Разумеется, ничего нельзя было поделать - приказу следовало подчиниться. Моя спутница очень огорчилась, услыхав об этом. Сестра будет ждать ее, так как предупреждена о дне приезда; она же три дня, целых три дня просидит здесь, в глуши. Я успокоил ее, сказав, что приказу мы должны покориться, как бы неприятен он ни был.
Пассажиров отправили в большой барак, а меня и мою "жену" в отдельную комнату, желая этим выразить уважение к моему рангу.
- Это для вас и для вашей супруги! - сказал врач, проводив нас лично.
Моя спутница побледнела и едва не лишилась чувств,
- Как... мы вместе... в одной комнате?
- Молчите, пожалуйста, не выдавайте себя. Разумеется, вместе, не могут же они поместить мою жену отдельно.
- Но... - продолжала она возмущаться. - Нет, нет, боже сохрани. Три дня в одной комнате...
- И три ночи! - добавил я, чтобы ее утешить.
Ее растерянность, разумеется, усилилась, когда мы вошли в комнату и в ней оказалась только одна кровать. Дама не могла сдержаться и расплакалась.
- Сударыня плохо себя чувствует? - спросил врач, приведший нас в комнату.
- Да, она оставила больную мать и все три дня, пока мы будем находиться в карантине, не получит известий о ней. Знаете, как это бывает?..
- Да, да, понимаю! - подтвердил добродушный доктор и удалился, пожелав нам приятного пребывания в этом необычном жилище.
Едва только доктор перешагнул порог, она перестала сдерживаться и истерически расплакалась. Прерывающимся голосом, сквозь слезы, она пролепетала.
- Я не хочу провести три ночи в кровати с чужим человеком; я не хочу изменить своему мужу; я не хочу, чтобы меня мучила совесть... понимаете, не хочу, хотя бы это стоило мне жизни! Я пойду и расскажу доктору, что я вовсе не ваша жена, что это преступление так обращаться со мной!
Я дал ей немного выплакаться и принялся объяснять.
- Что касается вашего мужа, то он прежде всего и заслуживает кары. Отпустить молодую красивую женщину, да еще с таким рискованным поручением это заслуживает наказания. Что же касается угрызений совести, то, как вам известно, сударыня, я тоже женат и также должен терзаться угрызениями совести, притом не по своей, а по вашей вине.
- По моей вине? Разве я придумала назваться мужем и женой?
- Не вы, но контрабанду придумали вы, и спасать нужно было вас.
- Хорошо же вы спасли меня! Нет, нет, не хочу, я пойду и обо всем расскажу властям.
- Пожалуйста, сударыня, я не могу вам запретить, однако прошу сначала подумать о следующем: недавно в вагоне, когда вы находились в отчаянном, безвыходном положении, я, чтобы спасти вас, совершил проступок, недостойный занимаемой мною должности. Если мой проступок станет известен, я лишусь службы, а вас объявят контрабандисткой, и вы, кроме того, будете отвечать по закону за обман властей.
- Но это ужасно! - сказала она. - Значит, я должна покориться судьбе.
- И вы и я.
- Сударь, можете ли вы по крайней мере дать мне честное слово...
- Единственное честное слово, которое я могу вам дать, ограничивается тем, что я никогда и никому не расскажу об этой... так сказать... об этой ситуации.
- Не только это. Можете ли вы дать мне честное слово, что не злоупотребите этой ситуацией?
- Сударыня, я даю вам слово до границ возможного, а эти границы не выходят за пределы кровати, на которую мы должны вечером лечь вместе.
- Это ужасно, это ужасно! - продолжала она всхлипывать, но я больше ее не утешал.
Позднее она немного успокоилась. На следующее утро она была уже гораздо спокойнее, на второй день еще спокойнее, после третьей ночи совсем успокоилась и не мучилась угрызениями совести.
В вагоне, продолжая путь до Салоник, мы уже мило и непринужденно беседовали. Я напомнил ей о нашем разговоре перед границей.
- Помните ли вы мои слова о том, что мелочь, незначительная, непредвиденная мелочь, способна изменить все в жизни? Представьте себе экипаж, едущий по дороге. Экипаж крепкий, кони сильные, шоссе ровное, и беззаботные путешественники уверены, что без всяких приключений прибудут туда, куда направляются. И вдруг маленький камешек - шина лопается, колесо ломается, и экипаж переворачивается.
- Действительно, - ответила она, улыбаясь, - в нашем случае экипаж совсем перевернулся.
- Но вы должны признать, что ваши чемоданы сохранились в целости, в них никто не заглядывал, и вы не платили пошлины.
- Вы так думаете?
