— Вы говорите, как хирург в больнице о неудавшейся операции, — постарался улыбнуться я. Хотя улыбаться мне не хотелось.
— Удача или неудача операции зависит от точки зрения, — ответил пришелец. — Но моя цель заключается в том, чтобы пациент умер, не родившись и потому не догадавшись, что он умирает.
— Не говорите загадками, — попросил я. Мой собеседник был мне неприятен. Груда мяса, волосы, торчащие из щек и даже из ушей, вывернутые ноздри... Господи, и ведь есть на свете какая-то самка, которая полагает его красивым и называет «моя птичка!»
— Я и не собирался говорить загадками. Мы собираемся исправить историческую ошибку. Наша цивилизация, мудрая и древняя, вынуждена дорого платить за ошибки молодости и увлечения зрелости. Иными словами, наша история — это цепь трагических ошибок, что свойственно, впрочем, любой другой цивилизации. Наши леса сведены, почвы истощены, водоемы безнадежно отравлены. Мы вынуждены существовать в искусственной, химической сфере, мы лишены нормального воздуха и даже нормальных пейзажей. Есть опасность вырождения и окончательной гибели...
— Да, — вздохнул я, — подобные проблемы свойственны и для нас. Мы тоже натворили, простите...
— Теперь уже не натворите, — усмехнулся мой собеседник, раздвинув в усмешке тонкие губы. — Мы позаботимся.
— А что? Что вы намерены сделать? — Страшное, не ясное еще подозрение когтями схватило меня за грудь.
— Мы намерены исправить наши ошибки. Но, как вы понимаете, это невозможно сделать, не принеся ничего в жертву. Мы намерены принести в жертву вас.
— Как так?
— Мы избрали вашу планету, так как состав атмосферы, температурный режим и инсоляция здесь примерно соответствуют условиям на нашей планете. И мы решили заселить планету нашими соотечественниками.
— А мы? — глупо спросил я.
— А вас нет.
— Как так нас нет?
— Оглянитесь, мой друг. Можете ли вы найти здесь хоть одного разумного жителя?
— А я?
— Вы — та случайность, которая так замечательно подтверждает правило.
— Но мы потом родимся, я вам это гарантирую!
— Ничего подобного. Вы не родитесь. Мы отправились в прошлое, далекое для вас, но не столь далекое для нас. Мы прилетели на вашу планету. Мы засеем ее семенами наших растений, и через несколько лет они полностью вытеснят ваши травы и кусты.
— Но зачем?
— Чтобы изменить белковый баланс. Наши растения — это пища для наших животных, наши животные станут пищей для наших предков. Мы заново выведем наш род на чистой и пустой планете. Это будут наши потомки, в то же время это будут наши улучшенные варианты.
— А как же мы?
— Господи, ну сколько же нужно повторять! Животные, которые водятся здесь, постепенно вымрут, отравившись нашими растениями. И тогда мы запустим сюда животных, а затем и людей с нашей планеты. Они будут развиваться в естественной атмосфере, они создадут здесь свою цивилизацию. А уж мы позаботимся, чтобы они не совершали ошибок, которые натворили мы сами.
— Нет, я все же не понимаю! А как же мы?
— Но вас не будет! А раз вас не будет, вы не догадаетесь, что вымерли. Так как вы вымрете до того, как появитесь на свет! На этой планете даже предков ваших не появится! Да закройте вы рот, у вас слюна изо рта капает! Стыдно так распускать слюни! Возьмите себя в руки, имейте смелость вымереть достойно!
— Но может, вы просто так привезете своих детишек? Пускай они живут, и мы будем жить? — Я произносил эти слова и понимал, что несу чепуху. Тигр и трепетная лань не могут кушать манную кашу.
А собеседник мне не ответил. Он лишь пожал своими уродливыми плечами.
Более минуты прошло в молчании. Потом пришелец прихлопнул на щеке комара и задумчиво сказал:
— А хорошо, что ваши родственники и не родятся. Наша флора им так враждебна... Они бы вымерли и, может быть, в мучениях, потому что не сразу.
— А гуманизм? — спросил я.
— Гуманизм? — повторил он без издевки. — Я слышал это слово. А почему вы считаете себя более гуманными, чем мы? Мы не можем изменить биологических законов. Любой вид старается захватить и расширить свою экологическую нишу. И мы по-своему гуманны, потому что разумны. Мы никого не уничтожаем. Вы же не исчезнете. Вы просто не родитесь. Вас нет, не было и не будет.
— И моей жены не будет?
— Она — лишь плод вашего воображения.
— И дети?
— И дети.
— Что же мне делать?
