точно от невыносимой жажды. Я тряхнул головой и услышал, как внутри затрясся мозг. Виски ломило. О-о, где это я?
Я сел. На мне была одежда, даже тесьмы чогори не развязаны. В чайнике не осталось ни капли. Под потолком с подтёками пищали мыши. В стене на самом верху была проделана сквозная дыра с кулак, в проёме висела лампочка, освещая смежные комнаты. Засаленное шерстяное одеяло воняло кислятиной. У изголовья валялись две бутылки сочжу, рядом – ошмётки креветочных чипсов и одноразовые салфетки.
О Владыка Всевидящий! – воззвал я по привычке. Неужели этот возглас, похожий на жалобный вздох, всё, что осталось от десяти лет моего монашества? Сигарет не было. Я смял пустую пачку, пошарил в пепельнице и сунул в рот окурок. Стоило затянуться, к горлу подступил рвотный позыв. Утробу пронзила резь, будто в живот всадили нож. Я со стоном уткнулся лбом в подушку.
Утром в День рождения Будды искрилось солнце. Все суетились. На опрятно прибранном монастырском дворе висели фонари всевозможных размеров и форм. В безветренном небе ни облачка. Настоятель с довольным видом отдавал распоряжения. Странно, обычно в День рождения Будды дует ветер и зажечь фонари бывает непросто, но сегодня погода стояла чудесная. Впрочем, здесь фонари электрические, им и ураган нипочём. В этот день в мир пришёл Будда. В сияющей золотой касе, восседая на белоснежном лотосе – явился, чтобы вывести живых существ из юдоли страданий. После утренней трапезы я втихомолку покинул монастырь. В расщелине скалы лежала груда молитвенных карточек. Я вытащил спрятанную под ними бутылку сочжу, поднялся на скалу и сел скрестив ноги. Монастырь внизу был как на ладони. Суетящиеся робы походили на стаю муравьёв. Увешанный фонарями двор казался цветочной лужайкой. Сейчас, наверно, повалят люди. Столичные богачи, жёны богачей. На частных автомобилях, с упаковками «Клинекса» на заднем сиденье – понаедут, чтобы вымаливать себе ещё больше власти, богатства и славы. Дамочки будут коситься на соседок в очереди, ревниво подглядывая, кто какой фонарь купил, чтобы самим приобрести подороже. Однако дефицита в фонарях не случится. Торгаши прекрасно знают вкусы и психологию гостей. Монахи будут драть глотки, распевая молитвы. На платформе вырастет гора купюр, вокруг закипит нескончаемая свара… Монастырский двор заполняли автомобили. Мелькало расплывшееся в улыбке лицо настоятеля. Голосили осиротевшие женщины. О-о, что я делаю? Это ужасно. Пошатываясь, я стал спускаться.
Женщина что-то бессвязно пробормотала во сне и обняла меня за шею. Изо рта у неё сильно пахло. Я освободился от объятий. Она открыла глаза. Я вложил окурок ей в губы – помада с них стёрлась, и были видны трещины. Женщина глубоко затянулась, медленно извергла дым и наконец, широко раскрыв рот, зевнула. Повисшая в уголке глаза слеза скатилась по щеке, оставив влажную полосу. Настроения смеяться не было, но мне с трудом удалось подавил усмешку. Туша в пепельнице докуренную до фильтра сигарету, женщина скосила глаза – похоже, она со мной заигрывала.
– Вы порядком набрались. Не помните, как всё требовали выпивки?
Снова зевнув во весь рот, она с головой укрылась одеялом и тотчас захрапела. Издалека доносился шорох проезжающих машин, как будто где-то под землёй журчала вода. На улице занимался рассвет. Скоро встанет солнце, начнётся ещё один день. Зачем люди встречают рассвет? Просигналил автобус.
…Да, на такие гудки я пришёл к вокзалу. Посмотрел расписание утренних рейсов и купил билет. Портовый город на самом юге. Ну что ж. Снова на остров. На далёкий пустынный остров, куда не ступала нога человека. Я стану буддой. Прародителем рода человеческого. О-о, у меня скрутило рёбра, как в тот день, когда впервые обрил голову. Я вышел из зала ожидания и сел на скамейку на площади. Город мчался навстречу смерти. На небе не было звёзд. Я поднялся и, засунув руки в рукава, стал кружить по площади. Звал мать. Пел. Молился. Хотелось плакать. Ко мне подошла какая-то пожилая толстушка и ласково залепетала: отдохнули бы перед дорогой, есть хорошая тёплая комнатка. Потом по-матерински обняла меня за спину: ну же, идём, идём. Я был бесконечно счастлив. Я будто вернулся из долгого путешествия, сошёл с поезда и, держа за руку встречавшую меня мать, насвистывая, бодро шагал к нашему уютному дому, где меня ждали тёплая встреча и лучезарные улыбки родных. Жаль, мне нечего им подарить, но зато у меня полно занимательных историй о том, что довелось увидеть и услышать в путешествии, так что я твёрдо шагал вперёд. Однако никто меня не накормил, в комнате было сыро и холодно, а хозяйка, показавшаяся матерью, вырвала у меня деньги и, даже не пожелав спокойной ночи, захлопнула за собой дверь. Немного погодя появилась некрасивая женщина в годах, с бутылкой сочжу и пакетом креветочных чипсов в одной руке и бумажными салфетками в другой; она улыбалась, морща щёки. Я пил, горько усмехаясь, а она, сидя напротив меня на корточках, ржала как лошадь и молниеносно метала в рот чипсы. Бутылка мигом была выпита, я упал как подкошенный. Женщина стянула с себя юбку. Потом велела и мне раздеться. Когда она стала снимать трусы, я схватил её за руку и закричал: мне нужно выпить, просто выпить – и всё!
Раздался автобусный гудок. Желудок болел, как будто его ковыряли стамеской. Надо будет на станции купить бутылку молока. Я второпях поднялся, разбудив при этом женщину. Она потёрла ладонями глаза.
– Что, уходите?
Я кивнул и спешно закинул котомку на спину. Одеяло зашевелилось, из-под него послышались шорохи. Женщина пристально посмотрела на меня.
– Залезайте.
Я опешил и чуть не прыснул.
– Вы о чём?
Она странно ухмыльнулась.
– Оплачено – извольте получить товар… Ненавижу даровые деньги, – отрезала она.
Я выскочил из комнаты как ужаленный. Вдогонку нёсся её насмешливый голос:
– Эй, не глупи. К чему это? Я по крайней мере живу честно. Никогда не жульничала и не крала. Зарабатываю кусок своими силами. К чему это?
Мне стыдно, мама. Я обманываю мир, обманываю самого себя, якобы живу духовной жизнью; скрестив ноги, лицемерно восседаю перед позолоченной статуей, охотно кормлюсь подношениями, ради которых люди трудятся в поте лица, и стараюсь нарисовать себе Будду в полной пустоте…
Десять лет прошло. Кажется, только позавчера я обрил голову, пытаясь унять сердце, разрывавшееся от надежд и ожиданий, что я тоже смогу стать буддой, – а прошло уже десять лет. Поначалу всё ладилось. Казалось, вот-вот – и Будда в моих руках. Но года через три терпение иссякло, а через шесть пришлось содрогнуться от безбрежного отчаяния. Тогда я встретил женщину. Мы с ней легли в два слоя. Я испытал
