Где-то на севере, совсем рядом, за морем, которое всем русским казалось маленьким, была родина. Она не забывалась. Несчастных людей по-прежнему соединяло с ней все: воспоминания, надежды, мечты о будущем. Каждый из беженцев — гражданских и военных — с трепетом ждал, что принесет 1922 год. Военных ждал... новогодний приказ Врангеля:
«Еще один год отошел в вечность. Русская армия отбила новые удары судьбы. Она осталась на посту. Она на страже государственности. Ее пароль — отечество. Одни клевещут на нее, другие зовут за собой. Она выполнит .свой долг. Его укажет народ. Мы ждем призыва родины. Да принесет его грядущий год!»
Главнокомандующий и остатки его штаба готовились к переезду в Сербию. Врангель был озабочен, нервозен, зол: понимал, и там ждет его борьба за армию, за белое дело, за себя. Он должен самоутверждаться в новых условиях. Кто признавал его? Кутепов? Нет! И ведь повсюду свои кутеповы. Им полк дай, они наполеонами себя чувствуют. А он — главнокомандующий, — у него нет даже роты!.. Надо прежде всего трезво и всесторонне оценить положение! Не утыкаться лбом в эмигрантские дела, в бесчисленные партии и группки, в сиятельных претендентов на царский престол — далека цель! — смотреть глубже. Интересы союзников — в первую голову... И противоречия, противоречия. Сыграть на них умело, как тогда, когда дредноут «Император Индии» вез его в Крым. Тогда он был, как и теперь, генералом без армии, но точно знал: кто чего стоит — англичане, французы, поляки, румыны. Да, да! Нужна точная оценка момента — прежде всего...
Врангель прошелся по большому гостиничному номеру, отражаясь сразу в нескольких зеркалах. Он заметно похудел. Бритая голова усиливала сходство с гусаком. Шея казалась чрезвычайно длинной, уши — большими, прижатыми к черепу, как у лошади, готовой лягнуть или укусить. И даже выпуклые глаза потеряли обычно суровое, безжалостное выражение, стали неяркими, растерянными... «И топят, подлецы, мало, — с ненавистью подумал он. — Сволочи. Ни к чертовой матери...» Идея проведения оперативно-политического совещания накануне отъезда в отеле «Токатлиан», принятая им, казалась теперь напрасной. Потрачены деньги, а удобств никаких, секретность утрачена. Газетчики со вчерашнего дня окружили отель, только что в суп не лезут! Совещание следовало проводить в здании «русского двора». Там и охрану организовали бы получше, понадежней!.. Врангеля разъедали сомнения. С одной стороны, боязнь покушения и уверенность в том, что оно последует, приняла после гибели «Лукулла» гипертрофированные размеры; с другой — велико было стремление показать всем, что он не боится, он боевой генерал, для которого понятие «смерть» не более чем любая другая уставная команда, подобная приказу «в цепь!» или «стой!». К заботам о важных делах прибавлялись теперь постоянные мысли о том, как скрыть свое состояние от окружающих. Главнокомандующий подошел к окну и, открыв штору, взялся за тяжелый бронзовый запор мудреной конструкции. Запор не поддавался. На улице оказалось еще светло. Дул порывами сильный ветер, нес дождевую пыль. Прохожих не было, попрятались турки проклятые! Не нравится: им тепло подавай!
От могучего ствола древнего платана отделилась фигура в темно-зеленом офицерском плаще. Человек, промокший и замерзший донельзя, сделал еще шаг и поднял лицо к окнам второго этажа. Врангелю показалось, их взгляды встретились. «Наставили филеров на каждом метре, — с неудовольствием подумал Врангель, оставив неподдающийся оконный замок. — Всему Константинополю ясно: русский главнокомандующий собирает важное совещание. Теперь вокруг «Токатлиана» разведки всех стран вьются. И конечно, большевички. Может, и этот, в офицерском плаще, их представитель... Черт знает что! Что за мысли?! Я же приказывал выставить оцепление из самых надежных, чтоб и мышь не пролезла. Нервы — никуда! Следует скорее покинуть эту клоаку, где на грязном пятачке земли сплелось столько противоборствующих и взаимоуничтожающих сил. В Белграде будет спокойнее. Среди своих. Своих?.. Только ли свои будут окружать меня там? А союзники? Хватает забот у англичан и французов. Правителям Англии, Франции приходится лавировать. Каждый как на льдине, подхваченной весенним половодьем. А с берегов орут дикие толпы: «Руки прочь от Советской России! Да здравствуют Советы!..» И на самой маленькой и хрупкой льдинке я, один. Куда плыть? За кем? Кому протягивать руку за помощью?.. И кто, совещание каких мудрецов сможет ответить на все эти вопросы?..» Врангель посмотрел на угловые напольные часы, сверил со своим брегетом и вновь зашагал по гостиной: через пятнадцать минут должны собраться приглашенные.
