— Этого Трюггве не знает. В тот момент ему на голову надели матерчатый мешок. Он слышал какой-то шум, а когда мешок был снят, брата уже не было.
— Откуда он тогда знает, что брата убили? — продолжал расспрос тот же голос.
Маркус сделал глубокий вдох.
— Звуки оказались более чем красноречивыми.
— Какие звуки?
— Стоны, потасовка, глухой удар и тишина.
— Удар тупым предметом?
— Скорее всего, да. Продолжишь с этого места, Карл?
Все обратили взгляды на него. Это был всего лишь жест со стороны шефа, причем отнюдь не всеми из собравшихся одобренный. Была бы их воля, они предпочли бы, чтобы Мёрк был выдворен из помещения и забился бы подальше в какое-нибудь захолустье. За прошлые годы им хватило его по горло.
Карлу было все равно. Где-то в самом центре его гипофиза все еще бурлили отзвуки сумасшедшей ночи. Блаженные ощущения, которые, судя по тухлым мордам собравшихся, испытывал только он один.
Мёрк откашлялся.
— После того, как брат был убит, Трюггве проинструктировали, что именно он должен рассказать своим родителям: Поул убит, и их знакомец не преминет совершить очередное убийство, если они проболтаются кому-нибудь о случившемся.
Он поймал взгляд Бенты Хансен. Она единственная отреагировала на его слова. Карл кивнул ей. Она всегда была нормальной теткой.
— Да уж, произошедшее должно было оказаться ужасной травмой для тринадцатилетнего парнишки, — продолжал Карл, обратившись непосредственно к ней. — Позже, когда Трюггве вернулся домой, он узнал, что преступник связывался с родителями перед совершением убийства и требовал выкуп в миллион крон. Деньги, которые они, между прочим, честно заплатили.
— Они заплатили? — удивилась Бента Хансен. — До или после убийства?
— До, насколько мне известно.
— Я абсолютно не понимаю, что к чему, Карл. Ты не мог бы вкратце разъяснить? — попросил Вестервиг. В их кругах редко кто честно признавался в том, что он чего-то не понимает. Достойно всяческого уважения.
— Охотно. Семья знала, как выглядит убийца, он ведь участвовал в их собраниях. Скорее всего, они с высокой степенью точности могли бы идентифицировать его самого и его автомобиль, как и массу других вещей. Однако преступник обезопасил себя от их похода в полицию, причем очень просто и жестоко.
Несколько человек стояли облокотившись на стену. Мысли их уже обратились к делам, лежавшим у них на столах. Байкеры и шайки эмигрантов к настоящему моменту совершенно обнаглели. Меньше суток назад на Нёрребро случилась очередная перестрелка, уже третья за неделю, так что служащим отделения было чем заняться. Теперь даже «Скорая» не осмеливалась выезжать в тот район. Угрозы так и сыпались со всех сторон. Несколько коллег раскошелились на облегченные бронежилеты, и даже сейчас парочка сотрудников надела их под обычную одежду.
В каком-то смысле Карл понимал их. Какое им дело до бутылки с письмом 1996 года, когда им и так не продохнуть? И в то же время — разве не сами они виноваты в своей сумасшедшей загруженности? Разве не большая часть собравшихся здесь людей голосовала за партии, погрузившие страну во все это дерьмо? Реформа полиции и провальная политика интеграции… То-то, сами и виноваты. Бог его знает, вспоминал ли об этом кто-то из них в два часа ночи, сидя в служебном автомобиле, в то время как жена мечтала о мужчине, к которому можно прижаться.
— Похититель выбирает семью со множеством детей, — продолжал Карл, стараясь найти лица, достойные его обращения. — Семью, которая во многих смыслах живет в изоляции. Семью со множеством укоренившихся традиций и строго ограниченным образом жизни. В данном конкретном случае состоятельная семья связана со Свидетелями Иеговы. Не самая зажиточная, но в достаточной степени. Затем преступник выбирает двоих детей, которые так или иначе обладают особым статусом. Похищает их обоих, а как только требуемая сумма выплачивается, убивает кого-то из детей. Отныне семья понимает, что он способен на все. После чего убийца припугивает их тем, что в любой момент может убить еще одного ребенка без какого бы то ни было предупреждения, если у него появится хоть малейшее подозрение о том, что они посвятили в случившееся полицию или общину или пытаются разыскать его. Второй ребенок возвращается в семью, которая беднеет на миллион крон, но сохраняет остальных детей в целости и сохранности. И семья молчит о своем горе. Они молчат, дабы избежать претворения в жизнь угроз со стороны убийцы. Молчат, дабы получить возможность вновь жить более или менее нормальной жизнью.
