зарплаты рабочих росли на восемь с половиной процентов в год, в то время как ВНП увеличивался на одиннадцать. Это доказывает, что со временем рабочий труд ценится всё ниже. Другими словами, даже если люди станут трудиться дольше и производить ещё больше продукции, их зарплата будет падать.
– Тогда как насчёт разницы между восемью с половиной и одиннадцатью процентами – куда девается эта прибыль?
– Что тут говорить – идёт в карман к некоторым монополистам. Они не выплачивают рабочим должной заплаты, не обеспечивают минимальные человеческие условия труда, а на сэкономленные деньги скупают мелкие фирмы, возводят здания, строят дворцы с эскалаторами и бассейнами, ради ночи с какими-нибудь артистками покупают им квартиры.
О, с каким воодушевлением люди порицают тех, кто живёт лучше их! В интонация профессора ощущался запал.
– Знаете, как нынешние воротилы стали финансовыми магнатами? Экономия и упорный труд – всё это допотопная история. Небольшое состояние, может, и зарабатывается своими силами, но крупное богатство, как говорится, даруют небеса, так что можно сказать, олигархи назначаются свыше.
Профессор пощёлкал языком.
– Однако в корейской экономике небеса – это банки. У нас есть проблема, связанная с иностранным займом. Кредит или займ в итоге выплачивается за счёт налогов, из карманов граждан. Можно сказать, наши небеса – правительство. Власти обещают народу лучшую жизнь, а сами выжимают из людей всевозможные налоги и откармливают финансовых магнатов. Такая вот ирония.
Потягивая вино, профессор с жаром распекал противоречия корейской экономики. Я выпил свой бокал залпом, будто изнемогал от жажды. Профессор больше не пытался меня сдерживать. В бутылке осталось меньше половины.
– Проблема серьёзная, – сказал он. – Большинство рабочих получают зарплату ниже прожиточного минимума, их жестоко эксплуатируют, заставляя трудиться в нечеловеческих условиях, а горстка капиталистов продаёт товар, произведённый потом и кровью, и обогащается… Откуда крах социальной справедливости, падение морали? Всё из-за неравномерного распределения, из-за растущего разрыва между богатыми и бедными. Каждый желает жить лучше других. И когда люди осознают, что разумными усилиями это желание не удовлетворить, то отчаиваются и сбиваются на ложный путь. Раз не получается прокормить себя честным трудом, становятся ворами и проститутками.
Профессор говорил об очень серьёзных вещах, однако сам ничуть не выглядел серьёзным. Да что там – ему изначально не было нужды воспринимать это всерьёз. Это ведь не его насущная проблема. Какими же безответственными могут быть слова! Ум у меня оставался ясным, но голова отяжелела. Профессор зевал. Я поднялся.
– Что, уходите?
– Я больше не буду читать ваших книг, – сказал я ему у двери.
На площади в элитном квартале было пусто и неприютно. Промозглый ветер хлестал по щекам. Я посмотрел на лес многоэтажек – казалось, они вот-вот рухнут. Из каждого освещённого окна доносился счастливый смех. А сзади, за этим смехом, за ярким светом стояла тьма цвета монашеской робы. Я ускорил шаг, направляясь в эту тьму.
Мама, мне стыдно. Похоже, я до сих пор жил, ничего не зная о жизни. А даже если и знал, это было лишь умозрительное представление, ведь я не зарабатывал сам свой кусок. Ясно, что представление, как кто-то сказал, – мать действия, но если оно не сопровождается действием, всё это лишь сантименты… С таким сентиментальным настроем я не смогу поймать даже тени жизни. Мама, взгляни на городские огни. Сколько греха творится в тёмных тайных комнатах, в спальнях богатых домов, воровски жмущихся за высокими крепостными стенами… Эти нарядные пляшущие огни города – кровь и пот бедняков.
Люди безбоязненно говорят о любви. Профессор тоже писал о ней в своих книгах. Любовь… Хорошее слово. Но живя в роскошной элитной квартире, нежась на мягком диване, попивая вино за сто тысяч вон, можно ли любить людей, чья зарплата не дотягивает и до половины стоимости бутылки такого вина, – людей, живущих, как собаки? Это удобный самообман. Подумать только, оказывается, сидя за бутылкой «Карменере», можно рассуждать о сострадании к рабочим, которые живут хуже псов. Это же полный бред умалишённого! Куда совестливее те, кто поминает буддийские истины, что зло возвращается к сотворившему его и человек пожинает плоды своих дел. Такие слова, как «карма» и «благо» вошли в арсенал власть имущих: ими пользуются вопреки их изначальному смыслу, чтобы прикрыть неблаговидные деяния и оправдать своё господство.
Мама, я недавно прочитал одну небольшую заметку и о многом задумался. Вот она.
Ситуация аховая. Ещё только семь лет назад наш хозяин был владельцем рыночной трикотажной лавки, а потом приобрёл несколько швейных машин и начал производство. За два-три года он неплохо заработал, построил фабрику, купил двухэтажный особняк в квартале Синдандон и где-то ещё – второй дом; говорят, у него и земли немерено, причём в самом дорогостоящем районе. Конечно, все богачи будут настаивать, что заработали всё сами, но, если рассудить, откуда взялись бы деньги, не будь нас, рабочих? Если бы наш труд оплачивался по достоинству, разве смогли бы они так разжиться? Нас заставляют вкалывать до самой ночи, платят такую мизерную зарплату, что на неё не прокормиться, а сами живут припеваючи, обзаводятся домами, землёй. И пока мы, неграмотные, теряем последние капли здоровья, их сыновья и дочери учатся в университетах, чтобы потом стать новыми хозяевами и опять загружать нас работой, притеснять и эксплуатировать. Это несправедливо!
Мама, ведь ситуация и вправду аховая. Эта заметка показывает социальные противоречия гораздо острее, чем романы, рассказывающие о классовом антагонизме, или экономические научные статьи, посвящённые проблемам производства и распределения. Мама, я ведь до сих пор этого не знал. Не знал, что, в то время как одна счастливица, с шеей цвета сочжу, в розовом свете гостиной стучит изящными пальцами по клавишам фортепиано и радуется жизни, сотни несчастных с рассвета до поздней ночи сидят в тёмных каморках за швейными машинами, совершенно отчаявшись в жизни. Не знал, что их лица, почти не видящие солнца, становятся желтушно-бледными, спины сгорблены, как у старух, а то и дело опухающие и сохнущие ноги делаются похожими на птичьи. Не знал, что, пока маменькины сынки упиваются пивом на награбленные родителями деньги, кто-то по ночам таращит красные опухшие глаза и глотает стимуляторы, чтобы отогнать сон. Пока в гостиницах и мотелях, в шикарных ресторанах и загородных бунгало, на горных курортах и в бесчисленных тайных комнатах в городах пухлые зады танцуют танец наслаждения, эти бедняжки, а вместе с ними и толпы бедняков, стонут и стенают: о-о, отчего жизнь – такая мука! Я беден. Мой отец был беден. Отец моего отца был беден. Вот о чём они вопиют. Мама, я думал о сансаре. Вспоминал, как Шакьямуни достиг просветления. Говорят, любой,
