Хотя разве не ясно? Она подарила ему картину, зная, что жить ему осталось совсем ничего, считаные минуты, не вмешайся случай.
Федор пытается представить себе, что хотела сказать художница, понимая, что всякий его домысел не сообразуется или очень мало сообразуется с реальностью.
Что значит шар с философской точки зрения ? Замкнутая сфера, отрезанность от мира? Ловушка? Только они двое на всю оставшуюся жизнь? Или недолговечный мыльный пузырь?
А та первая картина с выставки? Тоже жених и невеста. Жених обнажен, невеста в белом. Невеста — Мелисента, а жених… Зинченко? Про которого ей все известно — прозрачен, обнажен… приговорен.
Афганец Сергей исчез, словно растворился, не оставив после себя следов. Он объявлен в розыск как соучастник и свидетель, и капитан Астахов не теряет надежды рано или поздно посмотреть ему в глаза.
Вот так или почти так были расставлены фигуры на момент встречи нашего триумвирата в «Тутси». Сбора для подведения итогов и окончательной расстановки точек над «i».
— За встречу! — провозгласил отдышавшийся капитан Астахов. И они выпили. — Я тебе сразу сказал, что она с приветом, — начал Коля, возвращаясь к вечной теме художницы Майи Корфу.
— О мертвых или хорошо, или ничего, — поспешил Савелий, метнув настороженный взгляд на Федора.
— Ты ее картины видел? — резко спросил Коля.
— Не успел.
— Так сходи посмотри. Они теперь в музее. Я специально сходил, отметился. Это картины убийцы, Савелий. А у тебя, Федор, с головой большие проблемы.
— Майя Корфу — незаурядный художник, — ответил Федор. Был он молчалив и невесел.
— Это большой вопрос, — не согласился Коля. — Меня лично с души воротит от ее художеств. Ладно, ладно! — Он поднял руки, словно сдавался. — Молчу. Может, с философской точки зрения… — не удержался он.
Они помолчали.
— А этот цветок! — вспомнил Коля. — Вонючий! Цветок смерти! Лешка Добродеев говорит, он помер. Добродеев целую теорию развернул, что между художницей и цветком была, мол, мистическая связь, и ее смерть вызвала смерть цветка. Фигня, одним словом. Вы Лешку знаете, он что угодно набуровит.
— Какая трагическая история… — заметил задумчиво Савелий.
— Ты, Федя, чудом уцелел! Ты хоть это понимаешь? А все почему? Ну скажи, почему тебя всегда тянет на гниль? Почему тебе скучно с нормальной бабой? Вот и Полина! Что это? С философской точки зрения?
Федор вспомнил, как провожал Полину. Братья и дядя деликатно отошли в сторону, а они остались на перроне. Говорить было не о чем, оба чувствовали — что-то ушло из их отношений, и объяснить, что это, они не могли. То ли погибшая Майя Корфу стояла между ними, то ли пережитый ужас, то ли его собственное чувство вины. Возможно, у Полины возникло подспудное желание все забыть и отрешиться, а потому бежать без оглядки из этого проклятого города. А Федор являлся его частью…
— Полина, может, останешься? — спросил он.
Она покачала головой и улыбнулась. Протянула руку и погладила его по щеке. Он прижал ее руку к губам. Расставание их было печальным — они не могли объяснить себе, почему нужно расставаться, но оба чувствовали, что почему-то надо, и это уже навсегда.
Они не говорили о том, что произошло. Федор попытался что-то сказать, но Полина покачала головой — не надо. Пережито, забыто… Забыто?
— Я приеду? — полуспросил он.
— Летом! Конечно, приезжай, — легко согласилась Полина. Они с улыбкой смотрели друг на друга.
— У вас, философов, все не как у людей! — не мог успокоиться Коля. — Такая девушка!
Федор поймал сочувствующий взгляд Савелия и промолчал.
— Афганец на связь не выходил? Чует мое сердце, он появится! Имей в виду, Федька, узнаю — убью! Ты свои интеллигентские замашки брось, он убийца!
— Давайте за все хорошее! — поспешно произнес Савелий, и они выпили.
— «Хонду» забрал, сделали прилично, — сообщил Коля. — Ирку теперь близко к ней не подпускаю. Тебе, Федя, кстати, привет. От кутюрье Рощика. Говорит, поразительно интересный мужчина этот ваш друг!
— Спасибо.
— Просил узнать, может, согласишься поработать моделью? У них скоро суперпоказ, — Коля хохотнул, и Савелий тоже не смог сдержать улыбки. — Что передать Рощику?
— Передай, что я согласен, — сказал Федор. — Когда показ?
— Согласен?! — вытаращил глаза Коля. — Ты чего, совсем с катушек слетел?
— Я ухожу из университета, ищу работу.
— С какого перепугу?
