своего вопроса. Из-за того, что не доверяю нашей любви. Из-за того, что хотела, чтобы Филипп был тем, кем он не является. Он продолжал говорить громко и ласково, заглушая мои воспоминания о запретном поцелуе, о встрече одиноких душ. Я любила Филиппа, и он любил меня. А тот поцелуй был просто вспышкой чувств. У нас с Филиппом все будет хорошо.
Глава 22
Сентябрь 2018 года
Бен.
Он сидел в комнате ожидания, пока Джимми заканчивал очередную процедуру, и мы избегали друг друга, как и положено людям, которые понимают, что испытывают то, чего не должны. Либерти уже вылечила мою аллергию на миндаль, но я начала замечать проявление других надоедливых чувств. Если метод NAET был действенным для таких непонятных аллергенов, как реактивное топливо или слюна, то, возможно, он мог бы излечить мою реакцию на голос Бена, его впалые глаза, печаль на его щеках. Бен был триггером, который мне нужно было в себе истребить.
Я бы предпочла, чтобы это было не так, но его присутствие оказывало на меня сильное влияние. Я отрицала, что подмечала, во что он был одет, как его волосы падают ему на лоб, как те же глаза глядят на меня, словно он хочет в чем-то разоблачить. Мы никогда не обсуждали ту ночь и то, что могло произойти между нами. Случившееся оплетало нас будто сорняк, а сорняки опасны. Они охотятся за жизненной энергией, и, хотя их цветы маскируют истинные намерения, все знают, что сорняки уничтожают то, что красиво и заслуживает жизни.
Лучше похоронить чувства, чем строить такие высокие стены, через которые невозможно перебраться. Я любовалась своим кольцом и думала над тем, что оно для меня значило, и поверхностные чувства к Бену казались именно такими – поверхностными. Мой разум решил надо мной подшутить. Все это было не по-настоящему. Не как у нас с Филиппом. Мы с ним были настоящие.
Бен был приветливым и вежливым. Тот уязвимый Бен, который нуждался во мне, исчез. Больше не было двух людей, нуждавшихся друг в друге, и, может быть, поэтому мы вернулись в свои защитные скафандры, играя в эту игру, в то время как в воздухе витали сильные эмоции. У нас хорошо получалось притворяться, делать вид, что ничего не произошло. И на какое-то время мне удалось себя в этом убедить.
Когда Филипп вернулся домой, в нашем первом поцелуе я почти ощутила вкус предательства, но стоило ему жадно приоткрыть губы, как я проскользнула внутрь разумом и телом. Я забыла, что мои губы касались кого-то еще, что мои эмоции когда-то взяли надо мной верх.
Избегать Бена было равносильно признанию, что я согрешила, что внутри нас посадили какой-то крошечный росток, который мог превратиться в нечто большее. Поэтому я составляла Филиппу и Бену компанию за ужином, ведь Филипп и Бен были друзьями. Никаких Бена и Чарли не было сейчас и вообще никогда не было. Мой мозг обманул меня и заставил почувствовать то, чего не было, и я спрятала эту злополучную ошибку, поместила ее в клетку и предала забвению. Пока Бен приносил наши любимые блюда, мы сидели за столиком и любовались закатом над заливом. Вспышка страсти между нами была в прошлом, и я научилась получать удовольствие от того, что он готовил еду так, будто мы были единственными посетителями. Он всегда знал, чем я хотела полакомиться – болоньезе из баранины, салат «Цезарь» с анчоусами, тунец с приправленными овощами. Для Санни у него всегда была наготове кастрюлька со свежей курицей и белым рисом. Наши порции всегда были щедрыми, а бокалы полными. Насколько бы ни был загружен ресторан, Бен уделял нам особое внимание.
Со временем мои отношения с Беном превратились в дружеские. Филипп стал тем самым клеем, что соединял нас. Он был живым напоминанием о том, почему мы стали друзьями, и позже это стало нашим оправданием. В те вечера Джимми приходил, чтобы просто побыть с нами. Он отправлялся вместе с Санни гулять по песчаному пляжу, охотясь за ракушками, а затем Джимми и я ели ванильное мороженое, щедро посыпанное разноцветным драже, если только это был не лечебный день.
В то время мы были словно одна семья – Филипп, Бен, Джимми и я.
Мы делали все то, что так любят делать вместе члены одной семьи. Брали напрокат гидроцикл, посещали Океанариум в Майами и ели чертовски много мороженого.
А когда Филипп снова уехал, я составляла компанию Джимми и Бену. Театр у моря, каякинг и еще больше мороженого.
К тому времени напряжение между нами исчезло, и мы с Беном смеялись за бокалом вина и ели в парке фруктовый лед со вкусом лайма. Мы часами болтали о нашем детстве, о пережитых потерях и параллелях между управлением работой кухни и руководством над классом.
– Ты скучаешь по своим ученикам, – сказал он.
– Да, скучаю.
– Я сам не был прилежным учеником, но уверен, что ты оказала огромное влияние на жизни этих детей.
Как же я скучала по тем дням!
– Это было взаимно.
Либерти иногда дразнилась, говоря, что Бен явно влюблен в меня. Я шикала на нее, а сама позволяла этой идее витать в воздухе, наполняя меня мыслями из разряда «а что, если бы». Я возвращалась в наш пустой дом и задавалась одним вопросом. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, могло бы все сложиться иначе? А утром я приветствовала Филиппа в «ФейсТайме» и прощала себя за этот вопрос.
Иногда Филипп звонил мне, когда мы сидели за общим столом, и я слышала в его голосе радость от того, что он знал – Бен заботится обо мне.
В том, что касалось отношений, Либерти верила в пересекающиеся круги.
– Один человек никогда не сможет удовлетворить все твои потребности. Ты это центр окружности, и с ним у тебя просто большая площадь пересечения.
Я спорила с ней по поводу этого заключения, веря в любовь. Одну-единственную и настоящую.
* * *
Каким бы все это ни было невинным, и какой бы сильной ни была степень моего отрицания, я знала, что должна держаться подальше от Бена. Это было так же ясно, как сияющая в небе луна. И вот в чем мне было стыдно признаться: я не знала, как это сделать.
Однажды в субботу он позвонил и пригласил меня пойти в кино с ним и Джимми. Мальчик сидел между нами, и я то и дело отрывала взгляд от актеров и задерживала его
