— У тебя все в порядке? — спросил он.
Она скривилась. Это означало — не спрашивай, поэтому он не стал настаивать. Внутри него тлел тревожный огонек.
— Я возьму Майлза, — согласился он.
Она обняла его в знак признательности.
— И я вымою остальные окна.
Она поцеловала его в губы.
— Мы поговорим, — сказала она.
— Я знаю это.
— Все будет хорошо. — Она попыталась приободрить его, но за годы, проведенные рядом с Лиз, Болдт изучил тон ее голоса: он противоречил словам. Не все будет хорошо, и мысль об этом привела его в ужас. Он выдавил улыбку, но потом подумал, что Лиз, скорее всего, заметила, что она вымученная. Минута их мирного сосуществования миновала. Они разжали объятия.
Болдт подошел к холодильнику и налил себе стакан молока.
Он услышал, как Майлз зовет его из соседней комнаты.
— Папа!
Это был не крик тревоги, а желание увидеть отца — Болдт легко чувствовал разницу, и ощутил, как у него потеплело на сердце. Он остановился в дверях кухни, обернулся к жене, и в груди у него возник первый холодок беспокойства.
— Сколько ему лет? — спросил он.
Лиз, которая только что налила полный чайник воды и направлялась к плите, ответила:
— О чем ты говоришь?
— Сколько ему лет? — повторил он, на этот раз более настойчиво.
— Что? Кому?
— Мойщику окон, — сказал Болдт, и в это мгновение его тело отреагировало на вспыхнувшую мысль, и она неотвязно поселилась в нем, распространяясь из центра груди к плечам, животу, конечностям. Этот жаркий поток показался ему лихорадочным. — Лестница? — рявкнул он на Лиз, передавая свою тревогу жене, которая неодобрительно подняла голову, и даже сыну, чей плач внезапно стал на октаву выше и громче.
Дрожащей рукой она поставила чайник на плиту, стараясь выглядеть спокойной и невозмутимой. Она хорошо знала этот его тон.
— Средних лет. Слегка за тридцать. Худощавый, — сообщила Лиз.
— Его лицо?
— Он стоял на лестнице. Его лицо? Я не знаю. Я была в гараже. На нем был трикотажный свитер с капюшоном. Мы обменялись всего несколькими словами. Я вошла внутрь, и он уехал. Лу? — Она протянула руку, чтобы повернуть рукоятку включения газа. Внезапно эта рукоятка стала всем, что видел Болдт, — она раздулась до гигантских размеров, заслонив собой все остальное: спусковой крючок.
— Не трогай ее! — закричал Болдт.
Лиз отпрыгнула назад. На лице ее отразился ужас.
Майлз снова заплакал, — страх заразителен.
— Папа!
— Ни к чему не прикасайся! — предостерег он ее. — И не двигайся, если на то пошло.
— Лу? — взмолилась она, вне себя от тревоги и беспокойства.
Мысли его разбегались, он пытался думать о нескольких вещах одновременно. Болдт поспешил выйти — в темноту и подступающий ужас. Мойщик окон. Лестница.
На улице уже окончательно стемнело и, спустившись по ступенькам заднего крыльца, он направился прямиком к своей машине и вынул из багажника полицейский фонарь. Он поспешно обогнул угол дома, ослепительно-белый луч фонаря плясал перед ним по траве, отбрасывая по сторонам движущиеся тени. Болдт заглянул в окно кухни и увидел Лиз, которая глядела прямо на него широко раскрытыми глазами. Выражение ее лица сказало ему, что он не должен вносить подобные вещи в ее дом, в ее жизнь, жизнь ее детей. За все годы службы в полиции никакие физические угрозы или опасности не переступали порога его дома. Когда-то были телефонные звонки — и это при том, что его номер не был зарегистрирован — но с ними благополучно разобрались. Еще никогда опасность не подходила так близко.
Болдт исследовал узкую полоску травы, которая обрамляла бетонную дорожку вокруг дома. Он живо представил себе Лиз в летних шортах и тенниске с вырезом, склонившуюся над цветочными клумбами. Захваченный врасплох этими воспоминаниями, Болдт почувствовал, как в голове у него включился секундомер. Он представил себе языки пламени, прогибающиеся внутрь стены, высасывающие жизнь из всего внутри…
Луч фонаря высветил две параллельные прямоугольные вмятины в траве. В Болдте проснулся полицейский: желая получить как можно больше улик, он не позволил себе сделать еще один шаг вперед и затоптать участок. Он принялся внимательно искать сигаретные окурки, спички, любые отпечатки ног, тогда как сердце подталкивало его пристально изучить эти вмятины от ножек лестницы, чтобы обнаружить след предательского узора, оставшегося на месте двух предыдущих поджогов. Двух убийств, мрачно напомнил он себе.
