Через несколько минут возле нее остановилась Юркина старенькая машина. Настя уселась впереди и яростно хлопнула дверцей.
— В чем дело? — сердито спросила она.
— Не знаю, — пожал плечами Коротков.
— Юра!
— Ну я, правда, не знаю. Колобок в десятом часу начал орать, чтобы я тебя срочно нашел, что тебе нельзя и близко подходить к Решиной.
— И ничего не объяснил?
— Ничего. Времени не было. Сейчас приедем — все узнаешь.
Весь путь до Петровки они молчали, Настя — сердито, уткнувшись в газеты, Коротков — устало.
Приехав на работу, они вместе поднялись по лестнице, прошли по длинному унылому казенному коридору и вошли в кабинет полковника Гордеева как раз в тот момент, когда он заканчивал утреннюю оперативку. Настино постоянное место было занято, на ее любимом стуле в углу сидел капитан из отдела по борьбе с кражами, и она поняла, что по недавнему убийству старого коллекционера подключили специалистов по сбыту ценностей. Она собралась было примоститься на единственном свободном стуле рядом с дверью, когда Виктор Алексеевич произнес:
— Все свободны. Каменская, останься. Лесников и Коротков, далеко не уходите, через полчаса будете нужны.
Оставшись в кабинете вдвоем с Настей, Колобок-Гордеев вышел из-за стола и пересел за длинный стол для совещаний, сделав ей знак рукой подойти поближе. Она села по другую сторону стола, напротив начальника.
— Ты не контактировала с Решиной? — спросил он.
— Не успела. Меня Коротков перехватил.
— Это хорошо. Видишь ли, деточка, я сегодня утром узнал одну неприятную вещь. У Михаила Владимировича Шоринова, приятеля и бывшего любовника Ольги Решиной, есть родная тетка, сестра его матери. И зовут эту тетку Вера Александровна. Фамилию назвать или сама догадаешься?
— Назовите, — спокойно попросила Настя, не ожидая ничего плохого.
— Фамилия этой Веры Александровны — Денисова.
— Нет!
Слово вырвалось раньше, чем она успела осознать смысл сказанного полковником.
— Да, деточка. А мужа Веры Александровны зовут Эдуардом Петровичем. Я понимаю, что тебе неприятно это слышать, но закрывать глаза на этот прискорбный факт мы не можем. И получается у нас не очень-то красиво. С одной стороны, Денисов посылает в Москву своего человека с каким-то заданием и просит тебя помочь ему. С другой стороны, он связан с той компанией, которая имеет отношение к пропавшей Тамаре Коченовой. Как ты можешь это объяснить?
Настя угрюмо молчала, уткнувшись глазами в полированную поверхность стола.
— У нас нет твердых доказательств, что Решина имеет отношение к бегству Коченовой, — сказала она глухо. — Решина — просто одна из московских знакомых Тамары, не более того.
— Хорошо, — вздохнул Гордеев. — Твое упрямство достойно всяческого уважения.
Он потянулся к внутреннему телефону и набрал номер.
— Игорь? Зайди.
Через полминуты в кабинет вошел Игорь Лесников, один из самых красивых сыщиков на Петровке, всегда серьезный и редко улыбающийся.
— Езжай на Зубовскую, возьми справку, когда и в какие города были междугородные звонки с этих трех телефонов. — Он протянул Лесникову бумажку. — Быстренько.
Игорь молча взял бумажку и вышел, а Гордеев снова тяжело вздохнул, снял очки и принялся постукивать дужками друг о друга. Неритмичные мягкие щелчки вывели Настю из оцепенения, она подняла голову и посмотрела начальнику прямо в глаза.
— Вы дали ему телефоны Шоринова?
— Домашний, служебный и телефон квартиры, где живет его любовница, — подтвердил полковник.
— Значит, вы уверены, что Денисов затеял против меня какую-то гадость?
— И ты в этом тоже уверена, — кивнул Гордеев. — Ты же умница, ты не можешь этого не понимать. Просто тебе нужно смириться с тем, что твой Денисов не так уж чистоплотен по отношению к тебе, как тебе хочется надеяться. Посмотри правде в глаза, и давай уже наконец начнем нормально работать. Вот скажи мне, о чем ты сейчас думаешь?
— Я вспоминаю, как я плакала у него в кабинете, а он меня утешал и извинялся за то, что впутал в расследование таких страшных убийств.
— Перестань! — внезапно взорвался начальник. — Забудь свои слюни и сопли! Денисов — крутой мафиози, который натравил на тебя контору и преследует этим свои цели. Конечно, ты готова ему все прощать, но я, дорогая моя, — это не ты. И я ему ничего прощать не намерен. А ты будешь делать то, что я скажу, потому что пока еще я твой начальник, а не Денисов. Если ты думаешь иначе — я жду твой рапорт об увольнении в течение десяти минут. Ну так как? Дать листок и ручку? Будешь писать рапорт?