— Полагаю, что лучше всего вам остаться здесь. Пока размножатся наши травы и кустики, пока изменятся воздух и вода, у вас будет время — несколько лет, — чтобы пожить в свое удовольствие. Если, конечно, вам нравится ходить с дубиной и кушать лягушек.
Он издевался надо мной!
Только этой откровенной издевкой можно объяснить мой поступок.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочил на ноги.
— Не суетитесь, — сказал пришелец. — Я вас сильнее.
— Но я защищаю судьбу планеты!
— Защищайте. А я пока займусь распылением семян.
Он поднялся и взял мешок с семенами.
— Я вас убью! Честно предупреждаю.
— Вряд ли, — ответил пришелец. — Судя по всему, вы недостаточно агрессивны. Вы из тех, кто выходит на шумные демонстрации и думает, что демонстрации что-то меняют. Но зато вам приятно, вы как бы пережили сексуальный климакс и теперь можно спать.
— Я убью вас, — сообщил я. — Затем я отправлюсь в будущее, соберу сознательных людей, мы вернемся сюда и оторвем вам головы.
— Не получится. Встанут новые бойцы. Мое место займут товарищи по борьбе.
Я лихорадочно думал, чем его убить.
Он был прав — я не склонен к насилию. Шансов победить пришельцев у меня ничтожно мало. Но разве это основание, чтобы отказываться от борьбы?
Я вспомнил, что у меня через плечо висит фотокамера, почему-то вышедшая из строя. Тем более ее не жалко.
Камера была тяжелая, с металлическими уголками.
Я поднял ее и замахнулся.
— Ну-ну, — сказал он, — попрошу без шуток. Вы ведь не умеете убивать, так что с непривычки можете натворить черт знает чего.
Я был неумолим. Мною владело отчаяние. Я должен был убить разумное существо, против чего восставала вся моя натура. Я погнался за ним.
Он бросил мешок, чтобы было легче убегать от меня. Я наступил на мягкую округлость мешка и даже наподдал его ногой. Потом помчался следом. Самое странное, что мы на бегу продолжали говорить.
— Вы у нас были? — кричал я. — Вы нас видели? За что вы нас убиваете? Мы, может быть, лучше вас!
— Я у вас не был! — кричал он в ответ. — И не буду. Вас не существует. Вы — исторический нонсенс. Эта планета будет принадлежать моим братьям!
— Постыдитесь! — кричал я, размахивая фотокамерой. — Мы существуем! Ищите себе пустую планету!
— Вы украли у меня мешок! — кричал он. — Эти семена мы собирали по всей планете! У нас экологический кризис!
Я почти догнал его, но тут он, забежав за скалу, скрылся. Когда я последовал за ним, то увидел, как закрывается люк в небольшом летающем блюдце. Я колотил камерой по борту его корабля, но без результата. Потом он взлетел.
Тогда я побежал обратно. Я хотел найти мешок с семенами и сжечь его. А потом нестись в будущее, в мое время, чтобы поднять всех на ноги, чтобы привести сюда с собой моих друзей и уничтожить этих пришельцев, всех до последнего, как вредных насекомых.
Но сколько их? Вроде бы он говорил что-то о бригаде сеятелей? А кто поверит мне?
Я шел по степи, в которой были разбросаны камни, и старался вспомнить, где же тот пригорок, на котором пришелец оставил смертельный мешок?
Но камни были одинаковыми, пригорки схожими, трава одинаково сгибалась под настойчивыми порывами ветра.
В конце концов я утомился настолько, что мечтал лишь об одном: скорее вернуться домой, отдохнуть, прийти в себя и тогда уж взяться за борьбу с таким странным и безжалостным нашествием.
К счастью, место временного прыжка было отмечено воткнутым в траву шестом с белой тряпкой. Рядом с шестом было углубление, обложенное белыми голышами. Это и есть пункт времени.
Я вступил в центр круга и совершил необходимые действия для начала переброски.
В глазах у меня потемнело.
Я понесся через века и тысячелетия к себе домой.
Вот и мой год.
Я вышел из круга.
Я должен был оказаться в небольшом парке, который окружает мою загородную резиденцию.
Но это был не мой парк!
Я стоял на опушке леса, представлявшего собой нелепую коллекцию странных сине-зеленых растений многометровой высоты с иглами вместо листьев, между ними носились странные насекомые с прозрачными крыльями и длинными тельцами. Воздух пряно и зловеще пахнул чуждыми и ядовитыми ароматами, он буквально источал сладковатый запах смерти.
Если бы я не был уверен в силе своего здравого смысла, если бы я не помнил, к сожалению, разговора с сеятелем-пришельцем, я бы решил, что сошел с ума. Сейчас же я не мог утешить себя забвением или даже сумасшествием.
