Продолжая тему нечисти, обратимся к «Моим похоронам» (1971).
В этой песне фигурируют вампиры, а в «Двух судьбах» — Нелегкая с Кривой. Поэтому герой испытывает страх: «Страшный сон очень смелого человека» (вариант названия) = «Не вяжу от страха лыка». Но до их появления у него всё было в порядке: «Здоровье у меня добротное, / А также и житье вольготное» (АР-3-39) = «Жил я славно в первой трети <…> Мне казалось: жизнь — отрада» (сравним еще в стихотворении «Вы учтите, я раньше был стоиком…», 1967: «До сих пор я на жизнь не сетовал: / Как приказ на работе — так премия»; и в наброске 1975 года «Что ни слух — ласкает ухо…»: «Жисть, жистяночка, житуха, /ЖитиеАР-1-22).
В «Моих похоронах» «умудренный кровосос» назван престарелым (АР-13-38), а Нелегкая — «огромной старухой». И ведет она себя так же, как «самый сильный вурдалак: «Сопел с натуги, сплевывал» = «А она сопит, икает» (АР-1-4) (этот же глагол применяется к чиновникам в песне Галича «За семью заборами»: «И, сопя, уставится / На экран мурло»). Но то же самое относится и к Кривой: «Крикнул главный вурдалак: / “Всё! С него довольно!”» /3; 316/ = «Не горюй, — кричит, — болезный»; «Когти-руки распростер» (АР-13-36) = «И хотя я кривобока, / Криворука, кривоока…»; «Вот завыл нестройный хор» /3; 316/ = «Припустились, подвывая, / Две судьбы мои — Кривая / да Нелегкая» (АР-1-22); «Кровожадно вопия, / Высунули жалы, / И кровиночка моя / Полилась в бокалы» = «И припали две старухи / Ко бутыли медовухи».
Совпадает также обращение лирического героя к вампирам и двум судьбам: «Эй, постойте! Что за трюк?!» /3; 317/ = «Эй, Нелегкая, маманя…» (АР-1-6, 16); «Ангел или черт вы?» /3; 317/ = «Я спросил: “Ты кто такая?”»; «Нате, пейте кровь мою» = «На-ка, выпей полглоточка»; «Погодите — сам налью» = «Я воскликнул, наливая <…> “Я тебе и жбан поставлю”». Поэтому герой одинаково характеризует своих врагов: «Живые, зримые, весомые, / Мои любимые знакомые»[2538] = «Вдруг навстречу нам живая / Хромоногая Кривая…»; «Кровососы гнусные.» = «Комары, слепни да осы / Донимали, кровососы <.. > Вот споткнулась о коренья <.. > Гнусно охая»; «Ну, гад, он у меня допросится!» = «И ты, маманя, сучья дочка…».
Но и себя герой описывает одинаково: «Почему же я лежу, / Дурака валяю?» = «Ялежал, хлебнувши браги <…> Дурь свою воспоминаю» (АР-1-12); «А сам и мышцы не напряг» = «.. в расслаблении».
Однако наряду с апатией и бездействием герой не хочет сдаваться. Поэтому, несмотря на то, что у него «мурашки по спине / Смертные крадутся» и «место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай.”», он оказывает сопротивление: «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый!» = «Не до жиру — быть бы живым».
Интересно, что тема «Моих похорон» и «Двух судеб» активно разрабатывалась уже в песне «Про черта»[2539] (1966).
Во всех трех случаях лирический герой был удивлен появлением черта, вампиров и Нелегкой: «Глянул — черт, вот это чудеса!» = «Сон мне снится — вот те на! <…> На мои похорона / Съехались вампиры» = «Г^^дь, плыву не в одиночку — / со старухою. / И пока я удивлялся…»; и испытывает страх: «Просыпаюсь, снова он — боюсь'.» = «Страшный сон очень смелого человека» = «Не вяжу от страха лыка».
Тем не менее, черту и двум судьбам он наливает алкоголь, а вампирам — свою кровь: «Черта я хотел опохмелять» = «Погодите, сам налью! / Знаю, знаю — вкусная» = «Я тебе и жбан поставлю, / Кривизну твою исправлю…» (так же как и в «Песне о Судьбе»: «Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком»).
В свою очередь, нечисть с одинаковым удовольствием пьет и алкоголь, и кровь лирического героя: «Черт за обе щеки хлеб уписывал, / Брезговать не стал и коньяком» = «Он припал к моей щеке / Втихаря, паршивец» (АР-13-35) = «И припали две старухи / Ко бутыли медовухи».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Остановимся более подробно на сходствах между песней «Про черта» и «Двумя судьбами».
