– Ключи у Семена, – с недоумением в глазах ответил Жорик. – Кажется, у Валеры есть запасные. Женечка, – он взглянул на секретаршу, – сделай нам кофе, пожалуйста.
Мэрилин, ни на кого не глядя, направилась к двери с табличкой «Генеральный директор» и, не тушуясь, распахнула ее. Жорик последовал за ней, оставив меня наедине с секретаршей. Она занималась приготовлением кофе и то и дело бросала на меня заинтересованные взгляды. Не знаю уж, что ее так привлекло во мне? Может быть, мой «Никон», висевший на плече на широком ярко-желтом ремне.
Прошло по крайней мере минут пятнадцать, прежде чем на пороге снова появилась Мэрилин. На этот раз помимо Жорика ее сопровождал симпатичный молодой мужчина, одетый в безукоризненный серый костюм. У него было открытое, довольно скуластое лицо, широкий лоб и уверенные жесты. Темные, густые, коротко остриженные волосы стояли бобриком, мощные плечи были победоносно развернуты, взгляд выражал бодрое спокойствие, оттененное едва заметной иронией. Генеральный директор (я догадалась, что это был он) излучал энергию и мужское обаяние.
– Я недолго, Валера, – взяла генерального за локоть Мэрилин.
Валера снисходительно улыбнулся и уставился на меня.
– Знакомьтесь, – торопливо сказала Мэрилин, – моя подруга, главный редактор газеты «Свидетель» Бойкова Ольга. Генеральный директор «Мега-строя» Суров Валерий Константинович.
При упоминании о моей должности и месте работы во взгляде генерального мелькнуло настороженное выражение. Но секундой позже он непринужденно кивнул и как-то в нос произнес:
– Очень приятно. Можно просто Валера.
– Взаимно, – вяло отозвалась я.
– И давно вы знакомы? – полюбопытствовал он, разглядывая меня с не меньшим бесстыдством, чем Жорик.
Моя спонтанная симпатия к Валере мигом улетучилась. Я попробовала осадить его, обдав пренебрежительным взглядом, но он оказался глух к проявлению чужой неприязни.
Для него, похоже, главное было, чтобы ему кто-то нравился, а нравится ли он – вопрос второстепенный.
– Ну, мы пошли.
Выходя из кабинета, я опять своим чувствительным затылком, выполняющим у меня роль третьего глаза, ловила на себе оценивающие взгляды Жорика и Валеры. Не знаю, почему именно затылок обладает такой сенсорной чувствительностью. Наверное, потому, что он ближе к мозгу, чем, например, шея, плечи, спина или… ноги. Будь по-другому и имей перечисленные части тела ту же степень чувствительности (я имею в виду бесконтактное взаимодействие с объектом), они бы налились свекольным цветом под плотоядными взорами генерального и исполнительного директоров «Мега-строя».
И юбка-то моя была только чуть выше колен и не такая обтягивающая, как у большинства женщин, работающих в подобных конторах, и держалась я скромно и отстраненно. Но этим самцам все равно. Наоборот, похоже, их это еще больше возбуждает, женское равнодушие для них – как красная тряпка для быка.
Мы пересекли приемную, и Мэрилин открыла дверь в кабинет Лущенко. Там царил сверхъестественный порядок. Кроме дорогой сувенирной чернильницы, вазы с авторучками и карандашами и трех телефонов, на его рабочем столе ничего не было. На полках шкафов из светлого дерева аккуратно расставлены разноцветные папки, графин с водой и два высоких стакана, в углу стыдливо притулилось фото в рамке.
Мэрилин с порога ринулась к нему.
Я решила, что сейчас с ней опять начнется истерика, потому что фото воспроизводило радостно улыбающуюся пару довольных собой и жизнью людей – Лущенко Семена Аркадьевича и Лущенко Марию Алвиановну.
Я представила, как она схватит это фото, бурно облобызает его или с душераздирающим выражением вдовьей скорби на лице приникнет к нему помертвелыми губами. Или наградит счастливое изображение трогательным благодарным поцелуем и разразится слезами и воспоминаниями.
– Вот гад! – хрипло прорычала внезапно взбешенная Мэрилин, в момент утратив звонкую силу своего молодого плаксивого голоса и не стесняясь в выражениях. – Врал мне, что фото стоит у него на столе и напоминает ему о счастливой поре нашей жизни!
Она действительно схватила фото, но вместо того, чтобы горестно или благодарно поднести его к губам, шваркнула его о стену.
– Успокойся! – я нагнулась, чтобы поднять фотографию. – Это уже в прошлом.
– Мне лучше знать! – с вызовом выкрикнула она. – Ты еще слишком молода, чтобы судить о моей жизни, о нашей жизни, – с достоинством поправила она саму себя и, выхватив у меня фото, торжественно водрузила его на стол.
