– Ты должна была, – говорю я, стряхивая с пальцев оранжевую пудру от сырных палочек. – В тот день ты была с нами. – Я помню, как она разрывалась между тем, чтобы положить внутрь их с Питером фотографию или розу, которую он подарил ей на день рождения. Я не могу вспомнить, на чем она остановилась.
– Что ж, внутри ничего нет, так что, полагаю, я ничего не клала. Без разницы.
Я заглядываю внутрь капсулы времени, чтобы удостовериться. Она пустая.
***
– Помните, как мы раньше играли в Ассасинов? – интересуется Тревор, выдавливая последние капли сока из своего Капри Сан.
Ох, как я любила эту игру! Она похожа на пятнашки: каждый игрок наугад вытягивает имя другого игрока, после чего должен выбить его из игры. Когда он выбивает своего, то должен нейтрализовать того, кого должен был выбить тот. В игре нужно много подкрадываться и прятаться. Она может длиться несколько дней.
– Я была Черной Вдовой, – говорит Женевьева. Она слегка подталкивает Питера плечом. – Я выигрывала больше всех.
– Я тебя умоляю, – усмехается Питер. – Я много раз побеждал.
– Так же, как и я, – вставляет Крис.
Тревор показывает на меня.
– Эл’ил Джи, ты была наихудшей. Не думаю, что ты хоть раз выиграла.
Я делаю недовольное лицо. Эл’ил Джи. Я и забыла, что он называл меня так раньше. И он прав – я ни разу не выиграла. Вообще. Один раз я была близка к победе, но Крис нейтрализовала меня на встрече по плаванью Китти. Я думала, что была в безопасности, поскольку стояла поздняя ночь. Я была так близка к победе, что почти могла ощутить ее на вкус.
Глаза Крис встречаются с моими, и я знаю, что она тоже помнит это. Она подмигивает мне, а я одариваю ее раздраженным взглядом.
– У Лары Джин просто нет инстинкта убийцы, – произносит Женевьева, глядя на свои ногти.
Я отвечаю:
– Не всем же дано быть черными вдовами.
– Верно, – соглашается она, и я стискиваю зубы.
Джон спрашивает у Питера:
– А помнишь тот раз, когда у меня было твое имя, и я прятался перед школой за машиной твоего отца, но из автомобиля вышел не ты, а твой отец? И я так напугал его, что мы с ним оба закричали?
– А затем нам пришлось все бросить, когда Тревор заявился в мамин магазин в лыжной маске, – хохочет Питер.
Все смеются, за исключением меня. Я все еще переживаю из-за «инстинкта убийцы» Женевьевы в мой огород.
Тревор смеется так сильно, что едва может говорить.
– Она чуть не вызвала копов! – умудряется пролепетать он.
Питер слегка подталкивает носок моих кед своим.
– Мы должны снова сыграть.
Он пытается вернуть мою благосклонность, но я не готова простить его, так что просто безразлично пожимаю плечами. Хотелось бы мне на него не злиться, ведь мне действительно хочется снова сыграть. Я хочу доказать, что у меня тоже есть инстинкт убийцы, что я не какой-то ассасин-неудачник.
– Нам следует сделать это, – говорит Джон. – В память о прошлом. – Он ловит мой взгляд. – Одна последняя попытка, Лара Джин.
Я улыбаюсь.
Крис приподнимает бровь.
– И что же получит победитель?
– Ну, … ничего, – отвечаю я. – Это будет просто ради удовольствия. – При этих словах Тревор корчит рожу.
– Обязательно должен быть приз, – говорит Женевьева. – А иначе, какой смысл?
Я быстро соображаю. Что бы могло быть хорошим призом?
– Билеты в кино? Выпечка на выбор победителя? – выпаливаю я. Никто не говорит ни слова.
– Мы все могли бы скинуться по двадцатке, – предлагает Джон. Я бросаю на него благодарный взгляд, и он улыбается.
– Деньги – это скучно, – произносит Женевьева, потягиваясь, как кошка.
Я закатываю глаза. Кому нужны ее два цента? Ее сюда даже не приглашали.
Тревор говорит:
– Эм-м, а как насчет того, что победитель будет получать завтрак в постель каждый день в течение недели? Это могли бы быть блины в понедельник, омлет во вторник, вафли в среду, и так далее. Нас шестеро, так что…
Содрогнувшись, Женевьева вставляет:
– Я не ем завтрак. – Все стонут.
– Почему бы тебе не предложить что-то вместо того, чтобы отвергать все предложения, – бросает Питер, и я прячу лицо за косой, чтобы никто не увидел мою улыбку.
– Ладно. – Женевьева раздумывает минуту, а затем по ее лицу расползается ухмылка. Это ее взгляд Грандиозной Идеи, и он заставляет меня нервничать. Медленно, взвешенно, она предлагает, – Победитель получает желание.
– От кого? – спрашивает Тревор. – От всех?
– От любого, кто играет.
– Погодите, – встревает Питер. – На что мы здесь подписываемся?
Женевьева выглядит очень довольной собой.
– Одно желание, и ты должен исполнить его. – Она похожа на злую королеву.
Глаза Крис поблескивают, когда она интересуется:
– Все, что угодно?
– В пределах разумного, – быстро добавляю я. Я подразумевала вовсе не это, но, по крайней мере, народ готов играть.
– Разумное – субъективно, – указывает Джон.
– В сущности, Джен не может заставить Питера заняться с ней сексом в последний раз, – говорит Крис. – Все же думают об этом, верно?
Я застываю. Это не то, о чем я думала; как бы, вообще. Но теперь думаю.
Тревор разражается смехом, и Питер толкает его. Женевьева качает головой.
– Ты омерзительна, Крисси.
– Я только сказала то, о чем подумали все!
В этот момент я почти не слушаю. Все, о чем я могу думать, это то, что мне хочется сыграть в эту игру и хочется выиграть. Хотя бы раз я хочу в чем-то победить Женевьеву.
У меня есть только одна ручка и нет бумаги, так что Джон разрывает коробку от сэндвич-мороженого, и мы по очереди записываем наши имена на кусочках картона. Затем каждый кладет свое имя в пустую капсулу времени, и я встряхиваю ее. Мы передаем ее по кругу, я вытягиваю последняя. Достаю кусок картона, и, держа близко к груди, открываю его.
ДЖОН.
Что ж, это все усложняет. Я украдкой поглядываю на него. Он аккуратно засовывает свой кусочек картона в карман джинсов. Прости, друг (по переписке), но ты проиграешь. Я быстрым взглядом обвожу помещение в поисках подсказки, у кого может быть мое имя, но у всех на лицах застыло непроницаемое выражение.
36
Правила: ваш дом – безопасная зона. Школа находится в безопасной зоне, а вот парковка – нет. Как только ты переступишь за дверь, начинается честная игра. Ты выбываешь, если тебя выбили касанием в две руки.
И если ты не исполнишь желание, то поплатишься жизнью. Женевьева объявляет последнюю часть и от нее меня бросает в дрожь. Тревор Пайк содрогается и говорит:
