Ладони рук Лиллианы, оказавшихся в западне между ним и ею, были прижаты к его горячей обнаженной груди. Надо бы оттолкнуть его, подумала Лиллиана, когда ее губы разомкнулись под его натиском. Потом его язык скользнул вокруг края ее губ и бесстыдно прорвался в глубины рта — и даже мысль о сопротивлении покинула Лиллиану.
Ее пальцы все еще были прижаты к его груди, но теперь они сами стремились вобрать в себя как можно больше его огня… а вовсе не оттолкнуть. Она осязала жесткие завитки волос на его груди, мускулистый торс, который пригвоздил ее к матрасу, и словно отлитые из железа бедра, лежавшие теперь между ее ногами. Она ощутила также тугой узел, который завязывался где-то внутри нее самой, и скорчилась от этой изощренной пытки.
Корбетта, казалось, лишь еще больше воспламенило это ее безыскусное движение. Не прерывая поцелуя, он еще крепче прижался к Лиллиане всем телом. Между ними все еще оставались ее простая рубашка и его нижние штаны, но эти преграды не могли скрыть твердый выступ между его ногами, прикосновение которого действовало на Лиллиану как удар молнии. И все это время длился поцелуй, в котором сгорела дотла ее воля.
Когда наконец он завершил поцелуй, Лиллиана была почти бездыханной. Корбетт дышал прерывисто и тяжело, но он улыбнулся, откинув прядку волос с ее щеки.
— Мне следовало бы наказать тебя за все, что ты вытворяла, когда пыталась идти против меня, — прошептал он, умело развязывая шнурки на ее рубашке.
Лиллиана опустила ресницы, не в силах выдержать взгляд его глаз, оказавшихся так близко.
— И… и ты собираешься сделать это теперь?
Он ответил не сразу, и Лиллиана снова нерешительно подняла на него глаза. От того, что она увидела, она обмерла. Телесно она и так была полностью в его власти: его превосходство в силе оспаривать не приходилось. Но сейчас ее страшила не его телесная мощь, а решимость, которую она ясно читала в пронзающих душу серых глазах. Он не станет бить ее; это она понимала. Но он обладал способностью — и готовностью — находить другие, более действенные средства, чтобы заставить ее склониться перед его желаниями.
Он испытующе всмотрелся в ее ясные янтарные глаза.
— А теперь… — он слегка улыбнулся. — Теперь я думаю что вряд ли это будет наказанием, — то, что я имею в виду.
Его горячие, твердые губы начали свой неторопливый путь — вдоль линии ее подбородка, вдоль известной только ему линии на шее — до ямки у горла. О, как бы она хотела остаться нечувствительной к его поцелуям! Но, как и раньше, ее полностью обезоруживала мягкая мощь его прикосновений. Он лишал ее собственной воли, укрощал ее гнев и изгонял даже тень мысли о сопротивлении этими искусными, умелыми поцелуями.
Потом он медленно-медленно начал передвигаться вдоль мягких округлостей ее тела, пока наконец не получилось так, что почти весь его торс оказался между ее ногами, а голова легла на ее талию. У Лиллианы бешено заколотилось сердце, когда она почувствовала его дыхание; его горячие руки легли на ее груди.
Ласковым движением по какой-то невидимой спирали он гладил обе ее груди, подбираясь все ближе к напрягшимся соскам. Словно дразня ее, он повторял это снова и снова, останавливаясь совсем поблизости от этих розовых бутонов, которые уже болели от ожидания, и наконец она выгнулась дугой над постелью в бессловесной мольбе. Лиллиану снедала жажда его близости. Как приливная волна, ее затопляла страсть.
— О… — в отчаянии выговорила она. — Прошу тебя…
Он сжал пальцами ее соски, и она стоном отозвалась на это движение. Он не остановился. Покрывая поцелуями ее живот, он доводил ее до лихорадки, до умопомрачения. Поцелуи ложились все выше и выше, они достигли ее груди и тогда она без стеснения прижалась к его животу своим.
— У нет, моя прекрасная бесстыдница. Ты не отделаешься так легко, — усмехнулся он и обвел языком кружок около одного соска, а потом — около другого. — Ты должна искупить еще много провинностей.
Лиллиана хотела бы не слышать этих слов, но он, словно сам демон, как будто вознамерился терзать ее обещаниями все нового и нового блаженства.
— О пожалуйста, — молила она, цепляясь за его волосы и безуспешно пытаясь притянуть его лицо к своему.
— Ах, теперь ты говоришь «пожалуйста»! — Он собрал в пуках ее разметавшиеся волосы. — А ну-ка, скажи мне, почему ты не распустила волосы, как я просил?
При этих словах ее глаза изумленно расширились. А он снова начал мучительно медленно скользить по ней своим твердым телом, так чтобы каждая частичка ее плоти почувствовала его силу и тепло.
— Я жду ответа, Лилли.
— Я… это просто… — Лиллиана с трудом подбирала слова.
Теперь она была неспособна не только понять, но хотя бы вспомнить, почему для нее было так важно проявить строптивость и для этого подобрать волосы.
— Это просто значило, что ты хотела пойти мне наперекор любым возможным способом. Я прав?
— Да, — выдохнула она.
Неудержимое влечение к нему боролось в ее душе с глубокой обидой, которая все еще не оставила ее. Но такой ответ, по-видимому, не рассердил его, а лишь еще больше воспламенил. Коленом он раздвинул ее ноги, и его рука скользнула к ее бедру.
— Тогда ты еще не была моей женой, — хрипло проговорил он, глядя прямо ей в глаза. — Так что я не стану наказывать тебя. Но знай, Лилли: от своей жены я ожидаю беспрекословного повиновения.
… Она не хотела повиноваться ему. Она не хотела быть его женой. Но он заставил ее утратить власть над собой; он заставил ее тело покоряться только его воле. Уж не демон ли он — демон, который пробует на ней свое черное искусство?
…Она почувствовала, как он гладит пальцем ее лоно и в бурном порыве снова выгнулась ему навстречу. Его палец продвигался вперед и возвращался назад… и под этой умелой лаской она стала беспомощной и слабой. Ее стремление к нему достигло такой силы, что сотрясало все ее существо.
— Ты будешь… моей самой… послушной женой, — произнес он, запинаясь, потому что желание переполняло и его. — Скажи это, Лилли… — срывающимся шепотом проговорил он ей на ухо. — Скажи это.
— Я… я буду… — согласилась она, ослепленная желанием получить то, что только он мог ей дать. — Я буду послушной женой.
И тогда со стоном он рванулся в нее, и она боялась, что сейчас потеряет сознание от ощущения наивысшего торжества. Горячий и гладкий, словно сталь, обернутая бархатом, он двигался долгими рассчитанными толчками. Ей казалось, что он затронул самую ее душу.
Его рот прижался к ее рту с такой неистовой страстью, что Лиллиана думала: она сейчас умрет от наслаждения. Его язык устремлялся к ней в рот, в точности повторяя ритм их другого соединения. Теперь она уже не ограничивалась пассивным восприятием его страсти. С пылом, не уступающим пылу Корбетта, она отзывалась на его поцелуи. Она обвила руками его широкие плечи, упиваясь прикосновением к его горячей влажной коже. И на каждый победительный бросок его тела, устремляющегося в нее, она отвечала, открываясь ему навстречу с радостной готовностью.
