и прочим мужчинам Российской империи стыдно отсиживаться в тылу. И то еще приходилось отказывать обремененным хозяйством многодетным отцам, все душой рвущимся повоевать за погибающих братушек. «Сиди уже дома, – говорили таким на вербовочных пунктах, – вот твои детушки-братушки рядком сидят по лавкам: сложишь голову за веру, царя и отечество – а ну как не уложится матушка-императрица с делами до сева – что они потом у тебя есть будут?»
Судьба Австро-Венгерской империи уже предопределена, и окончательное решение ее вопроса – только дело времени. Русская императрица считает, что желательно уложиться до весеннего сева, но никто не удивится, если эта история затянется до лета. Более длительного сопротивления от остатков былой роскоши никто не ждет. Теперь самое главное – разделить все по-братски между тремя великими империями, чтобы потом сразу после этой войны не передраться снова из-за обглоданных костей.
25 декабря 1907 года, 16:45. Варшава, Бельведерский дворец, императорские апартаменты.
Присутствуют:
Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;
Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов;
Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц;
Наследница британского престола (пока неофициально) Виктория Великобританская.
Встречу в верхах, совмещенную со скромным рождественским ужином «после первой звезды», открыла хозяйка саммита императрица Ольга, заговорив по-немецки. Этот язык среди собравшихся понимали все.
– Друзья мои, господа и отдельно взятая дама, – сказала она, – первым делом я хотела бы минутой молчания почтить память нашего общего друга Франца Фердинанда, которые хотел исполнить самые затаенные желания своих подданных, но недооценил риски, связанные с этим исполнением, и переоценил прочность своего государства. Да и мы хороши – не предотвратили самых рискованных ходов и не оказали поддержки в критический момент, которая помогла бы нашему другу избежать самого худшего. О чем и скорбим.
– Мы тоже скорбим по нашему другу Францу Фердинанду, – сказал кайзер Вильгельм, когда траурная минута истекла, – его смерть должна стать для нас уроком того, что можно, а чего нельзя делать монарху. Он хотел подготовить наилучшие стартовые позиции своим детям, но, как ты, Хельга, правильно сказала, переоценил прочность своего государства, за последние шестьдесят лет обветшавшего до крайности. За это время австрийские войска могли одерживать победы только над итальянцами, а это такая низкая лига, что дальше некуда. И с оказанной помощью тоже вопрос двоякий. По имеющимся у нас сведениям, судьба Франца Фердинанда была решена в тот час, когда он обратился за помощью к Петербургу и собирался просить о том же Берлин. Желание заговорщиков восстановить былое величие (как будто в его падении был виновен Франц Фердинанд) привело к обрушению остатков австро-венгерской государственности, и без того подточенной желанием народов пожить самостоятельной жизнью. Но это невозможно: наступающий двадцатый век – это век великих империй, и любой малый народ, выпавший из состава одной державы, будет сразу поглощен ее более удачливым конкурентом. Другого не дано.
– Павел Павлович, – сказала императрица, – а вы что скажете по поводу слов дядюшки Вилли, ведь, насколько я помню, история у вас там шла прямо противоположным путем?
– Как это ни странно, – ответил канцлер Одинцов, – Вильгельм Фридрихович абсолютно прав. Да, империи там у нас в прошлом распадались, но отколовшиеся от них части тут же становились участниками военно-политических блоков, лишающих их всяческого суверенитета. А в сердцевине таких блоков как раз находилась одна из империй: Французская, Британская, Российская или Североамериканская. И вообще, взглянешь непредвзятым взглядом на процесс – и не понимаешь, в чем дело. Освободившись с криками о свободе и независимости от одной империи, такая маленькая, но гордая нация сразу занимает подчиненное положение по отношению к другому глобальному игроку, гораздо более жестокому, безответственному и беспринципному. Так что империи в мире будущего есть, и только они там по-настоящему суверенны и самодостаточны, а все остальные, гм, образования государствами только называются, на самом деле являясь зависимыми полуколониями. Если такой отвалившийся от павшей Империи мелкий лимитроф то и дело просит у своего патрона денег в виде кредита, но лучше безвозмездно, военной защиты и привилегированных торговых отношений, и в благодарность за даденое все время лает на свою бывшую Метрополию, то какое же он тогда суверенное государство?
– Герр Одинцов, а почему, перечисляя империи, вы не назвали Германию? – спросил кайзер Вильгельм. – Неужели там у вас в будущем она тоже распалась на множество составных частей?
Тот посмотрел на «дядю Вилли» с некоторым сожалением и ответил:
– Германия, конечно, понесла территориальные утраты на западе и на востоке, случившиеся в результате ее очередной попытки силой оружия объединить вокруг себя всю Европу, но сохранилась как государственная целостность, после чего вот так, целиком, была поглощена военно-политическим блоком, находящимся под контролем Североамериканских Соединенных Штатов. Больше всего ваше немецкое государство напоминает раскормленную до безобразия охолощенную свинью в стойле, предназначенную на убой. В самом начале двадцать первого века ее политики еще отстаивали какие-то общечеловеческие ценности, боролись против ненужной им войны и делали вид, что, хотя Германии и запрещено иметь национальные интересы, по крайней мере, внутри своей страны они вполне суверенные правители. Но вот прошло десять лет, и из Берлина не раздается более ничего, кроме одобрительного хрюканья, даже если речь идет об ущемлении коренных германских интересов, поругании идеалов и культивировании самых гнусных пороков и извращений. Думаю, что при таком безразличии к собственной судьбе быстрый и страшный конец Германии, да и всей Европы, наступит в самое ближайшее время. Мечта разменять подчиненную им в Европу на Россию, а самим отсидеться за океаном, сидит в американских головах с пятидесятых годов двадцатого века. Для того и копили они этот актив, чтобы разом бросить его в топку, решив тем самым ключевую проблему своего выживания.
– Шайзе, шайзе и еще раз шайзе! – в сердцах воскликнул кайзер Вильгельм при потрясенном молчании адмирала Тирпица и принцессы Виктории, которую в такие подробности пока не посвящали. – Я не хочу в это верить, но у вас, герр Одинцов, репутация человека, который никогда не лжет, и я даже не знаю, что и думать.
– Все так и есть, дядюшка, – уверенно заявила Ольга, – я, знаешь ли, общалась не только со своим канцлером и супругом, но и с совсем маленькими людьми, и все они говорят то же самое. Будущее, которое готовил нам так называемый «естественный ход исторического процесса», настолько мерзкое и ужасное, что мы готовы бороться против него всеми возможными методами, на ходу, если необходимо, перекраивая свои планы.
– Дорогая сестрица, – тихо заговорила Виктория Великобританская, кротко опустив глаза, – а не получится ли так, что, перекраивая историю,