— Плохой из меня философ, как оказалось. Ничего я в жизни не понимаю.
— Думаешь, у Рощика повезет больше? — ехидно спросил Коля.
— Федя, это пройдет, просто такое настроение! — заволновался Савелий. — Ты еще очень молодой философ!
— Не знаю, Савелий. Что-то не получается у меня с философией.
— Не прибедняйся, ты так классно объяснял насчет смысла жизни, — перебил его Коля. — Как же мы теперь без тебя? Я, например, до сих пор не знаю, в чем смысл жизни. Моей, во всяком случае.
— Я тоже не знаю, — ответил Федор.
— Э, нет! Тебе по должности положено. Вот скажи как философ, вся эта история… что это было? Этот мальчик, Максим Тур, почему он молчал? Он ведь любил мать, значит, должен был возненавидеть сестру, а он молчал… И сестрица спокойно приняла его жертву. И афганец, почему он принял такое решение? Почему пожалел Милу, а не Максима?
— Любое решение кого-нибудь задевает, нет абсолютно правильных решений, я думаю. Он спросил меня, что бы я сделал на его месте? Он знал, что Максим по малолетству неподсуден, а Мила будет отвечать за убийство.
— Знаешь, Федька, ты тут свою мутную философию не разводи! Твоя Мила убийца, и если бы афганец не взял на себя роль суда, он бы спас жизнь остальным. Ты, кстати, тоже чуть лапти не сплел. Вот так. Убила — значит, должна ответить. И точка. Савелий, согласен?
— Согласен, — ответил Зотов, подумав. — Но, мне кажется, я понимаю, что хочет сказать Федя. Бывают ситуации, когда нужно действовать очень быстро, и человек просто не успевает сообразить.
— Эти двое сломали мальчишке жизнь, что тут думать? А гениальная художница замочила еще четырех, кроме Федьки и брата… и их собиралась. Маньячка! Я сразу понял, а вы все слюни распустили — ах, гениальная, ах, необыкновенная. Максим правильный мужик, хоть и … — колоритное словечко сорвалось с губ капитана, — отдал в музей все, даже пачкаться не стал, хотя мог торгануть… наследием. Правда, я бы на его месте устроил костер, чтобы и следа не осталось. Да понимаю я! — воскликнул он в досаде, видя, что Савелий собирается возразить. — Искусство! Такие, как ты и Федька, вечно боитесь навредить. Свободное выражение личности, искусство над, розовые сопли! Искусство — это то, что идет мне на пользу, понятно? Я посмотрел на картину и стал добрее и честнее. Или кино, а нам что показывают? Убийства, грязь, подлость, да меня с души воротит от вашего искусства, насмотрелся. Вот, помню, было кино когда-то — мужик взял женщину с тремя детьми, а она умерла, так он их всех в люди вывел, не бросил! Вот это кино! И не надо мне тут… Савелий еще понятно — он жизни не нюхал, а ты, Федька, ты ж не всегда философом вкалывал, ты ж понюхал пороху. И туда же — гениальная, необыкновенная, нет абсолютных решений! — Последнюю фразу он произнес издевательски, утрируя интонации Федора. — Да этот афганец самый тут виноватый. Войну он прошел, натерпелся. Никто не спорит, а только это не дает ему права спасать убийцу. Ну, попадись он мне! А тебе, философ, я давно сказал: определись, по какую ты сторону баррикад! — Он помолчал. Потом спросил, переводя взгляд с Савелия на Федора: — Имеете что-нибудь возразить, господа?
— Да никто с тобой не спорит, — ответил Коле Федор. — Ты прав. И мы все по одну сторону баррикад, правда, Савелий? — Тот кивнул. — И все, что я говорю, это… как бы тебе объяснить… это мысли вслух, понимаешь? Человек — сложная конструкция, вроде компьютера, и мне всегда было интересно, какие шестеренки сцепляются у него в голове и определяют… э-э-э… движение, понимаешь? Что послужило толчком, почему человек вдруг понял, что может, что имеет право решать? Что собралось в фокус — чувства, эмоции, причины, — понимаешь? Вот что мне интересно.
— С философской точки зрения? — спросил остывший уже Коля и потянулся за бутылкой. — Значит, все-таки философия? А что передать Рощику?
— Передай, что я подумаю. Вообще-то меня уже приглашали когда-то поработать «мужской моделью» в конкурирующую фирму.
— И ты отказался? — рассмеялся Коля. — А может, это твое? Ты давай, думай, только недолго, а то сам понимаешь, такое место пусто не бывает, оторвут с руками.
— Буду думать, — пообещал Федор.
— А чего это мы сидим без дела? — спохватился Коля. — Как на утреннике в детском садике? Савелий, скажи тост! Ты у нас самый начитанный, хоть и оторванный от жизни, — предложил Коля.
