— С прошлого месяца. Раньше не было возможности: не знал, куда эвакуировалась жена.
— И где она теперь?
— В Оренбурге.
— Сколько получили писем?
— Два.
— А написали?
— Три.
«Все верно, — подумал Виктор. — И Галиулин почерк сличал, и жена признала почерк мужа». И тут из угла выдвинулся Маралов.
— У меня к вам всего один вопрос, — сказал он, — вернее, одна просьба.
Крайс вопросительно поднял глаза.
— Покажите ваши руки.
Крайс положил на стол ладони.
— Не припомните, где расплющили ноготь большого пальца?
— Подо Львовом. Во время отступления. Меняли траки на гусенице. Я помогал. А механик-водитель промахнулся и кувалдой звезданул по пальцу, — поморщился Крайс.
— Как он выглядел?
— Кто?
— Ну, тот, с кувалдой?
— О-о, этого злодея я никогда не забуду! — усмехнулся Крайс. — И фамилия у него, как говорится, от бога: сам рыжий, как морковка, и фамилия Рыжаков.
— Точно! — обрадовался Маралов. — А меня не помните?
— Извините, — смутился Крайс. — Но… сами понимаете. Вы танкист, это ясно. И ранение ваше типичное для танкиста. Нет, не припоминаю. Вернее, не узнаю.
— Да Маралов же я! Лейтенант Маралов! — вскочил он.
— Мара-алов?! — вскочил и Крайс. — Тот самый лейтенант, который двадцать километров тащил меня на буксире?!
Маралов порывисто обнял Крайса. Хлюпнул носом. Взъерошил его волосы и виновато сказал:
— Извини, Герман. Но, сам понимаешь, надо было убедиться, что ты — это ты.
— Я не в претензии, — моргал покрасневшими глазами Крайс. — Понимаю… Всякое бывает.
— Уф-ф, — вздохнул Громов. — Ну просто гора с плеч!
— Вот и ладно. Вот и хорошо, — радостно засуетился Собко, доставая бутыль, кружки и ломоть сала. — По русскому обычаю такое дело надо обмыть.
— И утопить, — добавил, потирая руки, Маралов, — чтобы, значит, больше не думалось и не гадалось.
— Как старший по возрасту и как хозяин этого дома, — обвел Собко взглядом стены землянки, — предлагаю выпить за знакомство — это раз! — поднял он палец. — А во-вторых, давайте перейдем на «ты», забудем звания и должности. У партизан все проще, мы обращаемся друг к другу по именам, фамилиям, а то и по прозвищам.
Все дружно осушили кружки и стали закусывать.
— А собаке? — всполошился Собко.
— Он сало не ест, — ответил Громов. — Попозже сварганю какую-нибудь похлебку.
— Тогда давайте о деле, — расчистил стол Собко. — Докладывай, Герман, о твоем плане.
Крайс достал карту, разложил ее на столе и приступил к делу.
— В общих чертах план вам известен. За мостом мы наблюдаем уже две недели. Знаем его пропускную способность, составили график смены караулов, начертили схему противовоздушной обороны и, самое главное, убедились, что мост заминирован. Основной заряд в районе третьей опоры. Провода идут под нижней частью перекрытия, следовательно, ни осколки, ни пули им не страшны.
— Прекрасно! — не удержался Виктор. — Это то, что нам надо.
Крайс с удивлением взглянул на Громова, но тот махнул рукой: продолжай, мол, дальше.
— Бункер управления в пятидесяти метрах от моста. Подобраться к нему невозможно. Уничтожить — тем более: эту бетонную чашу не возьмет ни одна бомба. Значит, работать надо на мосту. В нашем распоряжении новенький «опель-капитан», документы на имя полковника Крюгера и…
— … сам Крюгер, — закончил Громов.
— Нет. Он уже на левом берегу. Крюгером заинтересовались в Москве.
— Жаль.
— Нет, Виктор, жалеть не о чем. Крюгер прибыл с инспекционным заданием, он хорошо знает структуру тылов, организацию долговременной обороны, а в нашей операции он совершенно бесполезен. Но раз наш оберет — инспектор из ставки, почему бы ему не проверить систему уничтожения моста? Главное, добраться до проводов, а там я что-нибудь придумаю. Но как до них добраться, ума не приложу.
— Я уже придумал, — бросил Виктор и стал рассказывать о своей идее ложной бомбежки моста. — Во время бомбежки мы должны быть в районе третьей опоры, — подчеркнул он.
— Все понял. На мосту спрятаться негде, поэтому будет совершенно естественно, если мы заберемся под перекрытие, поближе к проводам.
— Вот именно!
— А если летчики промажут и угодят в мост? — покачал головой Собко. — Если заряд сдетонирует? Если охрана вас разоблачит? Если…
— Да брось ты, Федор! — отмахнулся Громов. — На войне этих «если» каждый день по тысяче — и ничего, живем, бьем фрицев и в Берлин еще войдем.