На любой лужайке всегда есть множество улик. Какой бы пустой она ни казалась в свете фонаря, участок травы, окружающей следы от лестницы, представлял собой поистине Клондайк для экспертов. Строго говоря, ему следовало подождать, но вместо этого он сделал шаг вперед и устремил луч света в первый из отпечатков. Узнав рисунок «башмака», он выругался и побежал к задней части дома под взглядом Лиз, холодно смотревшей на него сквозь свежевымытое окно кухни.
— Уводи детей! — отчаянно закричал Болдт, оказавшись внутри. Его воображение нарисовало ему в центре дома бушующее пламя, от которого невозможно укрыться. Он поспешил в спальню, где в кроватке спала Сара. — Бери Майлза, — приказал он. Внутри спальни он уже потянулся было к выключателю, но мысленным взором внезапно увидел многократно увеличенное изображение своего пальца и кнопки выключателя, и, когда они соединились и Болдт уже собирался щелкнуть выключателем, он спохватился. «Спусковой крючок!»
— Ни к чему не прикасайся! — выкрикнул он, когда Лиз в панике промчалась мимо него. — Просто возьми Майлза и жди меня.
Внезапно все вокруг стало казаться ему потенциальными детонаторами. Сара, напуганная голосом отца, начала плакать.
Лиз замерла в дверях в их комнату, услышав плач дочери.
— Будь с ней понежнее, — сказала она. Болдт повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лиз потянулась к выключателю.
— Нет! — завопил он, останавливая ее. — Ни к чему не прикасайся. Ищи провода. Все, что выглядит ненормально.
— Бомба? — выдохнула она, внезапно поняв все.
— Бери Майлза, Лиз. Быстро. Мы выйдем через заднюю дверь, а не через переднюю, хорошо? Так что все будет нормально. Поспеши, пожалуйста.
Когда жильцы в панике, они обычно выскакивают через переднюю дверь, независимо от внешнего вида, наличия или отсутствия одежды, — любой полицейский, любой водитель кареты «скорой помощи», любой пожарник хоть раз в жизни видел, как полуобнаженное семейство стоит на лужайке перед домом, стремясь оказаться поближе к соседям. Но Болдту казалось, что и передняя дверь может стать «спусковым крючком».
Лиз подхватила Майлза на руки. Болдт поднял дочь, прижал ее к груди, чувствуя тепло и сладкий запах детской кожи. Его прошиб холодный пот.
— Хорошая девочка, — сказал он, когда Сара затихла в его объятиях.
Родители встретились у двери, ведущей в кухню, у каждого на руках был ребенок. Лиз была как комок нервов: глаза широко раскрыты, рот открыт, от страха она дышала тяжело, буквально задыхаясь.
— Давай выбираться отсюда, — хрипло сказала она.
— Идем, — ответил Болдт срывающимся голосом, обшаривая глазами пол кухни в поисках чего-либо необычного. Его страх вырвался из-под контроля. Везде ему чудились потенциальные «спусковые крючки». Внезапно он замер на месте, боясь, что такой «крючок» находится прямо перед ними. Майлз безостановочно вертелся на руках у матери. Сара же старалась освободиться из объятий Болдта и тянула ручонки к Лиз.
— Если мы идем, тогда идем. Пожалуйста, — взмолилась Лиз.
— Мы идем, — сухо откликнулся Болдт. Он по прямой пересек кухню, вышел из дверей, спустился по ступенькам. — Нет, — крикнул он, останавливая Лиз, которая устремилась было к своей машине. Он подошел к ней вплотную и поцеловал во влажную щеку. — Мы отправляемся на прогулку с детьми. Медленно, не торопясь. Все будет хорошо. Поняла?
По щекам ее потекли слезы. Она закивала головой, оглядываясь по сторонам.
— Нет, — предостерег он ее. — Это всего лишь мы. Мы вдвоем, с нашими детьми, идем на прогулку. И больше ничего.
Она снова кивнула.
Они двинулись на запад, вверх по 55-й улице, до ее пересечения с Гринвуд, где на углу располагался ночной магазинчик, которым владела хорошо знакомая Болдту семейная пара корейцев — ему частенько приходилось совершать туда походы за молоком и яйцами.
Болдт набрал номер 9-1-1 по телефону, установленному у магазинчика, по-прежнему держа на руках Сару; Лиз с Майлзом стояли рядом. Вокруг телефона были нарисованы граффити, пошлые шутки, красовалась надпись: «Здесь был Зиппи».
— Ты можешь войти внутрь, — обратился Болдт к жене.
— Нет, — только и ответила она. Она держалась очень близко к мужу, касаясь его локтем, и он чувствовал исходящее от нее тепло. Этого простого прикосновения было достаточно, чтобы у Болдта перехватило горло, когда он заговорил в трубку. За двадцать с чем-то лет, проведенных на службе в полиции, ему еще не приходилось набирать номер срочного вызова. Он попросил соединить его с отделом по расследованию убийств и получил ответ, что они не могут этого сделать. Болдт решительно попросил соединить его с дежурным экспертом и получил ту же самую отповедь. Он повесил трубку и, поскольку четвертаков у него больше не было, ему пришлось попросить разрешения воспользоваться телефоном за прилавком.
