Немовлюк же, прибившись к Белецкому, рассуждал:
— Вот как судьба решает — достиг человек такого поста, и вдруг… Даже странно, машина почти не побитая, а человека нет.
Полковник отвечал своей обычной скороговоркой:
— Медики говорят, прекращение сердечной деятельности, спровоцированное аварийным стрессом.
Немовлюк поднял глаза:
— Так что, если бы не сердце, был бы жив?
Белецкий коротко развел руками.
— Слушай, Виктор Викторович…
— …Витальевич, — пробормотал полковник.
— Конечно, конечно, — согласился профессор. — А не могли его… специально? Медики всегда все на сердце списывают…
Белецкий захлопал глазами и уставился на него:
— А я думал, это вы мне после экспертизы скажете!
Профессор беззвучно открыл и закрыл рот. Как рыба.
Школьник в десятый раз глянул на часы, убедился, что пятнадцать минут наконец прошли, и рысцой помчался к стенду. Пора было заняться главным.
— Так, ребята, по местам!
Хотя, в общем-то, для дела вполне достаточно было двоих ребят — его самого за пультом да Вовки за рулем, но он поставил за пульт Юрика, а сам полез в канаву — хотел посмотреть на колеса в момент торможения.
— Юрий Константинович, если водитель готов, выводи на семьдесят!
— А почему семьдесят? — встревоженно спросил уголовный майор Пантюхо. — Там он шел никак не больше пятидесяти!
Но в этот момент Завезиздров вопросительно приподнял голову, Вовка кивнул, и Юрик подчеркнутым движением нажал на кнопку. Раздался свирепый визг тормозов, колеса резко остановились, а ролики под ними, как заметил Школьник, провернулись ещё примерно на полоборота. Все торможение длилось какую-то секунду. Борис Йосич выбежал из канавы наверх, велел Владику сбросить давление на полатмосферы и кинулся к самописцу.
На широкой бумажной ленте нарисовались диаграммы — характерное для «Москвича» повышенное время запаздывания, нормальной крутизны передний фронт (значит, воздуха в гидросистеме нет) и плавная выпуклая кривая на участке установившегося замедления с максимумом ближе к концу торможения. Левый тормоз дал несколько большее замедление — процентов на двадцать пять, соответственно и время торможения получилось короче.
— Нормальные москвичевские диаграммы, — заметил Юрик.
— Давай повторим с восьмидесяти.
— Ну что вы то семьдесят, то восемьдесят, — сердито вмешался майор Пантюхо. — Я же вам говорю, у него скорость была не больше полста!
— Вовка, верни пневмоногу в исходное! — крикнул Школьник.
Вовка кивнул — уже, мол.
— Юрик, разгоняй.
И только потом повернулся к майору:
— Видите ли, на стенде инерционная масса меньше, чем на дороге, поэтому приходится увеличивать скорость, чтобы воспроизвести реальную температуру поверхностей трущейся пары. Если ещё учесть разный темп теплоотвода, то надо выдержать равенство эм-вэ-куб для дороги и стенда… Вы догоняете, или лучше написать формулы?
Пантюхо хлопал глазами:
— А-а… а зачем выдерживать куб?
— Ну, подробно вы можете почитать нашу с Ситояном статью в пятнадцатом выпуске «Трудов», а в двух словах — коэффициент трения сильно зависит от температуры, поэтому её надо точно воспроизвести, чтобы торможение на дороге и стенде получилось одинаковым. «Москвичу» надо семьдесят-восемьдесят для передних тормозов и сорок-пятьдесят для задних.
— А…
— Из-за неравномерного конструктивного распределения тормозных сил по осям, — внес полную ясность доцент и повернулся к пульту.
Белецкий покачал головой и хмыкнул, верный Бабешко хитро ему подмигнул — знай наших! Да, именно то, что было обещано Кучумову. Все очень умно — и как хочешь, так и понимай.
— Борис Йосич, вы об этом обязательно в заключении эксперта напишите, пожалуйста, — деловито сказал полковник.
Школьник посмотрел на него какими-то очумелыми глазами, пожевал губами и наконец ответил:
— Писать слишком много будет, я сделаю ссылки на статью и приложу ксерокопию — устроит?
Белецкий подумал и сказал, что так даже лучше будет.
Тем временем Юрик вышел на режим, снова обменялся мимическими сигналами с Вовкой и затормозил. Теперь юза не было, доцент расплылся в довольной улыбке и торжествующе ткнул пальцем в левую диаграмму замедления — максимум отчетливо сместился вперед, разница между правым и левым тормозами выросла до тридцати процентов.