В ЦЕНТР ЧЕРЕЗ «ДОКТОРА» ИЗ ГАЛЛИПОЛИ ОТ «БАЯЗЕТА»
«Врангель утвердил знак «В память пребываний русской армии в военных лагерях на чужбине» (черные самодельные кресты, даты: 1920 — 1921 годы, надписи: Галлиполи, Лемнос, Кабакджа, Чаталджи, Бизерта), энтузиазма не вызвавший. Энтузиазм вызвало сообщение о трех пароходах, посланных ликвидировать Галлиполи.
Проведен последний парад и богослужение. Кутепов обратился к войскам с речью: необходимо объединение вокруг русского знамени, ибо только военная организация, армия может спасти каждого русского и всех вместе. «Сидение на сквозняке» заканчивается. Впрочем, из-за недостатка пароходов оставлено более тысячи человек под командованием генерала Мартынова[9].
Настроение в штабе главкома упадочническое. Опубликован приказ Врангеля, родивший тревогу: «...Ко мне и в мой штаб обращаются отдельные офицеры и целые группы, как находящиеся в Балканских государствах, так и в других странах, с просьбой о зачислении их в ряды Армии. Большинство служило в армии Юга России или на иных антибольшевистских фронтах... Подобные явления особо ценны, свидетельствуют, что обращающимися руководят не материальные интересы, так как большинству из них хорошо известны тяжелые условия жизни Армии в изгнании, а искреннее желание быть полезным России, объединиться вокруг ее последнего оплота... Приказываю произвести самую подробную регистрацию всех членов офицерских обществ и союзов, внушив им, что производимая регистрация отнюдь не носит характера мобилизационных списков...»
Никаких офицерских писем в штаб не существует. Регистрация кадров имеет целью не уступить реальную власть над армией Кутепову. Очередной ошибкой главкома считаю приказ, способный вызвать противодействие не только Кутепова, но и Высшего монархического совета, начало конфликта с ним на почве «чистоты знамени русской армии», на котором должен быть один девиз — «За веру, царя и отечество».
Оставлен при штабе для особых поручений. Ухожу на «Ак-Денизе». Связи невозможностью контакта «Доктором» прошу усилить каналы связи в Болгарии. Нуждаюсь в средствах.
Баязет».
Надпись на информации:
«Принять меры незамедлительного усиления прикрытия, обеспечения «почтовыми ящиками» в Варне, Софии».
ИЗ ЦЕНТРА В КОНСТАНТИНОПОЛЬ «ДОКТОРУ»
«На встрече с Фрунзе в Харькове вернувшийся с повинной Слащев сообщил: ему известно о поездке Фрунзе к Кемалю в Ангору. Врангелевцы и союзники всеми силами будут срывать эту встречу. Важна срочная информация. При необходимости — крайние меры. Координируйте усилия с «Баязетом».
Глава четырнадцатая. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ВОЕННЫЕ ИГРЫ. (Продолжение)
1
Шаброль нервничал: Мадлен Лepya не пришла на встречу. Акклиматизация ее прошла хорошо, она изучила город, аккуратно работала, выходила на связь с человеком «Баязета». И вдруг осечка! В такой неподходящий момент — «Баязет» отплывает. Не ехать же, в нарушение всех правил и инструкций, на встречу самому, чтобы передать последнее распоряжение Центра? Ждать вечернего телеграфного вызова Мадлен в одиннадцать — нет времени. Дать объявление в «Пресс дю суар» — вызов на новую встречу — поздно. Что могло произойти? Случай или начало провала?!! Ехать к ней в гостиницу? Ехать в «Жокей-клуб» и посылать к ней Мориса? Нет, Морис исключается: они незнакомы. Это подозрительно. Лучше договориться с портье, предложить деньги. Любовница, мол, исчезла: есть опасения, путается с другим, надо проверить... Нет, и этот вариант опасен. А Перлоф и его люди?.. Нет, категорически!.. Придется ехать самому — все же это иаилучший вариант. И все же накладка.
Шаброль лежал на тахте, закинув руки за голову. Думал. Рассчитывал весь свой маршрут и каждый шаг. «Делал лицо», с которым он выйдет в холл, прикажет, чтоб подали такси, откажется от первого, придравшись к чему-либо (лучше всего — старая машина, грязь в салоне, неприветливость шофера), возьмет второе, а то и третье. Не забыть перекинуться обычной шуткой о девочках с портье, дать чаевые мальчишке-посыльному. И не показать, что торопится, взволнован. Обязательно кто-то увяжется, сядет «на хвост» — Этот усатый, что работает на Дезьем бюро, или милый толстячок из Интеллидженс сервис... Мало ли кто? Холл «Токатлиана» всегда полон агентами наружного наблюдения, потерявшими квалификацию сыщиками, газетчиками и просто любителями подзаработать на любой информации.
