— Вспомни, тебе понадобилось почти пять недель, чтобы поверить в то, что пропавшая девочка жива. Лично я помню, как малышки играли на нашей лужайке в Хэтби. После внезапного исчезновения одной из них моя мать слегла на две недели, а отец допрашивал всех слуг до единого с целью выяснить, не таит ли кто из них злого умысла относительно его детей.
— Наверное, целое поколение нянь было до смерти напугано этой чисткой рядов, — усмехнулся Саймон.
— Но ведь и ты должен помнить ее, — нахмурился Харкорт. — В то лето ты тоже был в Пэтон‑Парке, разве нет?
— Нет, в то лето меня там не было.
— Ну да, кажется, я помню твои письма. В то лето во время скачек тебя сбросила лошадь, и ты сломал ключицу. Или я ошибаюсь?
Саймон вздохнул. В то лето он сочинил десяток лживых историй в своих письмах друзьям. Рашден, разгневанный на него по какой‑то причине, которую он теперь уже не мог вспомнить, решил сослать его в мрачное захолустное имение в Шотландии. На вокзале в Йорке он удрал от сопровождающих и сумел вернуться в родительский дом. Когда родители решили немедленно вернуть его графу Рашдену, он сбежал и от них, на этот раз в Лондон.
Карманных денег ему хватило всего на четыре дня.
Дорога в Пэтон‑Парк, где его ждали Рашден с супругой, оказалась трудной и одинокой. Осознание собственной беспомощности и неспособности прожить самостоятельно, неизбежности возвращения к Рашдену с поджатым хвостом было для него в то время самым страшным ударом судьбы.
Теперь ему пришло в голову, что Нелл в том же возрасте уже работала неполную рабочую смену на табачной фабрике. Во всяком случае, она именно об этом рассказывала за одним из совместных завтраков. Окажись она на его месте, она бы уж знала, как заработать на жизнь.
Эта мысль захватила его настолько, что он не сразу ответил на вопрос Харкорта и вернулся к реальности, только когда тот многозначительно покашлял.
— Да, я тогда участвовал в скачках с препятствиями. Совсем забыл об этом, — заставил себя улыбнуться Саймон.
О том лете он помнил совсем немного, по большей части собственную ярость. Тогда она толкнула его на целый ряд глупых поступков, в том числе и на опасный прыжок, который он много лет не мог себе простить. В результате падения он сломал ключицу, а вот его коню Юпитеру повезло гораздо меньше.
Рашден настоял на том, чтобы Саймон пристрелил коня, прекратив его страшные мучения. Сейчас, вспоминая об этом, Саймон понимал, что это было одно из немногих решений графа, которые он мог уважать.
— Но все равно ты должен был видеть ее хотя бы раз, — настаивал на своем Харкорт.
— Да, кажется, я видел ее пару раз, мельком, — ответил Саймон, задумчиво поглаживая горлышко стоявшей между ними бутылки дорогого портвейна.
Впервые он увидел сестер‑двойняшек, когда приехал в Пэтон‑Парк на каникулы. Тогда он не смог различить, кто из них Корнелия, а кто Кэтрин. Теперь он догадался, что та, которая требовала у него конфет, была Корнелией, а та, которая запустила в него куклой, когда он сказал, что у него их нет, была Кэтрин.
— Она сильно изменилась с того времени? — спросил Харкорт, имея в виду Нелл.
— А ты сам как думаешь? Ей ведь тогда было всего пять лет.
— Нет, я не об этом, — замялся Харкорт. — Ты сказал, что она росла в жутких трущобах. Это сильно заметно?
— Неужели ты думаешь, что это не заметно?
— Я просто… — запнулся Харкорт, — я хотел спросить, удалось ли ей сохранить хоть что‑то из полученного в детстве воспитания… Наверняка она не такая, как все прочие… простолюдины?
Саймон не знал, что сказать. В замешательство его привела не столько абсурдность вопроса, сколько сам факт того, что его задал Харкорт, росший в богатстве и благополучии. Он много путешествовал и имел широкие либеральные взгляды. Если даже он полагал, что аристократическое происхождение Нелл должно было уберечь ее от грубости и невежества низкого сословия, в котором она воспитывалась, то большинство знатных господ, несомненно, будут ожидать от нее благовоспитанности и хороших манер настоящей молодой аристократки.
За последние несколько недель ее отношение к учителям изменилось, но результаты ее самоотверженных усилий были еще не слишком заметны — все‑таки между Мейфэром и Бетнал‑Грин была огромная дистанция. Однако Саймон посчитал, что будет достаточно, если она хотя бы не испортит отношения с теми, кто, возможно, будет выступать в суде во время установления ее происхождения.
Вопросы Харкорта заставили его пересмотреть свое мнение на этот счет. Получение утраченного наследства не гарантирует восстановления всех привилегий, полагающихся ей по праву рождения. Китти Обен вращалась в высшем свете, уверенная в своей принадлежности к нему. Нелл же будет очень трудно освоиться в нем и стать своей.
«Наверняка она не такая, как все прочие… простолюдины?»
Вот именно, что такая.
Саймон погрузился в размышления. Богатство сильно смягчит все проблемы, которые могут возникнуть в ее новой жизни. К тому же она не выказывала ни малейшего интереса к общественным кругам, где могли с презрением отнестись к недостаткам ее воспитания и отсутствию хороших манер. Он и сам давно уже понял, что людское одобрение не стоит того, чем приходится платить за него.
Затянувшееся молчание Саймона заставило Харкорта заерзать на стуле.
— Черт побери, Рашден! Ты же понимаешь, о чем я. Бетнал‑Грин — это же самая грязная дыра в Лондоне!
— Вовсе нет, — невозмутимо сказал Саймон. — Скорее это относится к району Уайтчепел.
Рядом с ними появился официант, деликатно покашливая, чтобы привлечь к себе внимание богатых посетителей. Саймон взял счет, не обращая внимания на протесты друга, и сунул руку в карман в поисках бумажника.
— Но сегодня моя очередь платить, — возразил Харкорт.
— Не волнуйся, — успокоил его Саймон, — моя невеста из трущоб вскоре уладит все мои финансовые затруднения.
Он положил на стол банкноту и взглянул в широко раскрытые глаза друга.
— Так ты и вправду решил жениться на ней?
Боже милостивый!
— Уверяю тебя, сначала я проверю, нет ли у леди Корнелии заразных болезней, и только потом приглашу тебя познакомиться с ней, — пошутил Саймон.
— Ну что ты, дружище, — фыркнул Харкорт, — я же не это имел в виду…
— Разумеется, — кивнул Саймон, чувствуя определенную неловкость.
К чему эти обиды? Харкорт хотел сказать, что жениться на ней можно только от большого горя. Но ведь так оно и было! Разве Саймон не находился в самом горестном положении, какое только можно было представить?
