– Все обойдется, – заверила я, потуже затягивая давящую повязку на поврежденной икре. – Отнесите его в замок, попросим миссис Фиц дать ему горячей похлебки и теплое одеяло. Рану надо зашить, а у меня нет с собой инструментов.
Эхо в тумане на склоне холма повторяло ритмический треск колотушек. И вдруг над туманом и над деревьями прозвучал такой пронзительный вопль, что поблизости от меня вырвался из своего тайного укрытия фазан и, трепеща крыльями от страха, улетел.
– Господи помилуй, а это что такое?
Я подхватила связку бинтов, оставила своего пациента на попечение его приятелей и бегом кинулась в лес.
Под сводом ветвей туман был гуще, и я что-то могла видеть лишь на расстоянии нескольких футов, но повторяющиеся крики и треск ломаемого подлеска вели меня в правильном направлении.
Он прошел позади меня. Прислушиваясь к крикам впереди, я не услышала его и не видела до той минуты, когда он уже удалялся – темная огромная масса, движущаяся с немыслимой быстротой почти бесшумно на нелепо маленьких раздвоенных копытах.
Я была так поражена неожиданностью его появления, что вначале даже не успела испугаться. Я просто уставилась в туман на том месте, где скрылось с глаз щетинистое темное существо. Потом, подняв руку, чтобы убрать волосы со лба, я увидела на руке красную полосу. Взглянула вниз – такая же полоса осталась на моей юбке. Животное было ранено. Быть может, это оно кричало?
Нет, подумала я. То был крик смертельно раненного человека. А зверь пробежал мимо меня быстро, полный силы. Я перевела дух и снова вступила в стену тумана в поисках раненого.
У подножия невысокого холма я нашла его, окруженного мужчинами в килтах. Они накрыли раненого своими пледами, чтобы ему было тепло, однако влажная ткань на его ногах была угрожающе темного цвета. Широкая полоса свежей черной земли на склоне показывала, где спустился человек, а втоптанные в грязь сухие листья и перепаханная копытами почва у подножия – место, где на него напал кабан. Я опустилась на колени возле раненого, откинула пледы и приготовилась к осмотру.
Сделать это я не успела: крики мужчин заставили меня повернуть голову, и я еще раз увидела, как из-за деревьев явился бесшумный ночной кошмар.
На этот раз я успела разглядеть кинжал, который торчал в боку у зверя, – быть может, дело рук того, кто лежал передо мной на земле. Успела разглядеть окровавленные желтые клыки и бешеные маленькие красные глазки.
Мужчины возле меня, ошеломленные, как и я, этим появлением, начали хвататься за оружие. Быстрее всех действовал высокий человек, выхвативший копье у оцепеневшего соседа и выступивший вперед.
То был Дугал Маккензи. Он двигался почти небрежно, копье держал низко, обеими руками, словно полную лопату грязи. Шел на зверя, что-то негромко приговаривая по-гэльски, как будто выманивал кабана из-под прикрытия дерева, под которым тот остановился.
Первая атака зверя была неожиданной, как взрыв. Кабан промчался так быстро и так близко, что коричневый охотничий тартан Дугала шевельнулся от поднятого зверем ветра. Он мгновенно развернулся и кинулся снова – заряд мускульной ярости. Дугал отскочил, как тореадор, и ударил кабана копьем. Назад, вперед, снова и снова. Это напоминало танец, соперники с силой взрывали землю, но двигались с такой скоростью, что казалось – они оторвались от нее.
Бой тянулся всего минуту или около того, но она была долгой, эта минута! Кончилось все тем, что Дугал, увернувшись от острых клыков, поставил точку, вонзив копье между горбатыми лопатками зверя. Тупой удар и жуткий пронзительный визг, от которого у меня мурашки забегали по коже. Маленькие кабаньи глазки заметались из стороны в сторону, отыскивая того, кто совершил возмездие; животное шло, пошатываясь, и острые копыта глубоко уходили в почву. Визг продолжался, дойдя до неимоверной высоты и силы, тяжелое тело клонилось набок, и кинжал все дальше уходил в плоть. Кабан начал рыть копытами землю, разбрасывая комья грязи.
Визг оборвался внезапно. На мгновение наступила тишина, потом зверь хрюкнул и больше не двигался.
Дугал не стал ждать конца агонии; он обошел подергивающуюся тушу и подошел к раненому. Опустился на колени и подсунул руку под плечи жертвы, заменив другого человека, который поддерживал раненого до сих пор. Кровь кабана обрызгала Дугалу лицо, несколько капель, уже высыхающих, попало на волосы сбоку.
– Подбодрись, Джорди, – с неожиданной мягкостью в грубом голосе произнес он. – Держись, дружище. Я убил его. Все в порядке.
– Дугал? Это ты, друг?
