Позже Егор поднялся, чтобы поставить на огонь чайник и приготовить завтрак, пока Ника звонила маме —она все-таки осталась, осталась еще ненадолго с ним!— приводила себя в порядок и бродила по комнатам, разглядывая квартиру. Он слушал ее шаги, слушал, как она мурлычет себе под нос какую-то песенку, и бессовестно счастливо улыбался, нарезая хлеб, доставая из холодильника джем и масло.
— Позавтракаешь — и обещаю, я отвезу тебя домой! — крикнул он, когда пение приблизилось и на пару минут остановилось в ванной.
— Да я что, маленькая, что ли? — возразила Ника, уже проскальзывая в кухню и усаживаясь на диванчик в углу. — Сама дойду. Ух, персиковое повидло!
Она взяла хлеб и принялась намазывать на него джем, не дожидаясь чайника. Все еще немного розовощекая от холодной воды, растрепанная и по-детски восторженная, Ника была такой милой, что Егор не выдержал: подошел, прижал ее к себе и поцеловал.
— Я тебя тоже люблю, — сказала она просто.
— Это хорошо, рыжик, но я все-таки довезу тебя до дома, — сказал он и поцеловал ее снова, потому что ну никак не мог так просто уйти. — Вдруг твоя мама захочет сказать мне пару слов. Все-таки ты оставалась у меня.
Ника подумала и кивнула.
— Наверно, ты прав. Ладно, тогда я согласна. Договорились.
— Тебе, кстати, ничего не надо в городе? — спросил Егор, уже вернувшись к плите, чтобы выключить закипевший чайник. — Я поеду в аптеку после обеда.
— Ты заболел? — тут же всполошилась она. — Или это для работы?
— Нет, это для нас, — сказал он, доставая из шкафа красные кружки в белый горошек. — Для нас с тобой.
Егор обернулся с кружками как раз вовремя: Ника поняла и густо покраснела.
— Хорошо, — кивнула она снова. — Нет, мне ничего в городе не надо. Но могу поехать с тобой, если хочешь. За компанию.
Он хотел.
Они весело пили чай с молоком и болтали, подначивая друг друга и осторожно шутя на тему, которая еще была для них совершенно нова. Целовались. Снова шутили и снова целовались — и поцелуи уже грозили отодвинуть возвращение Ники домой еще несколько часов, когда реальность вторглась в их идеальное утро.
Когда входная дверь, не запертая Егором вчера по очень веской и приятной причине, отворилась, и громкий голос его матери позвал из коридора:
— Сынок! Ты дома?
ГЛАВА 32. ЕГОР
Егор увидел, как побелела Ника, как метнулся к выходу из кухни ее взгляд — словно Ульяна Алексеевна уже стояла на пороге и осуждающе смотрела на них, обнимающих друг друга. Он погладил Нику по руке —все в порядке, все хорошо, это просто моя мама, — поднялся и выглянул в коридор, где мама уже поставила на тумбочку хозяйственную сумку и снимала обувь, опираясь свободной рукой о стену.
— Его-ор! — позвала она снова, а потом подняла голову и увидела его. — Привет!
— Привет, мам, — сказал он, махнув ей. — Прости, я не один.
Но она уже заметила стоящие у порога женские кроссовки, обратила внимание и на ветровку, брошенную вчера на вешалку в спешке и оттого висящую кое-как — и просветлела лицом.
— Наиля? Вы помирились? — У Егора что-то сжалось внутри, когда он увидел, как радостно улыбнулась мама. Она всплеснула руками, потянулась к сумке и полезла в нее, не прекращая говорить. — Ох, а я-то даже не подумала, ворвалась, как к себе домой. Ну, вы уж меня простите. Я только хотела узнать, как дела, а то совсем ты с этими дежурствами к нам не заходишь. И жареные баклажаны принесла, немножко. Вчера жарили, остались...
— Мам, это Ника, а не Наиля, — прямо сказал Егор, и мама замерла с пластиковым контейнером в руке, и голос ее затих, будто затухла погашенная ветром свеча.
Какое-то время она будто не понимала, какое именно имя он произнес. Смотрела на него: недоверчиво и недоуменно, словно ожидая, что Егор исправит свою ошибку и скажет, что ночь он все-таки провел с другой.
— Ника? — переспросила осторожно, когда он ничего не стал исправлять.