— Но ребенка не вернуть! — вмешалась Бента Хансен. — А как насчет окружающих? Кто-то ведь должен заметить, что ребенок вдруг пропал?
— Верно, кто-то должен заметить. Однако мало кто в столь узком кругу обеспокоится, если окружающим скажут, что ребенка отдалили от себя по религиозным причинам, хотя зачастую подобное решение выносится особым советом. Именно объяснение об исключении пользуется наибольшим доверием в определенных религиозных сектах. Кстати, в некоторых из них даже запрещено иметь контакты с изгнанником, а потому никто и не пытается. Община всегда солидарна в таких вопросах. Убитый Поул Холт был провозглашен изгнанным своими родителями. Якобы они отослали его от себя для того, чтобы он привел мысли в порядок, и на этом все вопросы были пресечены.
— Хорошо, а вне общины? Кто-то извне должен был обеспокоиться.
— Да, можно предположить такое. Однако чаще всего подобные общины не имеют контактов с внешним миром. Вот тут-то и проявился дьявольский расчет в выборе жертв именно из этой среды. В действительности, лишь школьный наставник Поула впоследствии связался с семьей в данном случае, да и это ни к чему не привело. Нельзя ведь заставить человека вернуться за парту, если он не желает, правда?
В этот момент можно было услышать, как пролетит муха. Теперь все осознали.
— Да уж, мы прекрасно знаем, что у вас на уме, ибо и у нас бродят те же мысли. — Заместитель начальника Ларс Бьерн оглядел собравшихся. По обыкновению он пытался выглядеть более значимым, чем являлся на самом деле. — Когда о столь серьезном преступлении никто так и не заявляет и когда оно совершается в таком закрытом сообществе, значит, вполне возможно неоднократное повторение подобных случаев.
— Это какое-то сумасшествие, — послышалось от одного из новичков.
— Да, добро пожаловать в полицейскую префектуру, — отреагировал Вестервиг, но осекся под взглядом Якобсена, перерезавшим его пополам.
— Я должен подчеркнуть, что нам не стоит делать окончательных выводов прямо сейчас, — сказал шеф, — но в любом случае мы закрыты для прессы, пока не узнаем подробностей. Договорились?
Все закивали, Ассад — с особым рвением.
— То, что происходило с семьей с тех пор, ясно показывает, какую власть имел над ней убийца, — сказал Маркус Якобсен. — Карл?
— Да. По словам Трюггве Холта, семья переехала в Лунд уже через неделю после его освобождения. С этого момента всем членам семьи запрещалось упоминать Поула.
— Наверное, это было непросто для младшего брата, — вставила Бента Хансен.
Карл вспомнил лицо Трюггве. Что верно, то верно.
— Параноидальный страх семейства перед воплощением угроз преступника проявлялся всякий раз, когда они слышали датскую речь. Они переселились из Сконе в Блекинге и переезжали еще два раза, прежде чем обрели покой по своему теперешнему адресу в Халлабро. Однако все домочадцы получили от отца строгий наказ не впускать в дом никого, говорящего на датском языке, и не иметь дело ни с кем вне общины.
— И Трюггве воспротивился этому? — спросила Бента Хансен.
— Да, и сделал это по двум причинам. Во-первых, он не желал молчать о Поуле, которого очень любил и который косвенным образом пожертвовал жизнью ради него. И к тому же он полюбил девушку, не принадлежащую к Свидетелям.
— И потому его исключили, — добавил Ларс Бьерн. Прошло уже много времени с момента, как он в последний раз слышал свой собственный, измененный насморком голос.
— Да, Трюггве исключен, — подтвердил Карл. — Вот уже три года как. Он переселился на несколько километров южнее, укрепил отношения с девушкой и поступил на работу ассистентом по продаже леса в Белганет. Семья и община не общаются с ним, хотя место его работы расположено близко к родительскому дому. Контакт случился лишь однажды, после того как я обратился к ним. И отец тогда был готов на все, лишь бы заставить Трюггве молчать, и тот согласился, насколько я понял. И он молчал, но ровно до того момента, когда я показал ему письмо из бутылки. Оно дожало его. Или, скорее, наоборот. Оно вернуло его в реальность, можно так сказать.
— После случая с похищением убийца когда-нибудь давал им о себе знать? — спросил кто-то.
Карл покачал головой.
