империи Павел Павлович Одинцов;
Первая статс-дама и сердечная подруга императрицы Дарья Одинцова-Спиридонова.
Во временном кабинете императрицы так же, с треском, горели дрова в камине, и Хозяйка Земли Русской вместе со своим главным боярином и его боярыней обсуждала дела минувшего дня. Ощущение у царицы было такое, будто огромный груз упал с плеч, и теперь можно выпрямиться и перевести дух. Прежде игра непрерывно шла на повышение – когда почти незаметно, когда резкими рывками; конечный же результат был не предрешен до последнего момента. Особо опасная ситуация сложилась, когда игра милейшего Франца Фердинанда по переустройству своей державы пошла вразнос и стало понятно, что процесс распада Австро-Венгрии больше не управляем. А что если на фоне жестокой ссоры с Францией из-за попытки убийства все того же Франца Фердинанда кайзер Вильгельм примет самое опрометчивое решение в своей жизни и вступит в конфликт с Российской империи в расчете на то, что один на один у него все же появляется шанс на победу? Но пронесло. Кайзер оказался умнее иных прочих, и не поддался соблазну устроить выяснение отношений с фатальным для себя результатом. А у императрицы Ольги и черновик указа о всеобщей мобилизации «в связи с неспровоцированным нападением Германской империи» уже был готов. Но не пригодилось.
Правда, канцлер Одинцов имел на этот счет свое мнение…
– Понимаете, Ольга, – сказал он, – там, в нашем прошлом, Российская империя после Русско-Японской войны и Революции 1905 года выглядела слабой, побежденной и униженной, а о Константинопольской операции тогда и речи быть не могло. Поэтому кайзер Вильгельм и относился к твоему брату с оскорбительным пренебрежением сильного да умелого к слабому и неопытному. А когда примерно в те же сроки британцы поставили русскую кобылу в свое стойло, то он вовсе не обратил на это внимания. Ведь Шлиффен – голова. Стремительный удар по Парижу через Бельгию с обходом основных боевых порядков французской армии в Вогезах – и, не успеют в России провести мобилизацию своих сиволапых мужиков, как победоносная германская армия всей мощью разворачивается на восток. Но тут у нас все совсем не так. Русско-японская война закончилась нашей решительной победой. Порт-Артур, Цинампо и Тюренчен колом встали в глотке у всего прогрессивного человечества, а потом, как доказательство, что те победы не были случайностью, произошла скоротечная русско-турецкая война, увенчанная, будто короной, молниеносной Константинопольской операцией. Перед такой Россией кайзер Вильгельм пасует. Вы помните, Ольга, как он растерялся, когда ваш супруг предложил ему выбор между простонародным ударом в морду и пулей в голову?
– Помню! – вздохнула императрица. – Сашка тогда был неподражаем, а дядя Вилли мигом поделался паинькой.
– Вот именно, Ольга, – кивнул Одинцов, – образ воинственного засранца – для германского кайзера это только игра на публику, сценический образ для театра одного актера; на деле же все он прекрасно понимает. В прошлый раз у него была вера в гениальность плана Шлиффена, но мы с самого начала поставили дело так, что пока он будет возиться с Францией (вероятно, безуспешно), мы с сербами, болгарами и итальянцами сожрем Австро-Венгрию, оставив Германию в одиночестве. Фронт в таком случае будет проходить где-то под Мюнхеном, где у Германии ни оборонительных рубежей, ни значительных водных преград. Во времена моей молодости именно в предгорьях Альп, через Чехию, Австрию и Баварию советские генералы планировали глубокий прорыв на всю глубину построения войск НАТО. В данный момент ситуация для Германии осложнилась настолько, что Австро-Венгрия уже пала, причем часть ее людского потенциала в случае конфликта выступит на нашей стороне, и только австрийских немцев можно будет с грехом пополам призывать в германскую армию. В итоге ваш дядя Вилли понял, что попытка оспорить у России что-то сверх того, что вы ему выделили, может стоить ему короны, а немцам государства, а потому в очередной раз поделался паинькой.
– Думаю, Павел Павлович, что вы правы, – вздохнула Ольга, – но все равно, пока мы с дядей Вилли не договорились, мне было как-то не по себе. Теперь дело за армией, которая должна поставить точку в венгерской истории – штурм Будапешта, если господин Андраши заупрямится, может быть еще тем кровавым делом. Я вообще не хочу класть всю Венгрию пусту, но тамошняя магнатерия закусила удила. Сашка пишет, что дело там кровавое дальше некуда, пленных ни мадьяры, ни наши не берут, а Сегед, разбитый артиллерией и заваленный трупами ополченцев, вооруженных одними винтовками Манлихера устаревших образцов, даже на него производит удручающее впечатление. Ведь Сашка у меня все-таки воин, а не мясник. Теперь я даже не знаю, удастся снова сделать Венгрию независимым государством или придется переселять всех венгров куда-нибудь под Магадан, и взамен заселять эти земли каким-нибудь добрым и работящим народом.
– Ну зачем же сразу в Магадан и зачем всех подряд? – хмыкнул канцлер. – Венгры ничуть не менее иных прочих отзывчивы на добро и ласку, не надо только ставить над ними разных уродов. Просто до них еще не дошло, что прежняя жизнь закончилась навсегда, и возврата к старому не будет. Именно когда Александр Владимирович возьмет Будапешт (а это вопрос времени и человеческих потерь), и начнется переустройство Венгрии на новый лад.
– Ну ладно, не будем толочь в ступе воду, – сказала императрица, – Когда Будапешт падет перед яростью нашего солдата или же степенно капитулирует перед неодолимой силой, тогда и поговорим. Сейчас меня больше беспокоит династический вопрос – что мы будем делать, если дети Франца Фердинанда, одному из которых и предназначен венгерский трон, не переживут этой смуты. Если заговорщики убили Франца Фердинанда и мадам Софию, то кто даст гарантию за жизнь маленьких детей, особенно если учесть, что главарь хунты принц Монтенуово истово ненавидел как Франца Фердинанда и Софию, так и их потомство?
– Но в нашем прошлом после инцидента в Сараево с детьми покойной эрцгерцогской четы ничего не случилось, – возразил канцлер Одинцов. – Они благополучно выросли, а мальчики, если не ошибаюсь, еще успели в офицерских чинах послужить вождю немецкой нации Адольфу Гитлеру. А это совсем не та карьера, которой стоило бы гордиться.
– В вашем прошлом, – хмыкнула Ольга, – когда еще был жив старый император Франц-Иорсиф, чинить расправу над детьми предыдущего наследника престола было невместно. Да и не было им тогда назначено никакой особой судьбы – росли они частными лицами, и в другом качестве их никто не воспринимал. Но тут все другое: после смерти своего отца эти дети превратились в символы, несовместимые с властью хунты. Особенно это верно для
