— Из-за выкрашивания понижена площадь контакта, поэтому плохие накладки нагревались немного сильнее. А у зависимости коэффициента трения от температуры вначале идет подъем, а потом уже спад. При однократном торможении и сравнительно небольшом нагреве тормозной момент получается больше…
Школьник дал команду собирать, сам, вытирая руки ветошкой, подошел к Белецкому:
— Все, господин полковник. Экспертиза закончена, можно писать заключение.
— А какое ж заключение?
— А я уже вам сказал: при таком состоянии рабочих тормозов эту машину в случае экстренного торможения неизбежно должно было занести и именно в левую сторону. Водитель, скорее всего, не мог отреагировать — не успел.
— Но как же он ездил и не знал, что у него такие тормоза?!
Школьник пожал плечами:
— Запросто. Передние дисковые тормоза дают около семидесяти процентов всей тормозной силы, поэтому при плавных служебных торможениях он мог и не чувствовать, что один задний тормоз не работает. А разница в силе передних тормозов при слабом торможении тоже не проявляется — нет нагрева.
— А почему задний тормоз не работал?
— Колодки сильно наклонились вперед, задний поршенек перекрыл входное отверстие колесного тормозного цилиндра.
Белецкий пожевал губами, усваивая информацию. Сформулировал следующий вопрос:
— И как это могло получиться?
— Во-первых, вероятно, ослаблены пружинные упорные кольца — это ваши эксперты из НТО установят. Во-вторых… жалко, нельзя водителя расспросить…
Белецкий невозмутимо поднял глаза:
— Почему же нельзя? Можно.
У Школьника приоткрылся рот, по спине побежали мурашки.
— Идемте к моей «Волге».
Белецкий, довольный, что может наконец что-то делать, а не стоять тупым столбом, резво устремился во двор, Школьник — за ним, профессор Немовлюк, не понимая в чем дело (он разговора не слышал), на всякий случай двинулся следом. Полковник нырнул на свое место в машине, поднял трубку радиотелефона, набрал номер. У Школьника первая оторопь прошла, он сдвинул брови, дожидаясь какого-то подвоха, — от этого жулика всего можно ждать…
— Коваль сам мало ездил, — снизошел наконец до объяснений Виктор Витальевич, — машиной больше пользовалась жена… вдова. — Он вздохнул, но в это время на звонок ответили, и полковник закричал: — Алле, Жанну Степановну можно? Это вы? А я думал, дочка…
Он подмигнул одним глазом Школьнику — понял, мол, как надо с женщинами разговаривать?
— Жанна Степановна, с вами хочет поговорить наш эксперт, доцент Борис Иосифович… — и сунул трубку Школьнику.
Тот лихорадочно думал, что надо, наверное, выразить соболезнования, но потом застеснялся и сразу перешел к делу:
— Простите, не случалось ли вам в недавнее время удариться задним правым колесом о что-нибудь?
В трубке помолчали, потом женский голос неуверенно проговорил:
— Н-ну… как-то поехали в лес по грибы, трава высокая, я наскочила на какой-то пенек…
— Ага! А это когда было, до того как делали тормоза или после?
— После. Я, помню, машину со станции забрала во вторник, а в воскресенье днем вырвались на пару часов.
— Понятно. А на какой станции делали тормоза?
— «Алеко». Это на улице Кобзаря, знаете?
— Знаю. Спасибо, вы мне очень помогли.
И отдал трубку полковнику.
— Все, я пошел писать акт.
Белецкий кивнул, ответил «Ага» и начал было набирать другой номер, потом вдруг оживился и положил трубку.
— Слушайте, Борис Йосич, я понимаю, «Алеко» — это экспортное название «Москвича-2141», а почему — не скажете?
Школьник ухмыльнулся:
— Автозавод имени Ленинского Комсомола — А-Ле-Ко. Какой-то шутник хорошо придумал: иностранцам легко произнести, — и выбрался из «Волги».
По дороге его перехватил Немовлюк:
— Борис Йосич, дело серьезное… очень серьезное, — подчеркнул он, акт надо написать вдумчиво, а здесь тебе будут мешать разговоры. Пройди ко мне в кабинет, запрись и пиши не торопясь.
Что в переводе означало: «Думай, что пишешь».
Белецкий тем временем снова поднял трубку, набрал номер, закричал:
— Алле, ОБЭП? Шахраюка, ты, что ли? Это Белецкий. Слушай, майор, выясни мне срочненько, кому принадлежит автомобильная СТО под названием «Алеко» на улице Кобзаря… Не номинально, а на самом деле… Перезвонишь, лады? Если меня на месте не будет, продиктуй секретарше…
Школьник прошел к пульту, аккуратно отрезал диаграммы, попросил Юрика и Вовку расписаться на каждой, свернул в рулончик и пошел наверх. Отпер дверь в профессорский кабинет — и первым делом заметил на столе включенный ксерокс. Ай да шеф! Может, он и не сечет в тормозных диаграммах, но уж в политике вокруг нашего дела — дока…
Доцент запер за собой дверь, присел на профессорское кожаное кресло, поерзал — непривычно, да и не тянет на это место. Пересел на свой обычный стул — за столом совещаний, спиной к окну — и вытащил ручку.