– Прости, я не хотела тебя обидеть, Мэрилин, просто твоя реакция напугала меня.
– Ха-ха! Правда, напугала?
Мэрилин излучала бешеную радость. Я не поспевала за сменой ее настроения.
– Ну да, – подыграла я ей из интереса.
– Правильно мне Семен говорил, что в актрисы мне нужно было идти, талант, мол, пропадает.
Она снова взяла фотографию и заботливо смахнула с нее пыль.
– Вот ведь как оно бывает, – с философской интонацией произнесла Мэрилин. – Только тогда и убеждаешься в правоте слов человека, когда этого чело…
Она протяжно всхлипнула и разревелась. Я поспешила к графину с водой. Протянула полный стакан скулящей, дрожащей и причитающей Мэрилин, которая, беспомощно рухнув в кресло, выронила фото и лихорадочно скребла длинными лиловыми ногтями по поверхности сумки, стараясь нашарить застежку. Наконец она нашла ее, открыла сумочку и достала оттуда ажурный носовой платок.
Под ее оглушительное высмаркивание я взяла на себя смелость пройтись по полкам шкафов. Я не знала толком, чего ищу, просто надеялась отыскать что-нибудь, что могло бы пролить дополнительный свет на личность Семена Аркадьевича, какую-нибудь мелочь, которая в данных обстоятельствах могла сказать о хозяине больше и, главное, объективнее, чем, например, утирающая слезы женщина, с которой Лущенко прожил несколько лет.
– Слава богу, хватило ума накрасить глаза водостойкой «Лореаль», – трезвый голос Мэрилин неприятно резанул слух.
Пока я перебирала папки, она успокоилась, вытерла слезы и теперь, подойдя к зеркалу, критическим взором оглядывала себя с головы до ног. Изучив свое наштукатуренное лицо, Мэрилин перешла к лацканам пиджака. Она методично поправляла их, разглаживая пальцами яркую атласную ткань.
– А Сергей Иванович ваш каких женщин предпочитает: смелых, экспансивных или скромных, гармоничных?
Я не знала, что мне делать: злиться на Мэрилин или расхохотаться прямо в ее наглую физиономию?
– Не хотелось бы бросать на него тень, – еле сдерживая смех, начала я, – или внушать тебе, Мэрилин, беспокойство или, что еще хуже, разочаровывать тебя, – но в последнее время…
Я почти физически ощущала, как напряглись лицевые мышцы Мэрилин, как учащенно забилось ее сердце.
– …Сергей Иванович сам не свой, – мысленно смакуя производимый моим витиеватым объяснением эффект, продолжила я. – У него наблюдается, как бы это понаучней сформулировать, так вот, у него происходит смена ориентации…
Мэрилин, которая сделала глоток воды, чуть не поперхнулась.
– Что-о?? – округлила она свои накрашенные водостойкой «Лореаль» глаза. – Как ты сказала? Но ведь это же полный бред! – воскликнула она.
– Не скажи. Обычно с мужчинами в таком возрасте и случаются всякие казусы, – я как ни в чем не бывало перешла к столу Семена Аркадьевича, потянула за ручку верхнего ящика.
– А ключи от ящиков стола есть?
– Ага, – Мэрилин торопливо прошла к висевшей на противоположной стене акварели, чуть отодвинула ее и, сунув в образовавшийся проем два пальца, выудила связку миниатюрных ключей. – Держи.
Она с равнодушным видом протянула мне ключи.
– Так какой возраст, что-то я не совсем понимаю… – теперь она уже с утроенным вниманием смотрела на меня. – Ты про смену ориентации говорила.
– Спасибо, что напомнила, – я с притворной благодарностью взглянула на нее. – Только я, Мэрилин, ты уж меня извини, не могу поверить, чтобы такая проницательная, такая тонкая и образованная женщина, как ты, ничего не знала о критическом возрасте, когда всех мужчин точно бес одолевает – одни начинают за молоденькими стрелять…
– Семе-ен дострелялся, – непонятно, с досадой или затаенным злорадством отметила Мэрилин.
– …другие своих жен принуждают к извращенным формам…
– Что-о?! – захохотала Мэрилин. – Этого еще не хватало!
– Да я сама в «МК» об этом читала, причем в разврат впадают не только старики, но и старухи. Открывают для себя, как они говорят, прелести секса.
– Ой, как с тобой интересно! А то сидела со своими гороскопами, сохла на корню. И что же Сергей Иванович? Может, ему как-то помочь?
– Боюсь, что мы бессильны. Пока он сам не переболеет, пока не пройдет через весь ад извращений и декаданса, пока не проникнется отвращением к себе, пока не появится такая женщина, которая сможет заглушить его нездоровую тягу к гомосексуальности, до тех пор он не вернется к разумной жизни, к полноценным радостям гетерогенного Гименея.
