— Кстати, — заметил Курт, заграждая короля последним скороходом, приберегаемым на безвыходный случай, — об отдаче. «Александер», «Адельхайда»… Давно работаете вместе?
— Как это вульгарно, — покривил губы стриг. — Ничего иного тебе в голову придти и не могло. Вообще говоря, между порядочными людьми не принято обсуждать подобные вещи, касаемые женщины.
— Ясно.
— Ничего тебе не ясно, mon vulgaire ami[74], — отмахнулся тот со вздохом. — Не скажу, что меня подобное развитие событий совершенно не интересовало бы, однако белокурые вечные мальчики не в ее вкусе. И, по ее мнению, это мешает совместной работе. Причин было высказано еще немало, хотя я полагаю, что в ней говорит скорее неприятие физиологическое, но — с подобным ко мне отношением я уже свыкся, главное, чтобы это не мешало делу. Мат.
— Вижу, — отозвался он кисло, и стриг улыбнулся:
— Брось, Гессе, я играю больше полувека; исход был предрешен. Revanche?
Курт скептически обозрел доску; треть фигур фон Вегерхофа так и стояла на его половине, ни разу не двинувшись с места.
— Qui a peur des feuilles ne va point au bois[75], — подбодрил его тот, глядя насмешливо и снисходительно, и Курт вздохнул:
— Расставляй… Ну, допустим; но как она попала в имперскую разведку? За какие заслуги?
— Это отдельная история, — пожал плечами тот. — Не знаю, известно ли тебе или догадывался ли ты об этом, но — среди приближенных к императорской особе есть люди, искренне почитающие Конгрегацию, а также те, кто в оной состоит; à vrai dire[76], не обо всех из них Императору известно…
— Говоря проще, мы приставили своих людей шпионить за ним, — подытожил Курт, и стриг бросил на него взгляд, полный осуждения.
— Fi. Как ты несносно циничен. Присматривать, Гессе. Дабы не отвратился, не соблазнился, не прельстился. Исключительно из заботы о духовном здравии и — должном состоянии державы, вверенной правителю Господом… Словом, человек, занимавшийся ее вербовкой, как раз и имел связи при дворе. А уже там Императору отрекомендовали Адельхайду как личность, которая имеет несомненную ценность для государства и на которую можно положиться. Разумеется, о том, что она уже состоит на службе в Конгрегации, упоминать не стали…
— Да, я понял. Дабы не отягощать и без того обремененный заботами императорский ум.
— Быстро схватываешь, — одобрил стриг и кивнул на выставленные фигуры: — Твой ход… Император рассудил здраво: женщина умная, сметливая, умеет принимать решения в сложных ситуациях; при словах «политико-экономические корреляции» не спрашивает, с каким хлебом это подают, тем для разговора, которых она не может поддержать, попросту не существует. К тому же, при виде направленного на нее меча не падает в обморок, что делает ее агентом просто уникальным — учитывая, что всего вышеупомянутого от женщины никто не ожидает. Женщина-агент такого уровня в высшем обществе явление невероятное, а потому — крайне полезное.
— Теперь, — продолжил Курт, — у нас есть резидент среди императорских агентов, что позволяет нам отслеживать, что происходит в их среде, а кроме того, хорошего агента приобрели и мы сами… или в Конгрегации она нечто большее, чем просто агент? Знака, как я понимаю, у нее нет.
— Если твой вопрос означал «носит ли она его на шее» — нет. Таким, как я или она, носить его постоянно опасно; я, к примеру, свой надеваю в особых случаях. Ее Знак лежит запертым в шкатулке… или в шкафу, или под подушкой… понятия не имею, где; не мое дело. Печати, разумеется, нет; у нее есть номер. При необходимости — крайней необходимости — этого довольно.
— Иными словами, она, как и ты, агент особо уполномоченный.
— Нет, — усмехнулся тот. — Она — как ты. Следователь. Первого ранга. Но — особо уполномоченный.
— Девка-следователь… — фыркнул Курт, стукнув конем по доске с неожиданным для самого себя раздражением. — После стрига с Сигнумом я уже ничему не удивляюсь.
— Ксенофоб, — приговорил фон Вегерхоф с улыбкой. — Что именно тебя раздражает — то, что она стоит выше тебя по рангу, или все же что-то другое?
— С подозрением отношусь ко всякого рода вдовам-графиням, особенно слишком умным.
— Стало быть, «что-то другое».
