Тут она права, конечно, думать надо. Только зря о возрасте напомнила, не ей о возрасте говорить. Сама-то постарше. Но против природы не попрешь, не может гадючка не зашипеть.
— Наверно, он стоящий мужик, раз ты из-за него против всех пошла. Ну, это ты сама потом разберешься, стоящий или нет, но мне ясно — ты боролась за свое будущее, старалась создать семью. Я бы и сама так поступила, потому и не осуждаю, что ты Манохина подставила… хоть и не радуюсь…
Это тебе ещё повезло, будь моя воля, я бы твоего подлеца Манохина не подставила, а посадила, и тебя вместе с ним, нашла оправдание — ради своего семейного счастья людей продавать и наркотиками травить!..
— Мужики, когда хотят, веревки из нас вить могут… А под конец ты уже просто защищала свою жизнь… Я все понимаю…
Много ты понимаешь! Да, защищала, и дальше буду защищать, и не только свою… Ну и что из всего этого следует? Давай, делай выводы, формулируй а я пока ещё по малинке вдарю и послушаю свою гостью незваную…
— В общем, пришла я за идиота своего, Манохина, извиниться…
Интересное кино! Чтобы Валька унизилась до извинений? Не иначе, крепко их Слон напугал. Стала бы она по своей воле ко мне подлизываться, нужна я ей очень!.. И наверняка не Евгений Борисович её сюда прислал, а папочка. Насколько я помню Манохина по «Татьяне», он и сам извиняться не будет, и Вальку не пошлет. Да она и сама тоже гордая, хоть не до глупости. Точно, папочка подсказал.
— Женька мой, конечно, болван. Ведь никто за тобой и не думал следить. Ну, в смысле шпионить… Тебя охраняли, чтобы ничего не случилось, понимаешь? Слон нам как велел — чтобы тебе никакой угрозы, полная безопасность. Вот Женя и пустил ребят — за каждым шагом следить, чтобы даже пьяный на улице не мог к тебе пристать…
Ну ясное дело, охраняли, я так сразу и поняла… Как раз те люди, ангелы-хранители, они бы меня без соли сожрали, если бы Алексей кому-то там рога не обломал. А я ведь, дура, ничего не замечала. Так и ходила бы, ушами хлопала…
А Валентина дальше соловьем разливается:
— И представляешь себе этого идиота: из дурацкой гордости — я, мол, мужчина, сам все знаю, сам решу — не предупредил никого, ни меня, ни тебя… За дур держал. Думал, ты ничего не заметишь. А ты давно усекла, да? Ну и правильно. Мужиков только так и можно научить, на их собственной дурости.
А вот тут ты, Валентина Дмитриевна, неверный тон взяла. И муж у тебя не такой уж дурак, и я тебе больше не подружка, чтобы против мужиков общий фронт обороны держать. У меня теперь другой фронт. Так что не старайся из меня союзницу сделать, мы с тобой сейчас враги, врагами и останемся…
Но ничего, я уже ученая — внутри все кипит, а сама сижу, слушаю и с улыбочкой чаек попиваю.
— Вот это и все, что я хотела сказать. Ты прости моего медведя. Он хотел как лучше.
«А получилось как всегда». Бессмертную фразу произнес господин Черномырдин, останется в веках.
— Прости, правда! Ведь ничего ужасного не случилось!
Прикинуться дурой, мол, о чем ты толкуешь, какая слежка, ничего не знаю? Не поверит, только ещё больше обозлится. А если убедительно прикинуться? Тактически выгодно, пусть держит за идиотку… Не могу! Лопну от злости, через минуту сама себя выдам…
— Ладно, Валя, кончай каяться. Взрослые люди, понимаем — работа есть работа и не надо выискивать в ней личные обиды. Объясни Евгению Борисовичу, что я больше «Татьяной» не занимаюсь и следить за мной нечего, даже с самыми благими намерениями. В конце концов, взрослой женщине может быть неудобно, когда кто-то посторонний знает каждый её шаг, сама прекрасно понимаешь…
От такого намека Валентину передернуло — ничего, стерпишь, а любить меня ты и так не любишь. И я продолжила, как ни в чем не бывало:
— Лучше расскажи про знакомых. Как дела в конторе?
Вздохнула с облегчением, можно переключиться на нейтральную тему:
— А что в конторе? Была когда-то контора, а теперь из прежних только мы с Лавруком остались… Галка ушла главбухом куда-то. Еще в сентябре. Шварц уволился через месяц после тебя… Правда, по-хорошему ушел, пояснения к программам оставил, можно работать…
Лаврук — это директор ИФЦ, манохинский дружок с комсомольских времен. Не знаю, был ли он в чем-то замешан, думаю, вряд ли. Не та голова. А Галочка — бухгалтерша наша. Правильно сделала, что ушла, порядочному человеку в этом клоповнике делать нечего…
— И как, взяли нового компьютерщика?