— Все, переставляем машину! Во… Владимир Иванович, снимите пневмоногу с педали, приготовьтесь к перемещению!
Школьник нажал кнопку подъема, заныл гидронасос, площадки подъемников поползли кверху, подхватили колеса и застыли на уровне пола.
Господа ученые занялись привычной научной работой — протолкнули «Москвич» вперед, пока на роликах не оказались задние колеса. Завезиздров включил привод, раскрутил до пятнадцати, подержал, пока установятся колеса, проверил, нет ли повышенного сопротивления.
— Давай сорок пять! — крикнул доцент.
Тем временем Белецкий обратил внимание, что водитель за рулем не сидит, и вполголоса попросил у Бабешко объяснений.
— Так управляемые ж колеса не крутятся, чем управлять? — объяснил Павлик.
— А машину не выкинет вбок?
— Не-е, она самоустанавливается…
— Силы образуют систему с отрицательной обратной связью, исчерпывающе разъяснил доцент снизу.
— А когда передние крутили?
— С положительной, — рассеянно ответил Школьник: скорость уже выровнялась, и он приготовился следить за колесами.
Снова завизжало, левое колесо довольно быстро затормозилось, а правое продолжало вертеться как ни в чем не бывало. Народ загудел.
— А кто ж тормозил? — невпопад спросил капитан Пархоменко.
— Пневмонога, — ответил ему Носовой, наклонился и оттянул шток и педаль в исходное положение.
Школьник пробежал к пульту, глянул на диаграммы. Левая — боле-мене, а на месте правой — чуть волнистая линия миллиметра на три выше нуля. «Все-таки отлично зэк тахогенераторы выставил», — машинально отметил про себя доцент. Переглянулся с Юриком, оба в унисон кивнули — им уже все было ясно.
— Ну и что вы там увидели? — поинтересовался Белецкий.
— Правый задний тормоз не работает, Виктор Витальевич, — терпеливо разъяснил Школьник, — а впереди правый немного слабее. При экстренном торможении эту машину должно было неизбежно занести в левую сторону, на полосу встречного движения.
— А почему не работает?
— Сейчас посмотрим. Владимир Иванович! — крикнул доцент Разину. Вскрываем задний правый тормоз!
Ловко и слаженно скатили «Москвич» вперед, на канаву, поддомкратили, сняли колесо и тормозной барабан.
Школьник присвистнул.
— Владик, переноску!
Безотказный Владик живо подал переносную лампу на длинном шнуре, доцент светил и бурчал себе под нос, сзади сопела толпа — это не какие-то там диаграммы, это здесь все понимали.
Тормоз зарос ржавчиной, колодки были рыжие и накладки рыжие, хоть и новые. Впрочем, несколько рисок под ржавчиной просматривалось.
Рядом со Школьником присел хмурый представитель СТО.
— Пускай там кто-нибудь нажмет на педаль…
Вовка Носовой со вздохом прошел вперед (ему тоже хотелось посмотреть) и сел на водительское место.
— По чуть-чуть! — скомандовал Школьник.
Этот лозунг, общепринятый при других обстоятельствах, здесь прозвучал как-то неожиданно, но Вовка понял.
— Ну что, ты жмешь?
— Нажал и держу.
— Отпусти и снова нажми!
Картина не изменилась — колодки стояли как вкопанные.
Внезапно инженер со станции обслуживания оживился:
— Дайте две монтажки!
Вежливо отпихнул доцента плечом, примостился, зацепил плоскими концами монтировок закраину опорного диска… Тут и Школьник увидел: обе колодки были наклонены вперед. А инженер тем временем поднажал и сдвинул их на место.
— А ну, ещё надави, плавно… Стоп!
Колодки разошлись.
— Брось!
Колодки, стянутые пружинами, сошлись снова. Тормоз заработал.
Доцент смущенно крякнул. Ему было неловко. Понятное дело, человек со станции обслуживания — практик, на эти колодки каждый день глядит, потому и заметил быстрее, а все равно неудобно. Надо бы у них поторчать несколько дней, набить глаз…
Быстренько поставили на место тормозной барабан и колесо, убрали домкрат. Владик нырнул в канаву, включил гидравлику и вывесил передок. Вытащили колодки передних дисковых тормозов, начали придирчиво сравнивать. На левом тормозе накладки были рябые, словно изъеденные оспой.
— Странно, — удивился инженер с СТО, — накладки хуже, а тормозит лучше…
У Школьника отлегло от сердца — ему диаграммы все это давно показали, теория могла взять реванш.