— Александер, слушай…
— Нет, послушай ты, — мягко оборвал тот. — Твои неприятности в прошлом — je demande pardon, твои проблемы. Мало ли было подобного у меня; уж наверняка побольше твоего, согласись. Однако что будет, если впредь я стану скалить зубы на всякого, кто чем-то напоминает мне моих прошлых недругов? Адельхайда, замечу, могла бы с подобным же неприятием относиться к Конгрегации, ибо именно ее представитель едва не отправил ее на костер когда-то; но ведь ей хватает ума не впадать в крайности. Нам работать вместе, Гессе, помни об этом. Адельхайда — отменный специалист. Это — имеет значимость, все прочее — нет. Можешь ее не любить, сколько душе угодно, но ты должен ей доверять, прислушиваться к ее мнению, как это было бы с любым другим сослуживцем ее ранга и ее опыта; и — прикрыть спину, случись что. Не пойми превратно, сейчас в этом вопросе я скорее доверился бы ей, чем тебе.
— Merci, — покривился Курт; тот вздохнул:
— Попросту ее, Гессе, я знаю. Возможно, завершив это дело, я так же смогу сказать и о тебе — если выживешь.
— Да ты просто ангел-утешитель, — заметил он недовольно. — Вот уже второй раз за последние двое суток ты пытаешься подбодрить меня, внушив уверенность и оптимизм, упоминая о моей скорой встрече с Господом.
— Бодрости поменьше, — потребовал тот непререкаемо. — И уверенность убавь. Оптимизм лучше вообще jusqu'à un certain temps[77] выбросить — потом найдешь себе новый. Если выживешь… Так я загоню тебя в угол ходов через пять. Переходи.
Курт посмотрел на своего коня, скакнувшего наперерез башне противника, и неуверенно проговорил, пытаясь прикинуть, где стриг увидел потенциальный шах:
— В самом деле?.. Ну, все равно; нет, правила запрещают.
— Брось это, — поморщился тот. — Что ты хочешь, в конце концов? Честно и с шиком продуть мне или чему-то научиться?.. Переходи.
Убрав коня на прежнее место, он примолк, пытаясь увидеть логику в другом ходе и не видя ее, и фон Вегерхоф неопределенно повел ладонью над доской.
— В любом деле не следует недооценивать пешек, — посоветовал тот. — Сейчас ты можешь создать довольно выигрышную позицию; увидишь ее и сумеешь развить — мне придется несладко. Я не тороплю; думай.
— Играет она тоже лучше меня? — проворчал Курт, тупо глядя в доску, и стриг уточнил:
— Играет она неплохо. Но у меня давно не было соперников лучше самого себя. А чем еще было убивать время? — пожал плечами фон Вегерхоф, когда он покривился в усмешке. — Составление упомянутого учебника — процесс долгий и не только от меня зависящий, к тому же, начатый не так давно; хорошие книги встречались редко, да и плохие были перечтены все, что попадались… Долгая жизнь — скука смертная, Гессе.
— Н-да. Фон Рихтхофен сказала этой ночью то же самое. «Вечная жизнь скучная штука».
— Вечной жизни не бывает, — возразил тот уверенно. — И меня тоже прикончат — рано или поздно.
— Что за мрачные планы на будущее.
— Логичные, — возразил фон Вегерхоф. — Ожидать смерти от старости мне не приходится. Самоубийство пока не входит в мои планы. А кроме того, сие есть смертный грех, ведущий туда, куда когда-то я не угодил воистину лишь чудом. Предположить же, что я и впрямь буду жить вечно — глупо. Чем дольше я живу, тем большее количество людей узнает о моем существовании; по теории вероятий среди них найдутся те, кто захочет это существование прервать. Ну, а неуязвимых не бывает, Гессе, и никто не убережен от случайностей и оплошностей, посему, по все той же теории, найдется и тот, у кого это однажды получится. Вывод из всех этих выкладок — понятен. Хотя, не отрицаю, несколько невесел… У любого человека передо мной имеется одно неоспоримое преимущество: его судьба ему неведома. Что-то в этом есть, не находишь?.. Échec et mat[78].
— Ты издеваешься, — усомнился Курт, растерянно глядя на доску; на сей раз с места не двинулось больше половины фигур противника. — Этого не может быть… за две минуты?
— Около того.
— Это невозможно.
Стриг широко улыбнулся, аккуратно опрокинув его короля набок, и вкрадчиво уточнил:
— Еще партию?
Глава 11
Из плена игры, сдав в плен короля восемь раз, Курт вырвался лишь час спустя, усвоив, что сможет собою гордиться уже в том случае, если однажды каким-то чудом сумеет добиться ничьей — Фон Вегерхоф громил его легко, не прерывая беседы и не задумываясь над ходами. В последней партии тот и вовсе, издевательски сочувственно вздохнув, перед началом игры убрал с доски башню и коня вкупе с половиной крестьян, загнав короля противника в кусты менее чем за пять минут.
