Теперь перейдем к общим мотивам в «Разбойничьей» и «Песне о Судьбе».
В первой песне лирический герой знает, что его должны повесить: «Сколь веревочка ни вейся — / А совьешься ты в петлю!». А во второй — судьба тоже хватает его за шею, то есть выступает в роли петли или удавки: «Не надо за шею — / Я петь не смогу!». И герой, устав от «мороки» со своей судьбой, хочет свести счеты с жизнью: «Должно быть, старею? / Пойду к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу». Сравним эту ситуацию с «Разбойничьей»: «Ни пожить, ни выжить!» /5; 65/, «Палачи не мешкают <…> Больно рано вешают» (АР-13-106) = «Не надо за шею — / Коль выжить сумею, / Я петь не <с>могу. <…> Я не постарею — / Снесу к палачу, / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу» («Песня о Судьбе»; АР-17-130) («ни выжить» = «Коль выжить сумею»; «палачи» = «к палачу»; «вешают» = «вздернет на рею»).
Однако в концовке «Песни о Судьбе» лирический герой решает прибегнуть к хитрости — вместо себя отправляет на виселицу свою судьбу: «Судьбу, коль сумею, / Снесу к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу».
Таким образом, герой не поддался давлению своей судьбы, склонявшей его к самоубийству, пересилил себя и в итоге избавился от самой судьбы. Похожая ситуация была в песне 1968 года: «Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет». Как видим, здесь тоска тоже подталкивает героя к самоубийству, но он прибегает к уже знакомому нам приему, бросая в омут свою тоску: «Утоплю тоску в реке» (эта же тоска, ставшая его судьбой, появится в песне «Грусть моя, тоска моя»), а впервые данный мотив мимоходом возник в «Татуировке»: «И когда мне так уж тошно — хоть на плаху…». Позднее лирический герой тоже будет бороться с собой, чтобы не убить себя: «Нет, не сопьюсь» («Я бодрствую, но вещий сон мне снится», 1973), «Не взрезал вены, не порвал аорту»111 («Я уехал в Магадан», 1968), — хотя подобное желание возникает у него постоянно: «А не то воткну себя под ребра я / Нож — и всё, и будет кончен путь!» («Ядовит и зол, ну, словно кобра, я…», 1971).
Интересно еще, что в черновиках «Разбойничьей» и «Песни о Судьбе» лирический герой использует одинаковые обороты, подтверждающие личностный подтекст обоих произведений: «Шел он пьяный без вина / Прямиком в остроги» /5; 364/ = «Без водки пьянею, / Мне всё по плечу — / Я чувствую: смею / Пойти к палачу» (АР-17-130) (похожий оборот встречается в черновиках «Баллады о любви»: «.. Что можно опьянеть и без вина»; АР-2-182).
Однако наибольшее количество параллелей содержится между «Двумя судьбами» и «Райскими яблоками» (обе — 1977).
Начнем с того, что в этих песнях встречаются одинаковая самоирония и самокритика лирического героя: «На себя в воде любуюсь — / очень ндравится» (именно так поет Высоцкий) = «В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок»; «Не везло мне, обормоту» /5; 467/ = «Он — апостол, а я — остолоп» /5; 509/.
Если в «Двух судьбах» лирический герой говорит: «Ползал я в грязи на брюхе» (АР-1-6), — то и в «Райских яблоках» он выскажет намерение поступить так же, хотя и после смерти: «В грязь ударю лицом…».
В обоих случаях герой попадает в «гиблое место»: «Пал туман, и оказался / в гиблом месте я. <…> Место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай!”» /5; 462/ = «И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых» (это же «гиблое место» упоминается в другой лагерной песне — «В младенчестве нас матери пугали…»: «Но если занесла судьба — гляди и не тужи», — а в «Двух судьбах» читаем: «Тех Нелегкая заносит…»). Да и в «Разбойничьей» тоже дается описание «гиблого места», каковым оказывается вся страна: «Ах, лихая сторона, / Сколь в тебе ни рыскаю — / Лобным местом ты красна / Да веревкой склизкою!». Поэтому здесь «ни пожить, ни выжить» (как уже было в «Погоне»: «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!»).