И черт, и Нелегкая появляются после того, как лирический герой основательно напился и, таким образом, потерял управление своей судьбой («рули да весла бросил»): «У меня запой от одиночества — / По ночам я слышу голоса» = «Я лежал, чумной от браги, / в расслаблении»; «Глянул — черт, вот это чудеса!» = «После лишнего глоточка — / Глядь, плыву не в одиночку — / со старухою».
Черт — нечисть, и Нелегкая — тоже, поскольку она говорит: «Брось креститься, причитая! / Не спасет тебя святая / богородица» (вспомним также стихотворение «Я бодрствую…», 1973: «И сам я не забуду осениться»). А в песне «Про черта» лирический герой еще только угрожал черту крещением: «Слезь с плеча, а то перекрещусь».
Кстати, черт ведет себя точно так же, как ворон в песне «Ошибка вышла», с той лишь разницей, что если черт сел на плечо к самому лирическому герою, то ворон — на халат к главврачу: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо».
Между тем наблюдаются интересные сходства-различия между поведением черта и Кривой.
Как уже было сказано, черт сел к герою на плечо, а Кривая, наоборот, его к себе «посадила на закорки» (АР-1-16). Перед этим же была такая строка: «Вот, хлебнув. понюхав корки…», — которая возвращает нас к первой песне: «Черт за обе щеки хлеб уписывал, / Брезговать не стал и коньяком».
Черту герой наливает коньяк, а Кривой с Нелегкой — медовуху. Но если с чертом он просто собутыльничает, то двум своим судьбам наливает для того, чтобы они его вывезли, то есть при помощи алкоголя пытается «исправить» свою судьбу (попросту говоря — пьет сам). Кроме того, если в ранней песне герой смеялся над чертом («Насмеялся я над ним до коликов»), то в поздней — уже Кривая и Нелегкая издеваются над ним: «Падал я и полз на брюхе, / И хихикали старухи / безобразные».
Концовка же песни «Про черта»: «Я не то, чтоб чокнутый какой, / Но лучше с чертом, чем с самим собой», — напоминает другую песню Высоцкого, которой должна была начинаться и заканчиваться пьеса Георгия Епифанцева «У моря моего детства» (1966): «24 часа в сутки, / Если кривить душой, / Будет тебе неприятно и жутко / Перед самим собой»[2540]. Здесь встречается тот же мотив одиночества, что и в песне «Про черта» («У меня запой от одиночества»), и во многих других произведениях — например, в черновиках «Песенки плагиатора»: «Я снова — сам с собой, как в одиночке, / Мне это за какие-то грехи!» /2; 510/, - и в «Мореплавателе-одиночке».
Ночное же столкновением лирического героя с нечистой силой встретится и позднее: «Ночью снятся черти мне, / Убежав из ада» /2; 168/, «Плевать, что снится ночью домовой!» /2; 176/, «Сон мне снится <…> На мои похорона / Съехались вампиры» /3; 83/, «Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я / Гоню их прочь, стеная и браня…» /5; 265/, - причем в стихотворении «Слева бесы, справа бесы…» (1976) происходит прямое отождествление бесов с советской властью: «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут?!». А забыть про них лирический герой хочет так же, как избавиться от Кривой с Нелегкой: «Нет! По новой мне налей! <…> Пей, дружище, если пьется. Кстати, в этом стихотворении, подобно «.Двум судьбам», используется образ плывущей лодки как метафора жизненного пути: «Что искать нам в этой жизни? / Править к пристани какой?». Встречается он и в двух других автобиографических произведениях за тот же период: «По речке жизни плавал честный Грека…» и «Склоны жизни прямые до жути…»: «И не вижу я средства иного — / Плыть по течению» (сравним этот прием с «Двумя судьбами», песней «Парня спасем, парня — в детдом» и «Сказкой про дикого вепря»: «Жил бездумно, но при деле, / Плыл куда глаза глядели — / по течению», «Вел я всегда жизнь, как вода, — / Жизнь бесшабашную». «В бесшабашной жил тоске и гусарстве / Бывший лучший, но опальный стрелок»), и так же, как в стихотворении «Слева бесы, справа бесы…», герои видят единственный выход в алкоголе: «И напиться нам до прямого / Ума помрачения!». Собственно, до такого состояния и напьется лирический герой в «Двух судьбах», после чего окажется во власти Кривой и Нелегкой[2541] [2542].
