появиться в платье, более шикарном, чем у самой Екатерины, которая долго возмущалась: «Как так, за ней идет молодая дворянка и несет шлейф!»
21 февраля императрица посетила Андреевскую церковь. А через 7 дней с графом Безбородко и князем Потемкиным была на обедне в Пустыно-Николаевском монастыре. В памяти – посещение Софийского собора, произошедшее 11 марта. Еще в Петербурге царице рассказывали о затейливых проповедях протопопа Софийского собора Иоанна Леванды, поэтому послушать его было в планах. Но велеречивый поп имел грешок – невоздержанность в спиртных напитках. Поэтому митрополит дал указание приставить к нему двух иноков-молодцев, денно и нощно следивших, чтобы он не смог опрокинуть чарку. Так продолжалось со дня прибытия венценосной гостьи в Киев. Но вдруг весть – Екатерина II уже где-то на подъезде к собору. В суматохе потеряли протопопа. Бледные иерархи с поклонами провели гостью в собор, где она, придя в трепет от величия древних мозаик «Нерушимой стены», перекрестилась на них и, повернувшись налево, к кафедре, стоящей тогда там, приготовилась слушать проповедь знаменитого Леванды. А его нет! Но это какое-то мгновение. Вот он появился, и не очень твердой походкой, расталкивая всех, направился к кафедре. Поднимаясь по ступенькам, падает, и далее взбирается на четвереньках. С кафедры еще короткое время, когда его не было видно снизу, раздался старческий, чуть дребезжащий голосок: «Я пьян», далее тоже, но чуть громче, снова еще громче. И, наконец, сильный голос проповедника – на весь собор: «Я пьян от счастья видеть вас, моя государыня!!!» После этого, не снижая мощи и тембра, в течение двух часов шла проповедь о значении сильной власти и той роли, которую играет самодержица в стране. По завершении Екатерина II сняла с шеи сопровождающего ее духовника золотой крест на красной ленте и собственноручно надела его на Леванду.
Андреевская церковь. Фотография 1911 г.
На длительное время, в связи с пребыванием главы государства, которая путешествовала со своими министрами, Киев становится столицей. В эти и последующие дни туда со всех земель приехало множество дворян – искателей должностей, вспомоществования, внимания императрицы. В Киев прибыл даже последний король Польши Станислав Август Понятовский, устроивший возле Канева пышную встречу. Его племянник, австрийский полковник Иосиф Понятовский, был представлен императрице, которая нашла его «похожим на короля и очень ловким». Из дальних стран появились австрийские принцы де Линь и Нассау, а следом за ними знаменитый испанский искатель приключений граф Миранда. Он в своем дневнике оставил довольно занимательное описание нашего города в эти дни, что весьма ценно, потому что французский посланник граф Сегюр и принц де Линь в своих письмах больше внимания уделяли личным качествам императрицы и ее сановникам, чем описанию местности или города. Потом прибыло 11 жителей Киргизии, от которых выступил их предводитель, и изъявил желание своего народа стать под покровительство России.
Софийский собор. Фотография нач. ХХ в.
Всё, что связано с этим визитом в Киев, я переписываю из материалов, которые в свое время брались из других источников. Недавно в мою библиотеку попала книга «Письма и мысли маршала принца де Линь», изданная в Москве в 1809 г. Могу с уверенностью давнего библиофила сказать, что это уникальная находка и второго экземпляра в нашей стране не найти! Поэтому, пользуясь случаем, привожу письмо, посланное из Киева маркизе де К. в дни пребывания Екатерины: «… Ах! Боже мой! Какой сброд! Какая суматоха! Сколько алмазов, золота, кавалерий и лент! Сколько цепей, чалм и красных колпаков, мехом обшитых и остроконечных! Сии принадлежат маленьким мартышкам, которые двигают головою, подобно стоящим на вашем камине, и у которых нос и глаза похожи на китайские. Они называются лезгинцами и приехали депутатами, так как и многие другие подданные границ великой стены Империи Китайской, также с границ Персии и Византии. Это немного важнее, нежели несколько депутатов от Парламента или чины какого-нибудь маленького города, приезжающие за двадцать миль в почтовой коляске в Версаль сделать из себя глупое представление. Людовик ХIV позавидовал сестре своей, Екатерине II или бы женился на ней, чтобы иметь у себя также пышные при дворе церемонии. Сыновья кавказского царя Ираклия, которые находятся здесь, доставили бы ему более удовольствия, нежели пять или шесть старых кавалеров Ордена Св. Людовика. Двадцать архиепископов с бородами почти до колен представляют вид более живописный, нежели маленький галстук с лопастями у милостынособирателя королевского. Отряд улан какого-нибудь польского вельможи, который посещает своего соседа, живущего от него за полмили, имеет лучший вид, нежели исправник главного прево на лошадях, едущих перед печальною каретой о шести клячах и в которой сидит человек с большими крагенами и в огромном парике: и сверкающие сабли, с осыпанными камнями эфесами, гораздо важнее, нежели белые шесты великих офицеров Аглинского короля.
Иоанн Леванда. Неизвестній худ. нач. ХХ в.
Императрица приняла меня так, как будто бы вместо шести лет я оставлял ее только на шесть дней. Она привела мне на память тысячу вещей, о которых единственно государи могут помнить; ибо они все имеют хорошую память. Здесь для всякого звания и состояния находится большая и малая политика; большие и малые интриги; большая и малая Польша. Некоторые наглецы сей последней земли, которые обманываются сами, обманываемы или обманываются другими, все весьма любезные, но менее, однако ж, нежели их жены, хотят быть уверены, что императрице неизвестно то, что они оскорбили ее своим лаем на последнем Сейме. Они стараются снискать хотя один взгляд князя Потемкина, хотя и трудно его встретить, ибо князь и крив и кос. Женщины стараются достать себе орден Св. Екатерины, чтобы приколоть его с кокетством и взбесить тем своих приятельниц и родственниц. Желают и боятся войны. Жалуются на министров Аглинского и Прусского, которые возбуждают на то турок: и смеются над ними беспрестанно. Я, не имея чего терять, а надеюсь приобрести какую-нибудь славу, желаю войны от всего моего сердца; и после говорю себе, могу ли желать того, что сопряжено с великими несчастиями? Тогда я не желаю ее: и потом остаток брожения в крови побуждает меня опять на то, а остаток разума тому противится. Ах, Боже мой! Какое жалкое творение мы, люди! Надлежит, может быть писать к вам:
В Париж опять прибыть не должен я уже льститься;
Во мрак сырой земли готовлюсь переселиться.
Эта мысль меня опечаливает, ибо я желаю еще с вами увидеться. Вы всегда у меня в сердце, нежели весь Париж вместе. Вот идут за мною, чтобы звать на фейерверк, который, говорят, стоит 40,000 рублей. Фейерверки нашей беседы не так дороги и не оставляют по себе печали и мрачности, каковые обыкновенно следуют