— Взяли. Ни то, ни се… Вроде и знает дело, но… Сразу порядок начал наводить. Нас барахольщиками назвал — за каталоги. Не доверяете, говорит, машине…
— Ну, эту песню мы уже слышали…
Э, а Валечка-то чуть расслабилась, даже чуть улыбнулась. Поверила в мою доброту?
— Анечка, — продолжала свою сагу Валентина, — замуж вышла. За араба из Алжира. Где подцепила, не знаю…
— Во влипла! Уже уехала?
— Нет пока. Ему ещё год учиться.
— Богатый хоть?
— Вроде. Машина, квартиру снял…
— Ну, этого она и хотела…
Анечка, секретарша наша, неискушенное дитя природы. Все никак не могла в толк взять, чего это Ира из борделя сбежала — работа за границей, и заработок хороший. «Я, — говорила, — и сама бы пару лет поработала»… А что ж это Валентина Юльку не вспоминает, мою напарницу?
— Юля работает пока. Но полдня всего. Дениску в школу водить надо. А бабушка отказывается… Толком не знаю, почему. По-моему, после той истории с метро боится его из дому выводить.
Ну да, Юлина мама куда-то с ним ехала, а мальчика толпа с платформы столкнула, еле успели вытащить перед поездом…
— Поня-атно…
Понятно мне, что ваш рабовладельческий бизнес накрылся. Кто же их уговаривать будет, дур молодых? Раньше мы с Юлькой, дуры старые, этим занималась, а Валентина своим авторитетом психолога добавляла убедительности нашим советам. А теперь — меня нету, Юлька перешла на полдня… Неужели сама стараешься? Или папочка не разрешает? А почему, собственно, не разрешает, мы ведь так и не разобрались, была ли это детская самодеятельность или он замешан с самого начала…
Пауза затягивалась. Валентина учуяла, повернула разговор на совсем безобидную тему:
— Слушай, классная малина у тебя… Совсем как свежая!
— А это я из «Бурды» рецептик списала. Могу поделиться.
— А можно?
Нет, определенно, Валентина сегодня совсем какая-то не такая. Конечно, не по своей воле человек действует, вот и все. Это же сразу видно — сидит как деревянная. Смотрит на меня очень внимательно, настороженно.
Я, правда, тоже так смотрю. Но у меня есть для этого причины, в конце концов, не за ней, а за мной следили. А теперь извиняются. А интересно, знает Манохин или не знает, что Валентина ко мне пошла?
Продиктовала я ей рецепт, и на этой мирной и невинной ноте она собралась уходить. Держать не буду. Как говаривали древние греки, «не длите неприятное».
— Пойду я, Асенька. Выздоравливай.
— Спасибо. Лавруку привет передавай.
И все же не выдержала госпожа психолог, уже возле самой двери спросила:
— Так ты не сердишься больше, Ася?
Я отрицательно покачала головой и закрыла за Валентиной дверь.
«Сердишься»… Слово-то какое интересное нашла. Да нет, я не сердилась и не сержусь. Я злилась и злюсь. А ещё просчитываю варианты: кто её послал и зачем. Потому что слепому видно было, что идти сюда ей не хотелось. А пришлось. И заставили такие обстоятельства, которые намного сильнее какой-то там моей злости и её нехотения.
То-то Валька не в себе. Ох, боюсь, не скоро она забудет свое унижение, рано или поздно этот её приход мне боком выйдет…
Похоже, я, как ни остерегалась, все-таки села на гадюку.
* * *
Только первые несколько ступенек Валентина прошла неспешно. А потом сбегала все быстрее. И жалела, что невысоко Аська устроилась.
Может, отец сто раз прав, но до чего ж тошно было извиняться перед этой сучкой! Господи, какое унижение!
Весь разговор Валентина Дмитриевна продумала заранее, отшлифовала, даже для себя самой сделала убедительным и логичным. Тщательно отрепетировала — и провела строго по плану. Но сейчас дала волю обиде и гневу, и старательно разыгранная роль незаметно начала представляться ей самой её подлинными и искренними чувствами.
«А я еще, дура, оправдание ей искала, что не для своего интереса работает, что хочет мужику своему угодить… Да кому бы она угодить ни хотела!.. Елки-палки! Тоже мне! Я там перед ней дуру из себя корчу, а она молчит, словечка лишнего не проронит. Горло у неё болит, видите ли! Извинила — как в лицо плюнула!
Да кто ты такая, чтобы перед тобой извиняться! Подумаешь, неописуемая красавица! Да пускай хоть три Слона тебя защищают! За этот разговор, за мое унижение ты ещё заплатишь!..»
Где-то на полпути в родную контору Валентина взяла себя в руки и наконец смогла не психовать, а хладнокровно анализировать встречу. Конечно, ничего Аська не простила и верной подругой вмиг не стала. А ты что, на это рассчитывала? Прекрасно знала, за чем идешь — не получить прощение, а формально оправдаться. Чтоб не было у Слона повода высказывать претензии к отцу и к ним с мужем. И весь разговор был не для Аськи, а для Слона. Так чего нервничать?
