нее или ее имени.
Я получу то, чего желаю. Найду способ.
* * *
12 октября 1930 года
Я его люблю.
Я действительно его люблю. И он заверил, что это чувство взаимно. На этот раз это правда, я знаю.
Я не вынесу возвращения в Японию. В Киото – и того меньше, с мамой, прочно укоренившейся в прошлом веке. Она живет в вечном искуплении и требует от меня того же. Она бы выдала меня замуж и надежно заперла от мира, как принцессу в башне.
Мама вышла замуж в семнадцать. В моем возрасте она уже родила троих мертвых сыновей. Она думает, что на нас лежит проклятие. Все ее братья тоже умерли. Вот почему, когда папа на ней женился, именно он взял ее фамилию.
Теперь остались только мы с мамой. А мама приближается к концу детородного возраста. Моя семья смотрит на меня, как голодные волки, отчаянно жаждущие кусок мяса. Им плевать и на любовь, и на мое счастье. Я для них – лошадь для разведения.
По словам мамы, я должна исполнить свой долг независимо от того, что у меня на сердце.
Но я скорее умру, чем буду жить, как она.
* * *
31 октября 1930 года
Сегодня я стала женщиной.
Это действительно город любви. Я – создание любви.
Я останусь здесь и буду счастлива.
– Госпожа!
Сидя на заснеженной земле, Нори оторвала глаза от дневника.
Как бы она ни старалась, ей очень нравился возникающий образ матери. Она наслаждалась временем, проведенным в прошлом, о котором ей было запрещено знать. Эта Сейко была страстной и дерзкой, дурашливой и умной. Это была женщина с отчаянной потребностью идти собственным путем. Женщина, сотканная из прекрасных противоречий, которая зарождала преданность во всех, кто ее встречал, от Акико до Аямэ.
Вот только Нори по-прежнему не могла взять в толк, как ее сердце могло стать таким холодным, что она бросила обоих своих детей. И сегодня, очевидно, не день прозрения.
Лицо Аямэ сияло. Значит…
– Акира дома, – выдохнула Нори.
Брат вернулся на день раньше. Она вскочила и сунула дневник в готовые руки Аямэ.
– Верните на место. Я позже возьму.
– Да, маленькая госпожа. Но…
Нори подобрала юбку до колен и бросилась в дом. Отсутствие Акиры ощущалось как физическая боль, тупая, ноющая, ни на мгновение не утихающая.
Она услышала голоса в столовой и распахнула двери, позабыв о всяком достоинстве.
– Аники!
Акира был там, как она и ожидала. Усталый, но довольный, вокруг рта появились морщинки от смеха. Брат приветствовал ее теплой улыбкой, однако было в ней что-то такое, что не дало Нори сразу заговорить.
Акира был не один. Рядом с ним стояли двое незнакомцев. Мальчик, на несколько дюймов выше Акиры, выглядел примерно его ровесником. Белокожий, но загорелый, с самыми яркими голубыми глазами, которые Нори когда-либо видела. Его волосы были…
Как золотая пряжа.
Она моргнула, как моргает человек, слишком долго смотревший на яркий свет, и перевела взгляд на девушку. Та смотрелась размытым красным пятном, от туфель на высоких каблуках до губной помады. У нее была кожа кремового цвета, серые глаза с золотыми искорками и серебристо-светлые волосы.
Нори еще никогда не видела такой красоты.
– Сестра, – произнес Акира, – как видишь, у нас гост-и.
Нори покраснела от стыда. Она стояла перед ними с тающим снегом в нерасчесанных волосах и грязным подолом, задранным до колен. Она раньше не видела белых людей.
Акира повторил это по-английски. Нори ухватилась за слова, которым он ее научил.
– Добро пожаловать, – выдавила она.
– Это Уильям Стаффорд, – продолжил Акира, указывая на мальчика. – А это его кузина, Элис Стаффорд.
Девушка улыбнулась.
Уильям рассмеялся.
– Как ты и рассказывал. Котеночек.
Нори склонила голову.
– Они поживут у нас некоторое время. Прошу, будь любезной хозяйкой.
– Хай, аники.
– Говори по-английски, когда сможешь.
– Да.
Акира вздохнул.
– Хорошо. Аямэ!
Аямэ появилась, как утренний туман, без единого звука.
– Да?
Разумеется, она говорила по-английски.
– Пожалуйста, проводи гостей в свободные спальни. У нас было долгое путешествие.
– Конечно. Прошу за мной.
Иностранцы последовали за Аямэ; девушка на секунду остановилась, чтобы бросить последний любопытный взгляд через плечо.
Как только под их шагами скрипнула лестница, Нори повернулась к брату. Сил кричать не было. И она знала, что лучше не пытаться исправить то, что уже сделано.
– Почему?
Акира отвел взгляд.
– Уилл – мой друг. Я познакомился с ним на конкурсе. Блестящий пианист. Он из Лондона и какое-то время не сможет вернуться, поэтому я предложил ему остаться здесь с нами. Он все понимает, мне не нужно объяснять…
– А девушка? – прошептала Нори, безуспешно пытаясь скрыть подозрение. – Кто она для тебя?
– Она его двоюродная сестра. Ей шестнадцать.
– Я спросила, кто она для тебя.
– Она ребенок, – нахмурился Акира. – И глупышка. Не оскорбляй меня.
– Она красивая.
Акира сморщил нос.
– Не люблю блондинок. Откуда у тебя такие мысли?
Нори немного успокоилась.
– Просто… Париж – город любви. Я подумала, ты…
– Не смеши. Кто это тебе сказал?
Мама.
– Никто. Прости.
Акира жестом подозвал ее ближе, и она подошла. Когда он положил руку Нори на макушку, она почувствовала, как боль внутри исчезает.
– До конца года я никуда не уеду, – пообещал Акира. – Мне нужно окончить школу. Так что я не оставляю тебя с ними наедине. Уверен, они тебе понравятся. Хорошо же, что с тобой побудет еще одна девчонка, правда?
Нори прикусила нижнюю губу.
– Наверное.
Она не понимала, зачем европейской девушке, прекрасной, как звезда экрана, с ней общаться.
– Мы наполним дом музыкой. – Акира потянул ее за локон, ухмыльнувшись. – И я буду значительно менее сварливым.
– Если ты счастлив, то и я счастлива.
Брат поцеловал ее в лоб.
– Ты не очень опрятно одета. Приведи себя в порядок к ужину.
– Ты привез мне новое платье?
– Я привез два. А теперь иди.
Спасибо, что вернулся.
Она склонила голову и покорно вышла.
* * *
Как и обещал Акира, иностранцы были приятной компанией, хотя на самом деле Нори видела их только за едой. Девочка, Элис, в конце концов, научилась снимать обувь в доме и бесстыдно ходила босиком, безо всяких носков, выставив напоказ ярко накрашенные ногти. Днем в доме она почти не бывала.
Уилл, более утонченный, постоянно находился рядом с Акирой, и хотя Нори чувствовала уколы ревности, следовало признать, что они были хорошей парой. Бо́льшую часть дня они проводили, закрывшись