— Да, — сказал Егор и буквально в ту же секунду почувствовал, как Ника выходит из кухни за его спиной и становится рядом, чуть касаясь плечом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Здравствуйте, Ульяна Алексеевна.
Его мама снова оглядела кроссовки, стоящие на полу у ее ног, прошлась взглядом по ветровке, посмотрела на Егора...
—Онаоставалась тут на ночь?
Он почти бессознательно выступил вперед.
— Я не хочу, чтобы ты говорила о Нике в таком тоне и так, будто ее здесь нет.
Мама поставила контейнер с баклажанами на тумбочку и медленно выпрямилась. Сердце у Егора захолонуло, когда он увидел, как нервно сжались ее губы, но мама тут же справилась с собой и взяла себя в руки.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она ровным тоном, каким говорила с пациентами на приеме. Повернулась к Нике. — Не могла бы ты оставить нас вдвоем?
— Конечно, — сказала та и попыталась юркнуть мимо Егора к вешалке, но он схватил ее за предплечье и остановил.
— Мы поговорим с мамой в кухне, — сказал, настойчиво ловя ее взгляд и понимая по молчанию и закушенной губе, что Нике сейчас на самом деле хочется уйти. — А потом я отвезу тебя, как и обещал. Оставайся здесь, закрой дверь в зал и подожди меня. Я быстро.
Мама неприятно рассмеялась.
— «Быстро». А еслибыстроне управлюсь, так что же, выпроводишь?
Она стояла перед ними, как покрытый броней обиды воин — воин, с которым Егор никогда в жизни не захотел бы сражаться, потому что этот воин когда-то качал его на руках и мазал йодом его разбитые коленки, — но рядом с ним стояла женщина, которая тоже теперь была частью его жизни.
Он не хотел, чтобы эти двое превратились во врагов.
Но ониуже сталиврагами.
— Мама, — сказал он, чувствуя, как напряжена молча стоящая рядом Ника, — если бы это была Наиля, ты бы так не говорила, правда?
— Правда, — согласилась мама спокойно, пожав плечами. — Правда, а что? Я никогда не скрывала своего отношения к Нике. Я не делала вид, что она мне нравится, что я ее простила, что я рада ее видеть. Я не собираюсь притворяться.
— Ульяна Алексеевна, я понимаю... — начала Ника, но мама ее перебила:
— О том,чтоты понимаешь, мы уже с тобой говорили. Ты повела себя с моим сыном подло. Я тебя не простила. Все.
Егор вздернул голову, готовый броситься на защиту, но прежде чем он успел хотя бы набрать воздуха в грудь, Ника развернула его к себе лицом, поднялась на цыпочки и крепко поцеловала в губы.
— Егор, я пойду, — сказала она, пытливо и настойчиво вглядываясь в его глаза, и в голосе ее звучала нежность и любовь, от которых ему стало только больнее за нее. — Вам нужно поговорить, а потом ты приедешь ко мне, и мы тоже поговорим, ладно?
— Я не хочу... — начал он, качая головой.
— Все хорошо. — Она погладила Егора щеке и отступила, чтобы обернуться и посмотреть на его мать, неодобрительно наблюдающую за ними от порога. — Дайте мне две минуты, Ульяна Алексеевна, и я уйду.
Мама только кивнула. Она отступила в сторону, когда спустя две минуты Ника прошла мимо, но заговорила только когда закрылась дверь, снова взяв в руки контейнер и легко, будто ничего не было, двинувшись по коридору к кухне, возле которой Егор так и стоял.
— Убери в холодильник, а то пропадут... Не поставишь чайник?
— Поставлю, — вымолвил он, забирая контейнер и отворачиваясь к холодильнику и плите, чтобы не видеть торжества на мамином лице, пока она проходила и садилась за стол. — Мы только недавно пили, но, наверное, уже все остыло. Сейчас.
Егор зажег газ и поставил на огонь чайник, который почти сразу зашипел. Он затушил спичку и бросил ее в пепельницу, когда сзади раздался мамин голос.
— Куда же подевалась твоя гордость, сынок?
Он знал, о чем будет разговор.
Егор обернулся. Мама сложила руки на груди и, откинувшись на спинку дивана, внимательно на него смотрела.
— Гордость? — переспросил он.
Она кивнула.
—Онаведь вернулась сюда когда?.. Два или три месяца назад?..