* * *
Кучумов дочитал последнюю страницу. Ничего почерк у доцента, разборчивый. Еще раз поглядел на диаграммы — черт их разберет, наверное, специалисту они что-то говорят…
— Слушай, Виктор, и что нам толку от такого заключения? Разве из этой зауми поймешь, что произошло в действительности — обыкновенный несчастный случай или умышленное убийство?
Белецкий посопел.
— Ну, Дмитрий Николаич, а разве надо, чтобы это хитромудрый доцент решал? Он человек аккуратный, что по его части — сделал и написал.
Развивать мысль он не стал — первому и так понятно, именно такого акта он и добивался.
— А на словах ты из него что-нибудь вытянул?
— Слова к делу не подошьешь, — пробормотал вечной своей скороговоркой Белецкий. — Но вообще сильно сомневается. Говорит, тонкий специалист мог такое задумать, но очень уж ненадежный способ, мина без часового механизма — сработать может, только неизвестно когда. Особенно пенек его смущает…
— Пенек?
Виктор Витальевич пересказал разговор Школьника со вдовой. Кучумов подумал, качнул головой, попросил разъяснить.
— Понимаешь, на СТО ему накладки поменяли, они какое-то время работали — риски остались, а потом, когда она на пенек наскочила, вот тогда только колодки наклонились, поршенек продвинулся сильно вперед, перекрыл дырочку, теперь сколько на педаль ни дави, жидкость в цилиндр не попадет — тормоз перестал работать. Конечно, для этого надо было, чтобы поршеньки легко ходили. Допустим, поставили ему на станции прослабленные упорные кольца но не могли же тот пенек специально подсунуть? А ждать, вдруг когда-то что-то такое случится… Это уж какая-то монте-кристовщина, месть, отложенная на неизвестное время…
Кучумов откинулся на спинку, заложил руки за голову, потянулся.
— Ну что ж… По-видимому, можно будет вскорости прикрыть дело и сообщить широкой общественности, что никто в смерти мэра не виноват. Несчастный случай…
«Вот так, господин Дубов. Утрешься. Мы бы и рады, да спецы говорят нет…»
Белецкий убрал акт экспертизы в папку, аккуратно сложил гармошкой диаграммы — они все время норовили скрутиться рулончиком. Вспомнил:
— Да, Николаич… Тормоза Ковалю делали на СТО «Алеко», улица Кобзаря, 197. Хозяин — какой-то Рудой Григорий Тимофеевич, но Шахраюка говорит, на самом деле станция принадлежит Слону.
— Ну-ка, ну-ка, ещё раз, а то я задумался.
Белецкий добросовестно повторил.
— Любопы-ытно… — протянул Кучумов.
Белецкий опустил глаза, ответил отрешенно:
— Да нет, Слон с мэром корешили, известный факт, такого друга он бы берег и лелеял… Разрешите идти, товарищ полковник?
— Идти ты, конечно, можешь, Виталич, но папочку эту мне оставь на вечерок — хочу посмотреть-почитать внимательнее, приглядеться, как умные люди бумаги пишут…
Дмитрий Николаевич смотрел вслед испарившемуся третьему заму и думал: «Оказывается, рано пока закрывать дело…»
Глава 30
По горячему следу
В шестом часу полковник Кучумов с третьей попытки вызвонил Слона по мобильнику и, изо всех сил сдерживая себя, чтобы ликование не прорвалось в голосе, предложил встретиться в кафе «Сераль», что возле ЧАДУ. Без трех шесть он подходил к перекрестку, но тут его окликнули из стоящей у бровки машины:
— Дмитрий Николаич!
Кучумов узнал знакомую «пятерку», подошел, сел внутрь. Дубов протянул руку, спросил:
— Разговор у нас долгий?
— Минут тридцать-сорок.
— Ага. Тогда, Антон, поезжайте к «Ваське Буслаю».
Столь нестандартное название носил крохотный, всего на шесть столиков, ресторанчик для очень богатых клиентов — во-первых, потому что находился на улице Псковской, во-вторых, потому что владел им господин Буслаенко Василий Хомич, прославленный в прошлом шеф-повар «Европы». Хомич оформил свое заведение под Ледовое побоище и кормил у себя в основном тех, кому не хотелось торговать мордой в ресторане отеля. Короче, малиновых пиджаков у него не бывало.
