– Он знает, что вы здесь? – этот вопрос Александра задала с сильно забившимся вдруг сердцем.
– Он звонит, но я не отвечаю на звонки. Держу телефон выключенным.
– Вы стреляли, потому что не хотели, чтобы я нашла гобелены, так? У вас на руках их сейчас нет?
– Не повышайте голос, – просительным тоном ответила Наталья. – Насчет гобеленов… вы очень сильно ошибаетесь. Очень сильно!
Александра недоуменно смотрела на нее.
– Мне все равно, нашли бы вы их или нет, – продолжала Наталья. – Правда.
– Вот как… – медленно, собираясь с мыслями, проговорила Александра. – Тогда почему бы вам не сказать Павлу правду, что в запасниках музея никаких гобеленов нет и никогда не было? Зачем было внушать ему эту мысль? Ведь он до сих пор в это верит!
Зворунская безнадежно отмахнулась:
– А… Он верит только в деньги. Я просто хотела, чтобы вы все это дело бросили, забыли навсегда и уехали. А вы все копались… Поехали в Лунинец зачем-то…
– Узнала, что вы отправились в Питер и прибыли туда как раз утром того дня, когда убили Игоря Ялинского, – в тон ей поддакнула художница.
Зворунская резко осеклась и замолчала, поставив наполовину опустевший бокал. Поезд несся сквозь ночь, барменша исчезла в крошечной кухоньке, мужчина, чья голова болталась на спинке диванчика, жалобно постанывал, мучимый тяжелыми сновидениями человека, уснувшего сидя, в одежде, после порции алкоголя. А художница, перегнувшись через стол, говорила, бросая в лицо слушательнице фразу за фразой.
– В марте вы имели глупость показать этому человеку какие-то гобелены и убедить его при этом, что они числятся в музее. Вы ему соврали. Он тоже вам врал, не называя своего настоящего имени. Но вы сумели увидеть его паспорт. После того как он удрал, вы уволились со скандалом и уехали в Питер. Там вы его нашли. Зачем вы оба отправились к Ялинскому?
– Показать снимки гобеленов, – кусая губы, ответила Зворунская.
– А самих гобеленов при вас не было?
– Нет…
– Понятно, вы не решились везти их с собой, понимая, что Павел – аферист?
Сидевшая напротив женщина горько усмехнулась:
– Получается – так. Кто-то понимает такие вещи сразу, кто-то слишком поздно.
– Бросьте философствовать! – отрезала Александра. – При каких обстоятельствах погиб Ялинский? Только не говорите мне, что он застрелился! У него было любимое дело, признание коллег, жена, в конце концов! Кто в него стрелял? Почему?!
Наталья залпом допила коньяк, оставшийся в бокале, и закрыла глаза дрожащей ладонью:
– Он… Взглянул на снимки и сразу сказал, что это вышивки гобеленовым швом, позднего времени, примерно девятнадцатого века или начала двадцатого. Копии копий. Но интересно было бы взглянуть на подлинники.
– Та-ак… – протянула Александра. – Вы хотите сказать, что Павел нанял меня искать копии копий?
– Павел не слышал этого заключения, – Зворунская по-прежнему говорила, закрыв глаза ладонью, словно не в силах была выносить слабого света настольной лампочки под шелковым абажуром. – Он… вышел в тот момент из комнаты, ему позвонили.
С минуту обе женщины молчали. Затем Александра, безуспешно пытавшаяся осмыслить услышанное, спросила:
– Я правильно поняла, что Павел ничего не знает об этом экспертном заключении? Он до сих пор считает, что это может быть продолжение серии музея Клуатр в Нью-Йорке!
– Да, ничего.
– Ялинский сказал это вам, и вы… Вы, чтобы Павел ничего этого не узнал и продолжал думать, что вы предложили ему купить гобелены огромной ценности… – Александре не хватало воздуха, чтобы закончить фразу. – Вы убили его?!
Наталья убрала руку от лица и сделала отрицательный жест:
– Это вышло случайно… Непонятно, как… Когда он это сказал, я была вне себя. Начала говорить ему всякую чушь, оскорбила, пыталась угрожать. Он вынул из ящика пистолет. Хотел просто припугнуть. Я… Ударила его по руке, выдернула оружие, что-то нажала… пистолет выстрелил.
И после паузы тихо-тихо, словно сама не веря своим словам, закончила:
– Когда Павел прибежал в комнату, все было кончено.
– И вы предпочли ничего ему не говорить про заключение Ялинского, конечно! – Александра смотрела на собеседницу, не в силах справиться с растущим гневом. – Теперь мне все ясно! Почему же вы до сих пор не всучили ему эти тряпки за бешеные деньги и не уехали в свою Норвегию или куда вы там собирались?! Ведь вас никто не искал и ни в чем не обвинял! Что вам помешало?!
Ялинская, продолжая кусать губы, упорно смотрела в окно и молчала.
– Меня вы собирались убить, чтобы я не заявила на вас в питерскую полицию, которая возобновила дело о самоубийстве Ялинского, отлично! – У Александры от бешенства дрожал подбородок, перед глазами все прыгало. – Скажите, а у вас не возникало мысли, что когда вы это сделаете, ваш возлюбленный тут же избавится от вас таким же способом, чтобы не становиться причастным уже к двум убийствам?! Где две жертвы, там и три!
