Теперь он лучше разглядел лицо мальчика. Кажется, он улыбается? Неужели он настолько продвинулся, что есть повод для улыбки?
Девочка кашлянула. Последние ночи выдались сырыми, и это подорвало ее здоровье.
Тело немощно, подумал он, когда она откашлялась скованными лентой устами и вновь принялась напевать.
Он испытал настоящий шок. Этот псалом являлся неизменным атрибутом его отца на всех похоронах.
«Будь рядом со мной! Вечер опустится на землю, вскоре тьма накроет свет, не оставляй меня! Когда помощь и утешение ближнего бессильны, Ты, спаситель безутешных, будь рядом со мной! Скоро истечет короткий век моей земной жизни, весь блеск и радость мира ускользнут от меня, все приготовится к низвержению и горестной перемене, но Ты, неизменный, будь рядом со мной!»
Он с отвращением отвернулся и направился к сараю. Снял с гвоздя две добротных цепи в полтора метра каждая и извлек из ящика под верстаком два висячих замка. Последний раз он отметил, что кожаные ремни, обмотанные вокруг детей, выглядели слегка изношенными, они ведь использовались уже долго. А если Самуэль так интенсивно работал над ними, нужно было позаботиться об укреплении.
Дети в замешательстве посмотрели на него, когда он включил свет и пробрался внутрь. Мальчик, сидевший в углу, в очередной раз дернул свои узы, но это ни к чему не привело. Он брыкался и яростно противился, когда цепь обматывалась вокруг его тела и пристегивалась к той, что торчала из стены. Однако сил для настоящего сопротивления уже не осталось. Дни, проведенные в голоде и скованном положении, сделали свое. Сидя со скрещенными ногами на полу, он выглядел довольно жалко.
Как и все остальные жертвы.
Девочка немедленно прекратила пение. Его присутствие вытянуло из нее всю энергию. Может быть, она верила в то, что старания брата не пройдут напрасно. Теперь она понимала, что все было зря.
Он наполнил чашку водой и оторвал ленту от ее рта.
Она пару раз захлебнулась, затем вытянула шею и открыла рот. Несмотря ни на что, рефлексы выживания еще действовали.
— Не торопись, Магдалена, — прошептал он.
Она подняла голову и на мгновение посмотрела в его глаза. С недоумением и страхом.
— Когда мы будем дома? — спросила она трясущимися губами. Никакого бурного протеста. Лишь этот простой вопрос. И просьба дать еще воды.
— Через день или два, — ответил он.
В ее глазах стояли слезы.
— Я хочу домой к маме и папе, — заплакала она.
Он улыбнулся ей и поднес к ее губам чашку.
Возможно, она почувствовала то, что творилось у него внутри. Во всяком случае, она перестала пить, на мгновение взглянула на него ясными глазами и повернулась лицом к брату.
— Самуэль, он убьет нас, — дрожащим голосом произнесла она. — Я это знаю.
Он повернул голову и посмотрел на мальчика в упор.
— Самуэль, твоя сестра в замешательстве, — тихо сказал он. — Естественно, я не собираюсь вас убивать. Все будет хорошо. Ваши родители состоятельные люди, а я совсем не чудовище.
Он вновь обратился к Магдалене, которая сидела понурившись, словно уже оказалась лицом к лицу со своей кончиной.
— Я много знаю о тебе, Магдалена. — Он погладил ее волосы тыльной стороной ладони. — Я знаю, ты хотела бы, чтобы тебе разрешили подстричься. Ты хотела бы иметь возможность принимать больше самостоятельных решений. — Засунул руку во внутренний карман и извлек наружу бумажный сверток. — Я хочу кое-что тебе показать. Узнаёшь?
Он заметил, как ее передернуло, хотя она и постаралась скрыть свою реакцию.
— Нет, — только и вымолвила она.
— Да-а, Магдалена, прекрасно узнаешь. Я наблюдал за тобой, когда ты сидела в уголке сада и смотрела на свой тайник. А ты часто это делала.
Она отвернулась. Ее невинность была поставлена под сомнение. Теперь она устыдилась.
Он держал лист бумаги перед ее головой. Это была страничка, выдранная из журнала.
— Пять знаменитых женщин с короткими волосами, — сказал он и прочитал: — Шэрон Стоун, Натали Портман, Холли Берри, Вайнона Райдер и Кира Найтли. Некоторых из них я не знаю, но все они актрисы, да? — Взял Магдалену за подбородок и повернул лицом к себе. — Почему же тебе запрещено на них смотреть? Неужели из-за того, что у них короткие волосы? Потому что такие прически нельзя носить приверженцам Церкви Божьей Матери? — Он кивнул. — Ну да, я понял, именно поэтому. А ты тоже хотела бы такую прическу, да? Ты мотаешь головой, но я все-таки думаю, что хотела бы. Но послушай, Магдалена. Разве я рассказал твоим родителям про твою тайну? Нет. Так, выходит, не такой уж я и плохой, верно?
