Лиллиана была потрясена. Неужели она произнесла такое? Несмотря на ее новое знание о том, что могло произойти между ними — что могло произойти внутри нее, — она не могла понять, как она сумела это вымолвить. Ее руки, только что крепко обнимавшие мощную шею Корбетта, теперь медленно скользили по его влажным плечам и рукам. Ей казалось невероятным, что она может вот так лежать с мужчиной. Особенно с этим мужчиной. Честность не позволила бы ей отрицать, что близость с ним дала ей наслаждение. Но все равно… просить его подождать! Это были слова блудницы, а не жены.
Когда Корбетт приподнялся, опираясь на локти, и взглянул ей в лицо, Лиллиана всеми силами старалась спрятать от него глаза. Но он не дал ей такой возможности и повернул ее лицо к своему.
— Мне бы не следовало так набрасываться на тебя, — начал он; лицо у него было серьезным и решительным. — Я очень доволен тобой, Лилли. Несмотря на все, что было раньше, я думаю, что наш брак может оказаться счастливым, браком обоюдного согласия. Если я не позволил тебе… если я был слишком… слишком тороплив с тобой, то у меня есть для этого лишь одно оправдание: наслаждение, которое подарила мне моя жена, оказалось несравненно большим, чем я смел надеяться.
Тут он усмехнулся, и на фоне смуглого лица сверкнули белые зубы.
— Девственница — и при этом страстная женщина. Ты — редкая находка.
Его прямота смутила ее. Но к смущению примешивалось и неясное разочарование. Его слова о «счастливом браке» резали ее слух, хотя она и понимала, что у нее нет весомых причин для недоверия. «Брак обоюдного согласия» — это было именно то, о чем она только могла мечтать, и все-таки теперь, когда ей открывалась такая возможность, она возлагала на это слишком мало надежд.
Но обнаруживать перед ним свои чувства она не собиралась.
— Ты уже забыл главную причину, по которой женился на мне? — колко возразила она. — Ты забыл, что я — наследница?
Он засмеялся и запечатлел на ее губах горячий поцелуй.
— Моя страстная, девственная наследница. Да, Лилли, из тебя выйдет отличная жена.
Он помолчал и затем прижался к ней еще теснее. А потом начал медленно соскальзывать вдоль ее тела, от плеч к ногам… и сердце у нее громко застучало.
Прошлой ночью он уже проделывал этот маневр. Он именно так скользил вдоль нее, а потом дразнил ее своими прикосновениями и поцелуями доводил едва ли не до безумия. Голова Лиллианы запрокинулась назад, и она закрыла глаза в трепетном ожидании, когда почувствовала, как ложатся его горячие влажные поцелуи на ее грудь, а потом на живот. И вдруг откуда-то издалека донесся звук сигнального рога, и Корбетт поднял голову, прислушиваясь.
— Корбетт, — шепотом позвала она, стремясь продлить его прерванный поцелуй.
Но тут раздались тяжелые удары в дверь, и мгновение было разрушено.
Она слышала, как он коротко и приглушенно чертыхнулся, она слышала, как он отозвался на стук; но она не в силах была поверить своим глазам, когда он перевернулся на бок, встал с кровати и направился туда, где так и лежала его одежда.
Этого она никак не могла ожидать, и несколько секунд, пока не прошло первое потрясение, просто неподвижно лежала, неотрывно наблюдая за ним. Потом она почувствовала, какой холодный в комнате воздух, и еще более остро ощутила отсутствие сильного и горячего тела Корбетта.
Сердитым рывком она натянула на себя одеяло. Она с радостью забралась бы с головой под его защитное тепло, но гордость не позволяла этого. Когда она наконец отважилась взглянуть на мужа, он уже надел штаны и закреплял чулки на своих мускулистых икрах.
Несмотря на гнев — и на боль — Лиллиана не могла отрицать мужскую красоту этого человека. О, она хорошо понимала, что красота у него — это нечто совсем не то же самое, что у сэра Уильяма. Он был изборожден шрамами, отмечен следами тяжелой жизни, которая выпала ему на долю. И все равно это лишь усиливало влечение, которое тянуло ее к нему. В нем чувствовалась твердость гранита, несгибаемость дубового ствола; он прошел через все испытания, как сталь его меча.
— Я должен сейчас оставить тебя.
— Это уже достаточно ясно… что ты уходишь, — ответила она более раздраженным тоном, чем намеревалась.
Он поднял глаза и она увидела, как омрачилось его лицо.
— Нет, Лилли. Я хочу сказать, что должен оставить Оррик. У меня есть дело, которое нельзя отложить.
Как ни больно было ей пережить его уход с супружеского ложа, эта мука не шла ни в какое сравнение с потрясением от нового удара. Изумление было столь сильным, что она даже не сразу смогла ответить и просто смотрела на него непонимающими глазами.
Корбетт, со своей стороны, был, по-видимому, всецело поглощен процессом одевания, и молчание затянулось. Когда же до Лиллианы дошел смысл его слов, безмерная тяжесть легла ей на сердце, и она с трудом удержалась от слез. Она отвернулась и крепко зажмурила глаза, лишь бы не выдать своих чувств.
Будь он проклят! — стучало у нее в голове. — Будь он проклят за такое обращение с ней! Она, только что обвенчанная и уже покинутая, будет выглядеть такой униженной перед гостями, которые по праву рассчитывали по меньшей мере еще на целый день увеселений. И все же ужасная опустошенность, которую она сейчас ощущала, порождалась не мыслью об их обидной жалости. Он сбросил ее с высот страсти в устрашающие глубины покинутости. Он подал ей надежду на то, что их брак может оказаться удачным, а потом все перевернул и ясно показал, как мало он с ней считается.
Совсем недавно ее переполняли ощущения чуда и восторга, а теперь она казалась себе пустой и выдохшейся. Но она не заплачет, уговаривала она себя, борясь со слезами. Он никогда больше не заставит ее плакать.
— Куда же ты отправляешься? — Голос у нее звучал тихо: она держала себя в руках. Ей понадобились немалые усилия, чтобы сесть в постели.
Он ответил не сразу, сосредоточившись исключительно на шнуровке сапога.
— У меня есть дело, которое я должен исполнить. Это мой долг перед королем. Дело, которое не представляет для тебя интереса, — добавил он беспечно.
Натянув на широкие плечи короткую кожаную тунику, он наконец взглянул на нее. Выражение его лица было ей непонятно, и это почти разрушило броню ее самообладания. Долг перед королем? Да какое же дело может быть таким важным? А как же его долг перед женой? Почему, о, почему он хоть немного не подумал о ней? Казалось, что она очень даже угодила ему, но, если бы это было правдой, он не оставил бы ее таким образом. Какое дело может быть столь безотлагательным, чтобы поднять его с брачного ложа?
Все ее опасения вернулись, когда она сидела на краю постели, натянув простыню до самого подбородка. Он хотел получить девственную наследницу Оррика — и получил. Страсть оказалась для него сюрпризом — и для нее тоже — и помогла исцелить раны, которые предшествовали их браку.