Раненый повернул голову к Дугалу и старался открыть глаза.
Я принялась отыскивать пульс и слушала с возрастающим изумлением, как Дугал, неистовый, беспощадный Дугал тихо и ласково разговаривает с пострадавшим, прижимая его к себе, приглаживая ему спутанные волосы.
Я откинулась назад и опустилась на груду одежды, лежавшую на земле. Глубокая рана длиной примерно восемь дюймов шла от паха по внутренней стороне бедра, кровь из нее лилась непрерывно, однако не толчками – значит, бедренная артерия не задета и кровь можно остановить.
Ничего нельзя было поделать с другой раной – в животе; острые кабаньи клыки порвали кожу, мышцы, брыжейку и кишечник. Крупных сосудов здесь не было видно, однако кишки порваны, распороты, я хорошо видела это в широком отверстии раны. Подобные ранения ведут к фатальному исходу даже в условиях современной операционной с ее инструментарием, шовным материалом и антибиотиками под рукой. Содержимое кишечника попадает в брюшную полость, заполняет ее и инфицирует полностью. А здесь, не имея никаких препаратов, кроме чеснока да цветков тысячелистника…
Я встретилась глазами с Дугалом, который тоже смотрел на ужасную рану.
«Он будет жить?» – почти неслышно, еле шевеля губами, спросил Дугал через голову раненого.
Я покачала головой. Дугал помедлил, потом потянулся вперед и распустил наложенный мною жгут на бедре. Дугал посмотрел на меня, видимо, ожидая протеста, но я только кивнула. Я могла остановить кровотечение и заставить перенести раненого в замок на носилках. Обречь его на долгую агонию, обширное нагноение и гангрену, которая в конце концов непременно его убьет, измучив невыносимой болью. Дугал подарил ему более легкую и лучшую смерть – под небом, на ковре из листьев, окрашенных кровью его сердца и кровью зверя, который поразил его. Я подползла на коленях по сырым листьям к умирающему и поддержала ему голову.
– Скоро станет легче, – сказала я, и голос у меня был ровный – к этому-то я приучила себя. – Боль утихнет.
– Да. Уже теперь… легче. Я не чувствую рук… и ног тоже… Дугал… ты здесь? Ты здесь, друг?
Умирающий слепо водил перед лицом коченеющими руками. Дугал твердо взял эти руки в свои и все шептал что-то раненому на ухо.
Спина у Джорди выгнулась дугой, каблуки глубоко ушли в мокрую землю – тело протестовало против того, с чем уже смирился разум. Время от времени он порывисто вздыхал – потеря крови лишила его кислорода, он задыхался.
Тишина стояла в лесу. В тумане не пели птицы, и мужчины, ожидавшие конца стоя под деревьями, тоже молчали – как эти деревья. Дугал и я склонились над телом, все еще бормоча слова утешения – горестное напутствие тому, кто уходил в небытие.
Дорога вверх по холму к замку прошла в молчании. Я шла рядом с погибшим, которого уложили на носилки из сосновых ветвей. Следом за нами таким же способом несли тело его врага. Дугал шел впереди в одиночестве.
Едва мы вошли через ворота на главный двор, я увидела толстую коротконогую фигуру отца Бейна, опоздавшего напутствовать своего прихожанина.
Я сразу повернула к лестнице, которая вела к моему врачебному кабинету, но Дугал удержал меня. Мимо нас пронесли к часовне накрытое пледом тело Джорди и оставили нас вдвоем в опустевшем проходе. Дугал взял меня за руку.
– Вы и раньше видели умирающих мужчин, – сказал он ровным голосом. – Смертельно раненных.
Не вопрос, а почти обвинение.
– Многих и многих, – ответила я так же просто.
Высвободила руку и оставила его одного, а сама направилась ухаживать за своим живым пациентом.
Смерть Джорди, пусть и ужасная, прервала течение празднества ненадолго. Похоронную службу над ним провели в тот же день, а игры начались на следующее утро.
Игр я почти не видела, так как была в основном занята тем, что наскоро чинила их участников. Единственное, что могу с уверенностью сказать о подлинно шотландских играх, – они не для слабых. Я бинтовала ноги тем, кто неудачно пытался танцевать среди мечей, накладывала лубок на сломанную ногу незадачливой жертвы неточно брошенного молота, снабжала касторкой и сиропом из настурции бесчисленных ребятишек, объевшихся сластями. И к вечеру совершенно обессилела.
Я взобралась на стол в кабинете, чтобы вдохнуть через окошко хоть немного свежего воздуха. С поля, где проходили игры, все еще доносились крики, смех и музыка. Очень хорошо. Новых пациентов нет, надо надеяться, не будет до завтра. Что там, говорил Руперт, у них на очереди? Стрельба из лука? Хмм. Я проверила запас бинтов и закрыла за собой дверь кабинета.