При виде Нелегкой и рая, оказавшегося лагерной зоной, герой вспоминает Богородицу: «“Не спасет тебя святая богородица”» (АР-1-8) = «Чур меня самого, матерь божья, знакомое что-то» (АР-3-156).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И «гиблое место», в которое занесла героя Нелегкая, и «рай», куда он попал, характеризуются им как огромная пустота: «Ни души вокруг единой: / Только топи да трясины / непролазные…» /5; 458/ = «Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел» /5; 175/ (вспомним в этой связи песню «.Лежит камень степи…», где также фигурировал аналог всеобщей пустоты — степь: «Кто направо пойдет — / Ничего не найдет, / А кто прямо пойдет — / Никуда не придет, / Кто налево пойдет — / Ничего не поймет / И ни за грош пропадет»; позднее мотив «пропадания ни за грош» разовьется в черновиках «Двух судеб»: «Место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай!”» /5; 462/).
В «Двух судьбах» герой материт Нелегкую: «И ты, маманя, сучья дочка…».
Хочет он выругаться и в «Райских яблоках», но: «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать».
Далее возникают сходства, связанные с мотивом старости врагов героя: «И огромная старуха / Хохотнула прямо в ухо» = «Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых». Причем в «Райских яблоках» встретится образ, близкий «огромной старухе»: «Петр-апостол старик что-то долго возился с засовом» (АР-3-156).
Более того, внешность «апостола Петра» почти буквально повторяет внешность Кривой: «И хотя я кривобока, / Криворука, кривоока…» = «Близорукий старик, лысый пень, всё возился с засовом» (АР-3-166).
В первом случае перед нами — «кривоокая старуха», а во втором — «близорукий старик», что одно и то же (вспомним также «одноглазого циклопа» в черновиках «Набата» и «близорукое Зло» в стихотворении «Растревожили в логове старое Зло…»). Поэтому надежды лирического героя на то, что его вывезет Кривая, и надежды зэков на то, что «апостол Петр» откроет своими ключами «литые ворота» и впустит их в «рай», не оправдались: «Но Кривая шла по кругу — / ноги разные» = «И кряхтел и ворчал, и не смог отворить, и ушел».
А поскольку «Кривая шла по кругу, в «Райских яблоках» будет сказано: «Всё вернулось на круг, ангел выстрелил в лоб аккуратно» /5; 507/. В обоих случаях мотив замкнутого круга отражает безнадежность советской действительности.
После того, как Кривая прошла по кругу, а «апостол Петр» не смог отворить ворота в «рай», лирический герой и «этап-богатырь» стали унижаться перед своими мучителями: «Падал я и полз на брюхе» /5; 132/ = «Кто — упал на колени, кто — быстро на корточки сел..»/5; 509/.
В обоих произведениях упоминается «расчет», однако в «Двух судьбах» речь идет о расчете представителей власти, которые хотят погубить лирического героя («Знать, по злобному расчету / Да по тайному чьему-то / попечению / Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/), а в «Райских яблоках» уже сам герой всё «рассчитал»: «Эти яблоки мы на земл<е> и с земли подбираем, / А в раю — не хочу, и, к тому же, имею расчет: / Пусть вторично убьют — ведь застреленных балуют раем! / А оттуда — землей: береженого бог бережет»[2533].
Таким образом, «расчет» лирического героя сводится к следующему: на земле его убьют ножом в спину, далее он попадает в рай, набирает там яблок для любимой женщины и своих друзей, за это лагерные охранники всаживают ему пулю, после чего он вновь возвращается на землю, но уже с теми самыми яблоками.
Еще два произведения 1977 года, с которыми необходимо сопоставить «Дре судьбы», — это «Побег на рывок» и «Конец охоты на волков».
Если в «Двух судьбах» лирический герой убегает от Кривой с Нелегкой, то в «Побеге на рывок» — от лагерного конвоя с собаками: «А за мною по корягам, дико охая, / Припустились, подвывая, / Две судьбы мои — Кривая / да Нелегкая» = «А за нами двумя — бесноватые псы»[2534]; «Злая бестия» = «Те же черти с кнутом» (АР-411); «Бегал я, что было духа» (АР-1-18) = «Глупый, странный побег, / Что есть сил, со всех ног» (АР-4-12), «А я бежал и думал: “Добегу ли?”» (АР-4-14); «И хихикали старухи / безобразные» = «Тряслись ребята — до того смешно» (АР-4-12); «Озираюсь, задом пячусь / прямо к берегу» = «Нам — добежать до берега, до цели»; «Огляделся — речка рядом» (АР-1-10) = «Надо б нам — вдоль реки»; «Встал с трудом — меня качает» (АР-1-15) = «Дальше встал я, как мог» (АР-4-14); «Лихо выгреб на стремнину» = «Был побег на рывок — / Наглый, злой да лихой» (АР-4-12); «Дурь свою воспоминаю, / дурь великую» (АР-1-12) = «Целый взвод до зари / С мене дурь выбивал» (АР-4-10).
