Можно проследить даже своеобразную эволюцию: песни «Про черта» и «Мои похорона» автор исполнял как комедийные, а песня «Две судьбы» уже глубоко трагична не только по содержанию, но и по форме, поэтому на публичных концертах она не исполнялась. Это же касается и «Песни о Судьбе», которая также содержит параллели с «Моими похоронами»: «Мои любимые знакомые» (АР-3-40) = «В обнимочку с нею, / Люблю и лелею. <…> Пошла, родимая, вразнос» (АР-17-130); «Почему же я лежу, / Дурака валяю?» = «И ваньку валяю, / И небо копчу»; «Ну почему, к примеру, не заржу, / Их не напугаю?» = «Сам вою, сам лаю»; «Я ж их мог прогнать давно…» = «Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену»; «Кровожадно вопия…» = «За мной, как пес, — судьба моя, больна и голодна» (АР-17-130); «Погодите, сам налью» = «Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну»; «Со стаканом носится» = «С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она»; «Я чую взглядов серию / На сонную мою артерию <…> Сейчас наверняка набросится» = «И, сзади прыгнув на меня, схватила за ка-дык»; «Еще один на шею косится…» = «Не надо за шею!».
В черновиках «Моих похорон» лирический герой предпринимает активные действия, чтобы избавиться от вампиров, хотя и во сне: «Снова снится вурдалак, / Но теперь я сжал кулак — / В кости, в клык и в хрящ ему! / Жаль, не по-настоящему…»/3; 319/. А в концовке «Песни о Судьбе» он собирается вздернуть судьбу на виселицу: «Судьбу, коль сумею, / Снесу к палачу».
***
Если, начиная с конца 60-х годов, лирический герой уповал на Кривую: «Нечего играть с судьбою в прятки. / Так давай, Кривая, вывози!» («Подумаешь — в семье не очень складно!», 1969, ред. — 1971), «Привязанности все я сдам в музей — / Так будет, если вывезет Кривая» («Посмотришь — сразу скажешь: это кит…», 1969)ш, - то к концу 70-х все эти надежды будут исчерпаны, и тогда же придет понимание: «Судьбу не обойти на вираже / И на Кривой на вашей не объехать[2543], / Напропалую тоже не протечь, / А я? Я — что! Спокоен я — по мне хоть / Побей вас камни, град или картечь» («Я спокоен — он мне всё поведал», 1979). Очевидно, что «на вашей Кривой» и «побей вас камни» — это обращение к властям. Именно им принадлежит «Кривая»[2544], и именно они «искривили» судьбу лирического героя, который говорит об этом постоянно: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги» /5; 364/, «Судьба моя лихая / давно наперекос» /3; 264/, «…У меня ж, как прежде, дела / Продвигаются. / Всё не так, ни сяк, / Наперекосяк, / Всё никак не получится!» /3; 370 — 371/, «Всё как-то наперекосяк» (АР-3-58).
Вообще лирический герой часто говорит о неполадках с судьбой: «Путь мой сглазили в самом начале» /1; 512/, «И в судьбе — как в ружье: / То затвор заест, / То в плечо отдаст, то — осечка» /4; 191/, «Может, были с судьбой нелады…» /4; 135/, «За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна» /5; 104/, - и называет ее злой и жестокой: «За что мне эта злая, / нелепая стезя!» /3; 264/, «Век свободы не видать из-за злой фортуны!» /1; 42/, «Стоял рояль на возвышенье в центре, / Как черный раб, покорный злой судьбе» /3; 225/, «Слышу упрек: “Он покойников славит!” / Нет: я в обиде на злую судьбу» (С4Т-3-106), «Известен мало, не богат, — / Судьба к нему жестока, / Но рыцарь был, как говорят, / Без страха и упрека /5; 10/. Впервые же этот мотив встретился в стихах, написанных Высоцким еще во время учебы в МИСИ и в Школе-студии МХАТ: «Как судьба над человеком издевается!» («Я спою сейчас куплеты интересные…», 1955[2545]), «Болен я — судьба несправедлива. / Да чего теперь уже пенять… / Стыдно всё ж, фортуна, некрасиво! / Что скопытить именно меня! <…> Я б фортуне наплевал в глаза, / Коль она не женщина во плоти» («Болен я — судьба несправедлива», конец 1950-х[2546]).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нередко лирический герой проклинает свою судьбу и всё вокруг: «Я выл белугой и судьбину клял» («Тот, который не стрелял»), «Я крест сцарапывал, кляня / Судьбу, себя — всё вкупе» («Таможенный досмотр»), «Нет! Проклинаю я нашу судьбу» («Веселая покойницкая»; АР-4-99), «А жизнь нашу и неудовлетворенность <…> Проклинаю!» («Плоты», 1968), «Я сегодня буду жизнь ругать» («Если стих подобен будет тленью…», конец 1950-х[2547]), «Приподнялся и я, / Белый свет стервеня» («Побег на рывок»), «Когда он зол на целый свет, / Коня по гриве треплет нежно: / “Погоня, брат, законов нет, / И только на тебя надежда”» («Живучий парень», 1976; АР-6-172), «И склоняю, как школьник плохой, / Колею, в колее, с колеей» («Чужая колея»).