Настя медленно встала и отошла к окну. Осень все еще размышляла, то ли начать жить в полную силу, то ли полениться, дав лету возможность потешить себя иллюзией собственной долговечности. Несколько дней шли дожди, мелкие и противные, а сейчас снова сияло солнце, и листва не опадала, и небо было ярко-голубым. Сколько можно, в самом деле? Все очевидно, двойная игра Денисова налицо, а она, как страус, прячет голову в песок и отгораживается от неприятной действительности воспоминаниями о доброте и благородстве Эдуарда Петровича. Да, ей больно, да, ей тяжело, но нельзя же до бесконечности позволять делать из себя идиотку.
Она крепко зажмурилась, под веками забегали яркие желтые пятнышки, принимающие причудливые формы. Потом она резко повернулась к Гордееву и улыбнулась.
— Все, Виктор Алексеевич, я готова. Что у нас там с телефонными звонками?
— Лесников только-только уехал, — осторожно откликнулся Колобок-Гордеев.
— Да ладно вам, — она рассмеялась. — Хоть вы-то из меня дурочку не делайте. Никуда он не уехал, вы эту справку уже по телефону получили, пока меня Коротков искал. Я же помню, у вас на Зубовской целых две тетеньки есть, которые вам все справочки дают по телефону в течение полутора минут. Что, нет?
— Помнит она, — пробурчал Виктор Алексеевич. — Никакой управы на тебя нет, Настасья. В общем, так. В город, где живет Денисов, звонки с этих телефонов были, причем один раз — с интервалом в час. Шоринов дважды звонил ему вечером из квартиры своей любовницы как раз в тот день, когда мать Тамары встретила в аэропорту синеглазого брюнета по имени Николай. Ты предполагаешь, что этот Николай — Саприн?
— Так полагает Тарадин. Он уверен, что правильно вычислил его.
— Я давал команду проверить корешки авиабилетов на всех домодедовских рейсах в тот день. Или эта женщина что-то напутала, или Саприн не улетел. Или это вообще не Саприн, а твой Тарадин ошибся.
— Или у него очередной фальшивый паспорт, — продолжила Настя. — На внутренних авиарейсах к ним не больно-то присматриваются, это ж не Шереметьево.
— Ладно, допустим, он в тот день улетел. И в тот же день Шоринов звонит своему дядюшке, причем два раза. А через день убивают Карину Мискарьянц. Ты все еще сомневаешься?
— А я всегда сомневаюсь, Виктор Алексеевич, вы же знаете. Но сути это не меняет. Все равно здесь что-то нечисто, а Денисов замешан по самые уши.
Они просидели в кабинете Гордеева почти два часа, уточняя и корректируя план, в соответствии с которым можно было попробовать затянуть петлю на горле самого Эдуарда Петровича Денисова. Настя изо всех сил старалась мыслить строго и логично, не давая боли застилать глаза и вырваться наружу. Но, когда она вернулась к себе, ей показалось, что из нее вынули душу, разрезали на мелкие кусочки и в хаотичном беспорядке запихали обратно.
Да, она будет делать все так, как они только что спланировали, она начнет вести против Денисова хитроумную игру, используя в этих целях ту самую контору, при помощи которой он сам пытается выкрутить ей руки. Но, прежде чем начать игру, она сделает последний шаг. Пусть глупый и рискованный, ставящий всю тщательно разработанную комбинацию под угрозу срыва, но она сделает его. Она должна. Иначе она просто перестанет себя уважать.
* * *
Первая ночь, проведенная Обориным в отделении доктора Бороданкова, совпала с ночным дежурством Ольги. И если в первые часы Юрия ужасно нервировало то обстоятельство, что дверь его палаты была заперта снаружи на ключ, то, когда около двенадцати ночи к нему пришла Ольга, он об этом вообще забыл, а когда вспомнил, то подумал, что в конце концов это не так уж глупо. Вдруг кому-нибудь станет ночью плохо или чайку горяченького захочется, он нажмет кнопку вызова медсестры, а когда та не прибежит, больной выйдет из палаты и начнет ее искать. Красиво же получится, если он, стоя в коридоре, услышит… А потом увидит, как из другой палаты выходит медсестра.
Палата была просторная и удобная, с собственным санузлом, холодильником и большим письменным столом. Вечером ему принесли вкусный ужин и стакан с какой-то микстурой.
— Что это? — спросил Оборин у хорошенькой сестрички в накрахмаленном халатике.