— Въедем, — поправил Маралов. — Я обещал подвезти тебя на броне? Обещал. Значит, сделаю. Да и Герман, глядишь, подключится. Соскучился, поди, по танкам-то?
— Еще как! — вздохнул Крайс. — Когда работал в гараже, хотел угнать «пантеру» и посадить на нее партизан.
— Было дело, — усмехнулся Собко. — Еле отговорил. Не партизанское это дело — разъезжать на танках. Как, впрочем, и захватывать мосты. Подорвать — другое дело.
— Не ворчи, — остановил его Виктор. — Мост будут брать офицеры доблестной Красной Армии. — Громов встал и торжественно продолжил: — Разрешите выполнить почетную миссию, которую на меня возложило командование, и вручить старшему лейтенанту Крайсу погоны офицера Красной Армии.
Герман вытянулся по стойке «смирно», облизнул пересохшие губы, отчеканил «Служу Советскому Союзу!» и бережно взял погоны с тремя маленькими звездочками и символическими изображениями танков.
— Ну вот, одним танкистом теперь больше! — поздравил его Маралов. — Пошли пехоту к черту и валяй в мой батальон! Роту дам с ходу.
— Володька, не сманивай людей из разведки, — погрозил пальцем Громов. — Не то пожалуюсь Рексу.
— А-а, — отмахнулся Маралов. — С Рексом мы договоримся. Нет, в самом деле. Тебе же, Герман, наверное, и ходить трудновато, не то что бегать.
— Ничего, я привык, — ответил Крайс. — Хотя, конечно, иной раз сам себя тащу за шиворот.
— Ну вот, а в танке будешь кум королю!
Крайс и так и этак вертел погоны, не стесняясь, гладил.
— Я же носил петлицы, — виновато пояснил он. — А погоны… Их я даже не видел.
— Надо примерить! — подхватил Маралов.
— Не на что. У меня нет ни гимнастерки, ни тем более кителя.
— Не тушуйся, Герман. Все будет. И гимнастерка, и китель, и дырки под ордена просверлим. Но сперва надо взять мост, — гнул свое Виктор. — Итак, ты работаешь в форме оберста. А я?
— Вахмайстера… А как у тебя с немецким?
Громов произнес несколько фраз. Крайс неодобрительно покачал головой.
— С таким произношением лучше помалкивать. Или мычать что-нибудь нечленораздельное. Идея! — воскликнул он. — Будем считать, что после контузии у вахмайстера еще не полностью восстановилась речь. Но, так или иначе, с этого момента говорим только по-немецки и ходим в немецкой форме. Ферштеен, герр вахмайстер?
— Яволь! — щелкнул каблуками Виктор.
XXII
Ранним утром лейтенант Ларин вернулся от комдива.
— Идея захвата плацдарма одобрена, — сообщил он Зубу и Седых. — Как и договаривались, пойдут тридцать человек.
— Маловато, — вставил Седых.
— На одной лодке больше не переправить. А время не ждет: полковник дал понять, что на днях дивизия переходит в наступление. Как только наши части выйдут к Днепру, на гладком как стол левом берегу они будут отличной мишенью. Поэтому Днепр надо форсировать с ходу.
А мы к этому времени должны захватить плацдарм. Короче говоря, на подготовку отпущено всего пять дней. Прежде всего надо подобрать людей, пойдут только добровольцы. Это раз. Какое-то время нам придется воевать в окружении. Не исключено, что своих боеприпасов не хватит и придется пользоваться трофейным оружием. Поэтому завтра же прошу собрать немецкие автоматы, пулеметы, гранаты и как следует их изучить. Наведаемся и к артиллеристам, поучимся стрелять из немецких пушек. Это — два. А за тобой, Миша, — обернулся он к Зубу, — самое главное — придумать, как пройти по болоту.
— Кое-что я уже сделал. Неплохо бы испытать.
— Так что же ты молчишь?! Показывай свое изобретение, и побыстрее!
— Я только сделал. А изобрел Седых.
— Да будет вам, — засмущался Седых. — Ничего я не изобретал. Просто вспомнил, что у нас в Сибири эвенки ходят по рыхлому снегу на самодельных лыжах, сплетенных из прутьев. Чтобы лыжи скользили, их обивают мехом. Нам скользить не надо, поэтому оставляем плетеную основу, только делаем ее поплотнее, привязываем к ногам — и вперед.
— Пошли! — вскочил Ларин. — Не терпится испытать.
Мокроступами — так окрестили изделие Зуба — Ларин остался доволен. Понравились они добровольцам, вошедшим в состав штурмовой группы.
Пять дней, отпущенных на подготовку, были заполнены до предела: приводили в порядок свое и изучали трофейное оружие, осваивали мокроступы, согласовывали опознавательные знаки с летчиками и артиллеристами, отрабатывали радиосвязь.