Заметим, что мотив зол на целый свет и белый свет стервеня впервые встретился в наброске 1967 года: «Борясь с ее стервозностью, я к ней со всей серьезностью: / Мол, сбился с ног, мол, свет не мил, давно не вижу солнца» («Мать говорила доченьке…» /2; 564/). Здесь лирический герой выступает в образе «худого марафонца», которого подруга познакомила со своей мамой, но та его не одобрила, и он пытается «бороться» с ее «стервозностью». Похожая ситуация возникнет в другом спортивном стихотворении: «И с мамашей они мне устроили пост, / И моя худоба процветала. / Штангу я в трех попытках ронял на помост…» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», 1971). В первом случае герой — легкоатлет, а во втором — тяжелоатлет.
А вообще вся ситуация наброска «Мать говорила доченьке…»: «Хоть, говорит, вы — лысенький, но вы, говорит, не физики, / А нам, грит, нужно физика — не меньше кандидата», — восходит к раннему стихотворению «Говорят, я не военный, не воени-стический…»(конец 1950-х): «Не люблю, — она кричит, — нет в тебе источника! / Ты — молодчик, но не летчик, а мне нужно летчика»[2548].
Что же касается отношения лирического героя к своей судьбе, то, наряду с недовольством ею и проклятиями в ее адрес, иногда высказываются прямо противоположные сентенции: «Не возводи напраслину на бога и фортуну!» («Подумаешь — с женой не очень ладно!», 1969; АР-2-96), «На свой Зодиак человек не роптал» («О знаках Зодиака», 1974), «Я помню, нас копили в накопитель, / Я помню, как на мне порвали китель, / Нечаянно, конечно, — не ропщу» («Аэрофлот», 1978; черновик /5; 563/). Да и на своих концертах Высоцкий говорил: «Я совсем никогда не ропщу на судьбу по поводу того, что многих фильмов нет, как вот было у меня в “Стрелах Робин Гуда” или, там, “Мак-Кинли” и еще другие картины. Я им продлеваю жизнь, как могу: иногда их пою в концертах своих, выступлениях, иногда собираюсь сделать пластинку. Так что я думаю, что они все-таки до вас дойдут, эти песни, так чего сетовать-то особенно? Надо работать, и всё»[2549].
***
Сделаем небольшое отступление.
Лирический герой любит, чтобы у него «стыли зубы» от холодной воды. Но когда ему плохо («Песня конченого человека»), то он констатирует обратное: «Не пью воды, чтобы стыли зубы, питьевой». Позднее этот мотив — в жизнеутверждающем ракурсе — будет реализован в «Конце охоты на волков»: «Сладко ныли клыки — из застывшей реки / Пили воду усталые волки», «…Из речной полыньи, из ничейной реки, — / Пар валил изо рта, и немели клыки». «…И ломило клыки, но глотки велики, — / От погони уставшая стая волков» (АР-3-29). Еще раньше он встречался в черновиках «Смотрин», однако сопровождался безнадежным настроением: «Хлебаю я колодезную воду, / И зубы стынут, и в кишках урчит» (АР-3-63). Сравним последний мотив с более поздней «Песней о Судьбе»: «Я ликом тускнею, / Я чревом урчу», — а также с черновиком «Аэрофлота»: «Я, как мог, успокоил живот» (С4Т-1-288).
