитативом, захлебываясь высотой звука на каждом третьем слоге. Проходя под низкими деревянными воротами в квадрат могильного поля, я поймала себя на единственной мысли: «Благословен будь тот миг, когда в мою дурацкую башку забрела не менее дурацкая мысль выучить японский язык!»
А еще мы с Машей ездили в городок Удзи. Мы там уже когда-то были с Юко. Но далеко не все посмотреть успели. А сейчас первым делом отправились в один очень известный храм — Манпукудзи. Там на петлях висела огромная деревянная рыба-гонг. И стояли лотосы в кадках. Давно мне хотелось заполучить от лотоса коробочку с семенами. Очень уж она симпатичненькая — такой себе большой (с кулак примерно) конус: растет острой частью к ножке, а в широкой части — гнезда с семенами. Тут такая возможность и представилась. Маша стояла на шухере, а я пока обламывала стебельки с коробочками. Неплохо поохотились. Потом еще ходили далеко вдоль реки Удзи. Приближаясь к горам, она становится совсем ущелистой и ревет между крутых берегов, водопады там всякие, подвесные веревочные мосты.
Но наша главная цель была еще впереди — ночная рыбалка с бакланами. Очень старинный промысел, он еще с времен Сей-Сёнагон сохранился. Теперь его можно посмотреть со специальных зрительских лодок. Мы тоже сели в такую посудину: старинную, с крышей домиком. Лодочник зажег свечки в подвешенных у бортов лодки бумажных фонарях, и мы отчалили. Тихая вечерняя вода, рыбаки в своей рыбацкой лодке готовят черных бакланов — вытаскивают птичек из плетеных корзин и надевают им на шеи специальную сбрую, которая не даст им потом проглотить пойманную рыбу. К лодке на выставленной над водой палке подвешена сетка с горящими поленьями. Такой вот костер между небом и водой. Совсем стемнело. Рыбаки отчаливают. Их в лодке четверо — два помощника и два непосредственно ловящих — старик и девушка (говорят, внучка старикана). Оба в высоких черных колпаках и длинных соломенных юбках — чтоб вода не обливала. Бакланов на сбруе выпускают в воду, они отчаянно крякают, плавают и периодически хватают рыбу. Ловцы подтягивают их к себе, приподнимают, забирают рыбу и кидают назад. Мы спросили у нашего лодочника, кто ловит рыбу — бакланы или бакланихи. Это никому не известно, поскольку их яиц никто никогда не видал, так он нам объяснил. Интересно, а откуда же рыбаки тогда этих бакланов достают? В тот день было как раз закрытие сезона — последняя рыбалка. Теперь бакланы будут отдыхать до следующего лета.
А потом Маша поехала в Камакуру. Они там с токийской подружкой Леной договорились встретиться. Камакура — одна из древних столиц Японии, и потому там уйма храмов. И море. Но был тайфун — шторм, ветер и дождь. Маша с Леной все равно ходили по храмам — все промокшие, зонтики их поломало безнадежно, но они были довольны. Говорят, что большой камакурский Будда никогда еще не смотрелся так потрясающе, как в одиночестве под тайфуном. Ну вот, залезли они в какой-то горный храм. Лена говорит:
— Ой, Маша, посмотри, какие волны на море!
А Маша без очков глядит в противоположную сторону и, видя там горную гряду, ужасается:
— Ой, и правда, какие волны, как горы!
Мы с Машей давно хотели пересмотреть фильм «Маска», а в видеопрокате тут его почему-то нет. Манас по Интернету полазил и вытащил его для нас. Только, говорит, там язык не английский, а я не знаю какой. Мы, конечно, расстроились. Маша, правда, говорит: а вдруг русский? Нет, оказалось, французский, тоже ничего. Валяемся, смотрим, а Манас урулил куда-то, как всегда. Тут дверь открывается и заглядывает другой индус, низенький такой. Манас его прозывает «чотто сенпай», что значит — «немного старший товарищ». Вот этот «чотто сенпай» смотрит на нас с Машей, удобно расположившихся на манасовской кровати, даже не удивляется (привык уже) и говорит нам: «Я пришел за рисоваркой». (Индусы, а их у нас в общаге пять или шесть, почему-то каждый вечер готовят общий ужин. Может быть, потому, что никто из них местную еду на дух не переносит?) В общем, забрал он рисоварку, а мы фильм досмотрели и стали разглядывать фотографии — ими стены манасовской комнаты заклеены. И стало нам обидно, что Манас там на кухне с индусами трескает их индусское карри и в ус не дует. И взяли мы с Машей и пририсовали усы всем на фотках. И самому Манасу усы, и всем его приятелям усы, и всем учителям. И нам с Машей заодно, для конспирации. Разные усы: и кошачьи, и испанские, и как у Гитлера, и как у таракана. По ходу дела развеселились неимоверно. И ушли тихонько. Потом Манас нам сказал: «Я знаю, что это вы! И не отпирайтесь! Ну и ладно, так даже веселее! Но если бы вы попортили фотографию моего храма, тогда бы вы поняли, какой я злобный!» «Интересно, — говорит Маша, — неужели он думал, что мы и его храму тоже усы пририсуем, а?»
Маша, кстати, собирает коллекцию разных писем и документов, на которых японцы по-всякому перевирают ее фамилию. А фамилия у нее самая обычная — Григорьева. Но не для японского слуха, разумеется. Вот, например, шикарный коллекционный экземпляр — счет за телефон на имя Марии Урибори. А вот абсолютно бесценное извещение о посылке, присланной для Ригорио Марио, испанца, не иначе! А недавно у Маши появился новый преподаватель, очень продвинутый: в Европе стажировался. Стал он делать перекличку, всех по именам называет, не по фамилиям. «Ева Мария есть?» — спрашивает. Все молчат. Он опять: «Ева Мария?» Кто-то ему отвечает: «У нас такой студентки нету». Он: «Как нету? Вот же в списке — двойное имя, я знаю, у европейцев такое бывает: Гуригори Ева Мария». Тут-то счастливая Григорь-Ева Маша[48] и пополнила свою коллекцию.
А однажды мы с Машей пошли погулять по Йодобаси-камере. Это огромный универмаг электротоваров в центре Осаки. Универмаг-мир. Там можно ползать целый день. Пить, есть и спать, приобрести все что угодно, начиная от электророяля и астрономического телескопа и заканчивая дистанционно управляемой мышкой для вашего котенка. Идем мы с Машей по Йодобаси, смотрим, а там объявлен детский конкурс на лучшего раскрашенного тигра: дают тебе контурный рисунок тигриной морды и ты его раскрашиваешь. Сидят за малюсеньким круглым столиком детки от двух до пяти, трудятся. Потом эти шедевры на стенку вывешивают. А внизу каждого листочка есть графа, куда надо вписать имя и возраст художника. Мы с Машей тоже сели рисовать и сотворили два истинных шедевра, подписались честно: «иностранки Мария и Галина». И в возрасте не соврали. Так до сих пор с почетом на универмаговской стене и висим.