Он слегка отстранился, достал из кармана складной нож и раскрыл его. Всегда чистый и наточенный.
— Вот этим самым ножом я могу одним махом отрезать твои волосы.
Он схватил прядь ее волос и отхватил, от чего девочка вздрогнула, а ее брат принялся тщетно дергаться и вырываться, чтобы прийти ей на помощь.
— Вот так!
Она вела себя так, словно он вонзил нож в ее плоть. Короткие волосы являлись беспрекословным табу для девушки, всю свою жизнь прожившей с религиозной догмой, говорившей о том, что волосы священны, и это все помнили.
Она рыдала, пока он заклеивал ей рот. Штаны и бумага под ней промокли насквозь.
Он обратился к ее брату и повторил процедуру с отклеиванием ленты и питьем из чашки.
— А ведь и у тебя, Самуэль, есть свои тайны. Ты засматриваешься на девушек, не принадлежащих к общине. Я видел, как ты глазеешь на них по дороге домой из школы вместе со старшим братом. Разве тебе это разрешено? — спросил он.
— Я уничтожу тебя, как только смогу, и Бог мне поможет, — ответил мальчик, прежде чем его губы оказались вновь заклеены. Больше делать было особо нечего.
Ну да. Выбор сделан верно. Избавиться надо от девчонки. Именно она, несмотря на свои мечты, была переполнена всеохватным благоговением. Именно в ней религия укоренилась глубже всего. И из нее, возможно, могла бы вырасти новая Рахиль или Ева.
А что еще ему нужно было знать?
Успокоив детей тем, что он вернется и освободит их, как только отец ему заплатит, он отправился в сарай и обнаружил, что нефтяная бочка переполнена. Он остановил насос, скатал шланг, воткнул штепсель нагревателя в генератор, погрузил нагреватель в генератор и включил. По опыту он знал, что щелочь действовала намного быстрее, когда вода имела температуру выше двадцати градусов, тем более что сейчас еще могли случиться ночные заморозки.
Он достал канистру щелочи с полки в углу и отметил, что в следующий раз придется привезти очередной запас. Затем перевернул канистру вверх дном и целиком вылил в резервуар.
После убийства девочки и погружения трупа в бочку тело растворится за несколько недель. Потом останется только пройти вброд около двадцати метров в глубь фьорда со шлангом в руках и вылить содержимое бочки в воду. Только дождаться бы мало-мальски ветреного дня, чтобы все дерьмо унесло подальше от берега.
Две промывки бочки, и все следы будут уничтожены.
Исключительно вопрос химической реакции.
24
В кабинете Карла стояла невероятная парочка: Ирса с кроваво-красными губами и Ассад с такой воинственной щетиной на подбородке, что, пожелай он чмокнуть кого-нибудь в щечку, его несбритая растительность могла бы считаться оружием.
Ассад выглядел ужасно недовольным. Карл даже не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь излучал такое неодобрение, как сейчас.
— Надеюсь, Ирса ошибается! Неужели мы не заполучим этого Трюггве к нам в Копенгаген? А как же отчет?
Карл прищурился. Образ Моны, открывающей дверь спальни, то и дело возникал на его сетчатке и выдергивал из действительности. На самом деле он все утро не мог думать ни о чем ином. Так что пускай Трюггве и прочие глупости обождут, пока его разум не прояснится.
— Так-так, что? — Карл выпрямился в офисном кресле. Уже давно его тело не переполнялось такой нежностью. — Трюггве? Нет, он все еще в Блекинге. Я попросил его приехать в Копенгаген, предлагал даже приехать за ним, однако он не посчитал это для себя возможным, так он сказал; не мог же я его заставить. Не забывай, Ассад, он в Швеции. Если он отказывается приехать добровольно, мы не можем заполучить его сюда без помощи шведской полиции, а для подобных шагов пока рановато, правда?
Он рассчитывал на скромный кивок со стороны Ассада, но ничего подобного.
— Я напишу заявление Маркусу, ладно? А там посмотрим. А помимо этого, я не представляю, что мы можем предпринять прямо сейчас. Речь идет о деле тринадцатилетней давности, которым никто никогда не занимался. Нам необходимо предоставить Маркусу Якобсену право решить, кому принадлежит данное дело.
Ассад наморщился, Ирса поддержала его. Неужели он действительно имеет в виду, что отдел «А» должен честно заниматься своей работой?