На вокзале в Салониках нас встретила ее сестра, которой она писала из карантина. Вероятно, в письмах она расхваливала мои дорожные услуги, потому что сестра, когда я был ей представлен, тепло поблагодарила меня за любезность и внимание:
- Благодарю вас, сударь, вы так помогли моей сестре!
- Я сделал все, что мог! - ответил я, и наши взгляды еще раз встретились.
ТРАГЕДИЯ МОЛОДОСТИ
I
Трудно поверить, что у господина Стояновича такая длинная биография. Он, которого в белградском обществе считают молодым, уже имеет такую биографию!
В прошлом году на вечере в честь святого Саввы госпожа Петрович в беседе со своей близкой приятельницей так охарактеризовала господина Стояновича:
- Это вечнозеленый барвинок среди красавиц, цветущих на белградских вечерах и балах.
И хотя это сравнение в некоторой степени было точным, с ним трудно полностью согласиться, потому что именно господина Стояновича нельзя назвать вечнозеленым. Напротив, история прожитой им жизни как бы утверждает, что он был вечно зрелым.
Эту историю очень трудно рассказать. Если бы господин Стоянович стал вдруг знаменитым человеком, биограф, начав описание его жизненного пути, оказался бы в чрезвычайно затруднительном положении. Жизнь его состоит из множества очень маленьких событий, из вереницы мелких явлений, которые раскрываются через чужие биографии.
Семь лет тому назад вышла замуж молодая госпожа Янковичка, и день ее свадьбы был сенсацией. Он весь был заполнен догадками, предположениями, перешептыванием как в церкви во время венчания, так и на танцах во время свадьбы.
А о чем шептались? О чем говорили?.. До этого дня всем было известно, что Милка (теперь госпожа Янковичка) смертельно влюблена в господина Стояновича, а он - в нее. И почему вдруг она выходит за другого? Или она ему изменила, или виноват сам господин Стоянович?
Так маленький случай из биографии госпожи Янковички раскрывает некоторые тайны жизни господина Стояновича.
И госпожа Симичка в день своей свадьбы была "героиней дня", если вообще можно так сказать о девушке в день ее венчания. Всем было известно, что она любила господина Стояновича, а он ее. Стоило только приподнять завесу над биографией госпожи Симички, как мы узнали кое-что и о жизни господина Стояновича.
А когда господин Джордже Неделькович прогнал из дома свою жену и на белградских приемах этот случай целый месяц являлся пищей для разговоров, снова во всех версиях и догадках о причинах ссоры супругов упоминалось имя господина Стояновича.
Несколько лет назад расстроилась свадьба барышни Марковичевой (перед самым алтарем она сказала "кет"); об этом опять много говорили, и снова упоминалось имя господина Стояновича.
Кто мог бы сейчас собрать все эти рассказы и отметить в них то, что непосредственно касается биографии господина Стояновича? Может быть, это бы и удалось, если бы кто-нибудь сумел заглянуть в его личный архив. А его архив, пожалуй, богаче нашего государственного архива. Он занимает два вместительных глубоких ящика громоздкого письменного стола, за которым никогда ничего не пишут, и он больше служит в качестве подставки для бесчисленных фотографий.
Однажды в зимний вечер господином Стояновичем овладела какая-то тоска, он покинул компанию, сел около хорошо вытопленной печи и, чтобы скоротать время, начал составлять реестр своего архива. Этот реестр выглядел примерно так:
1. Фотография Лены (сидит на диване с альбомом в руках).
2. Фотография Лены (снята со спины).
3. Связка любовных писем за 1896 год.
4. Четыре любовных письма госпожи Янковички. (Следовало бы возвратить их, так как она вышла замуж.)
5. Связка моих писем, возвращенных мне Ольгой после ее замужества.
6. Фотография женщины. Когда-то я любил ее, но не могу вспомнить имени.
7. Цветок. Его дала мне со своей груди госпожа Джорджевичка, назвав его "свидетелем греха".
8. Письмо какой-то Ани, тоже никак не могу ее вспомнить.
9. Фотография Елены.
10. Фотография Персы.
11. Фотография певицы Адели (анфас).
12. Фотография певицы Адели (лежит в рубашке на шкуре медведя).
И так далее.
Он не стал продолжать реестр - наскучило; устал и хотел было лечь, но на дне ящика обнаружил маленькое письмецо, еще хранившее запах духов.
"От кого же это?" - спросил он себя, пододвинул лампу, протянул ноги к печи и начал читать.
Это было письмо молодой девушки. Ей исполнилось только шестнадцать лет, и она нежно объяснялась ему в любви, хотя хорошо знала, что он человек в годах, значительно старше ее и она по сравнению с ним ребенок. Но так хотелось, чтобы и в нее влюбился лев белградских салонов, герой многочисленных романтических историй, в которого подряд влюблялись и девушки, и вдовушки, и замужние женщины.