– Да, – хрипло ответила Зворунская. – Возникала. Хорошо, что и вы понимаете, что это за человек.
– Я понимаю, что вы с ним друг друга стоите! – бросила Александра. – И на что вы только рассчитываете теперь?!
– Я надеялась, что он отпустит меня, позволит уехать, жить спокойно… Но я ошиблась. Этот человек хочет получить все. С самого начала так было, – Зворунская обреченно пожала плечами. – Я просто хотела все зачеркнуть, освободиться от него. Когда он сказал, что нанял вас для того, чтобы вы в Пинске, в музее, под видом того, что делаете этюды, все разузнали про гобелены… Наступило отчаяние. Мне стало ясно, что он не успокоится, пока не получит эти тряпки. А когда получит и все поймет, а он поймет, когда сможет посмотреть на них дольше пяти минут… Когда убедится, что все было зря…
Зворунская остановилась, будто подавившись следующими словами.
– Он видел гобелены? Не снимки, а сами гобелены? – спросила Александра.
– Видел. Но очень недолго. Он сделал фотографии. Был очень впечатлен. Купить соглашался только после заключения Ялинского.
– Где сейчас гобелены?
– Какая разница? – умоляюще спросила Наталья.
– Не в музее же! – настаивала Александра. – Они в Пинске? В Лунинце? Зачем вы ездили в Дятловичи? Они там?
– В Дятловичи? – повторила собеседница, изумленно глядя на Александру.
– Как видите, мне стало известно и это! – торжествуя, заявила та. – Вы ездили туда дважды: первый раз четырнадцатого марта, когда Павел еще был в Пинске. Второй раз – в конце марта, после увольнения из музея. Прямо оттуда вы и уехали в Питер, этим самым поездом!
Зворунская слушала, замерев, даже не моргая. На ее лице появилось забитое выражение ребенка, у которого сурово спрашивают невыученный урок.
– Ну же?! – Вид собеседницы окончательно убедил Александру, что она ступила на верный путь. – Гобелены в Дятловичах, у родителей вашего покойного жениха? Вы их там приметили, пока еще ездили к нему в гости и считались его невестой, и вот вспомнили, когда вдруг появился Павел… Остроумно! Первый раз вы появились там, чтобы взять их тайком, во второй – чтобы вернуть в надежное место? Потому что не в ваших интересах было, чтобы питерский авторитетный эксперт их увидел, ведь вы и сами понимали, что в деревенском сундуке вряд ли найдешь вещь, чье место в музее Клуатр? Ялинский думал так, потому что он фанат своего дела, или вовсе так и не думал, а написал в статье для красного словца. Но вы-то понимали, что обмануть его сможете, только показав снимки. Они в Дятловичах сейчас, эти линялые тряпки, из-за которых вы убили человека?!
– Потише! – неожиданно громко произнес мужчина, спавший в обществе графинчика.
Проснувшись, он удивленно тряхнул головой, глядя на женщин. Александра осеклась. Наталья сидела, окаменев. Барменша не показывалась. Получив с немногочисленных клиентов деньги, заперев бар, она, вероятно, считала себя вправе вздремнуть часок.
– Простите, – бросила в его сторону художница.
Тот, проворчав нечто неразборчивое, поднялся и, нетвердо ступая, ушел. Женщины остались в вагоне одни. Страха Александра не чувствовала совсем. Она протянула руку:
– Пистолет, из которого вы стреляли в Пинске, при вас?
– Я выбросила его в реку, – глухо ответила Наталья.
– Что это за пистолет? Тот, из которого убили Ялинского, был при нем, ведь решили, что это самоубийство.
– Я взяла пистолет у Павла. Он… в бешенстве, наверное. И умирает от страха! – внезапно добавила женщина с мстительным выражением лица. – Он ведь трус!
– Значит, у него тоже было оружие… Впрочем, это не удивительно, при его-то образе жизни. Как вы выследили, в конце концов, меня? Как довели до поезда?
– Я хотела сразу уехать из Пинска после того, как… Вы понимаете, после той грозы и того безумия, которое на меня нашло. Но не могла, не могла вас оставить, чтобы вы дальше продолжали копаться в этом деле. Ходила вокруг дома, куда вошла ваша подруга, которую я принимала за вас. Потом увидела, как она возвращается откуда-то, с нею были вы. Потом вы вместе вышли с вещами и отправились на вокзал. Она уехала в Минск. Вы остались. Кто вы были такая? Я не знала ни о какой спутнице, Павел нанял только одного человека. Я шла за вами по пятам, когда вы гуляли по городу вечером… Подходила совсем близко, но вы меня не замечали. Всю ночь следила за старым домом, в котором вы ночевали. С виду он был совсем нежилой. Я подогнала машину к нему поближе и спала в ней. Всего пару часов. Утром вы появились, пошли в тот дом, откуда выходили с подругой, вернулись оттуда с этюдником и сумкой. Отправились к музею, рисовали на набережной… Я начала понимать, что могла сильно ошибиться… Несколько раз прошла мимо…
