— Иди ко мне, Лилли. Пора.
Лиллиана стояла, прижавшись к стене, и недоверчиво смотрела на него. Он что, действительно думает, что она пойдет к нему по своей доброй воле? Что он может просто так скомандовать и тем самым заставит ее подчиниться?
— Возможно, для тебя пора. Но не для меня. Для меня — никогда.
Она ожидала вспышки гнева, но он только улыбнулся.
— Вчера ты уступила довольно легко. Ты получала от этого удовольствие. Может быть, стоит признать это и воспользоваться возможностью снова насладиться друг другом? — Он помолчал, потом продолжал голосом более глухим и хриплым. — На этот раз будет еще лучше, Лилли, обещаю тебе.
Лиллиану раздирали противоречивые побуждения. Он был прав. Каждое его слово было правдой, потому что она, к собственному ужасу, действительно испытала наслаждение. Она отвернулась от него, не зная, как выйти из такого ужасного положения. Потом снова осторожно посмотрела на него. Она вгляделась в его дымчато-серые глаза, в его прекрасно очерченные губы; ее взгляд скользнул по его обнаженной груди… остальное скрывала простыня. Отмахнуться от этого было невозможно. Перед Богом и перед всем народом Оррика она произнесла обеты, которые на всю жизнь привязали ее к этому человеку.
Ей понадобилась вся ее отвага, чтобы сделать шаг к нему. Она заметила отблеск удивления у него в глазах, и сама удивилась этому. Неужели он думает, что принесенные ею обеты меньше принуждают ее к покорности, чем его сила и опыт прошлой ночью? В душе она не могла не восставать против несправедливости ее положения: в борьбе с ним она всегда окажется побежденной, независимо от того, станет она сопротивляться или нет.
И все-таки она не могла сдержать дрожь при мысли о том, что ожидает ее в предстоящие несколько часов. Когда она подошла к кровати, ей показалось, что глаза у него горят еще более жарким огнем. Она знала, что тонкое полотно рубашки дает ей скудную защиту: ее соски просвечивали сквозь мягкую ткань, и ему было прекрасно видно, какие они розовые и напряженные.
У самого края кровати она опустила глаза, не отрывая их от одного лепестка на простыне. Когда, потянувшись к ней, он ласково перебросил ее волосы к ней за спину, она оцепенела, не в силах ни приблизиться к нему, ни отойти подальше. Тогда он еще раз протянул руку и провел пальцем по ее плечу… вниз по тонкой руке… пока не достиг запястья.
— Иди ко мне, — ласково повторил он, чуть заметно сжав ее руку.
У нее нет причин и далее противиться его призыву, думала она, позволяя ему привлечь ее поближе к себе. Она боролась с ним изо всех сил, но это ни к чему не привело. Придет срок, и он станет лордом Оррика. А она теперь его жена.
Не то всхлипнув, не то вздохнув, Лиллиана стала на колени на кровать. Она избегала его взгляда, и волосы, спадая с ее склоненной головы, хоть как-то заслоняли ее глаза. Но на самом деле ее волосы не были защитой: по-видимому, он получал от них не меньшее удовольствие, чем от ее почти-обнаженного тела.
Она слышала, как шумно он вздохнул, когда подставил руки под водопад ее теплых шелковистых волос. От этого едва ощутимого касания, от уверенного скольжения его пальцев Лиллиана почувствовала себя так, словно ее кожу покалывают тончайшие иголочки.
— Теперь больше незачем колебаться. Прошлая ночь была только началом радостей, которые мы можем найти друг в друге.
— Я не хотела, чтобы это случилось, — пробормотала она упрямо.
— И все-таки ты не можешь отрицать, что испытала наслаждение.
— Не по своей воле. Ты заставил меня, — напомнила она ему резко.
— С самого начала, может быть, и не по своей. Но потом… — Его пальцы пробежали по ее волосам. — А теперь мы женаты. Скажи мне, Лилли, ты приходишь ко мне как жена — по своей охоте? — Взглядом он приковал к себе ее глаза и не отпускал их.
— Я… я не хотела выходить за тебя замуж, — призналась она, и тень вызова мелькнула в ее встревоженных глазах.
— Ты это показала более чем ясно. — Это было сказано таким тоном, как будто что-то сильно его позабавило. — Но теперь мы женаты. Ты приходишь ко мне по доброй воле?
Его руки замерли в путанице каштановых прядей. Обдумывая ответ, она почти перестала дышать. Она понимала, что сейчас настал момент для испытания ее обета. Состоявшаяся днем церемония для всех других означала подтверждение того, что они женаты. Но сейчас ее ответ должен показать ему, означал ли этот обряд то же самое и для нее.
Все совершилось вопреки всем привычно-враждебным чувствам, которые вызывал у нее дом Колчестеров. Она могла бы перечислить все бедствия, которые Колчестеры причинили Оррику, все оскорбления и бесчестные удары. Оставалась ли хоть малейшая надежда на благополучие брака, который так начался? Ее отец явно верил, что да. Но она так не считала. Или… раньше не считала. А теперь?
Лиллиана всмотрелась в его лицо, пытаясь найти ответ. Муж был для нее загадкой. Твердый как сталь, грозный, обезображенный шрамами, он внушал ей страх, он запугивал ее и угрожал ей. Он загнал ее, как перетрусившего зайца, а потом силой заполучил ее в свою постель.
Но он не изнасиловал ее.
Ее кинуло в жар при мысли о том, что он сделал с ней, но она не могла назвать это изнасилованием.
Наконец она опустила глаза. Ее кивок, обозначающий согласие, был почти неощутим, но она знала, что Корбетт его увидел и понял. Его ладонь легла ей на затылок, и едва уловимым нажатием он подал ей знак приблизиться к нему и одновременно поднял к себе ее лицо.
Она не узнавала себя. С каждым мимолетным касанием, с каждым легким ласковым движением его могучей руки тело Лиллианы оживало, как ни стремилось ее сознание не допускать этого.
Глаза у нее были закрыты, как будто она не хотела видеть очевидного, — ее капитуляции перед этим человеком — ее врагом, ее мужем. Но Корбетт не позволил ей ускользнуть от него так просто.
— Открой глаза. — Его губы нежно прикоснулись к ее векам — сначала к одному, потом к другому. — Открой глаза и посмотри на меня, Лилли.
В освещенной свечами комнате его глаза были почти черными. Но Лиллиана все же могла разглядеть крошечные искорки в их пронизывающих глубинах. И выражение абсолютного обладания, от которого у нее перехватило дух.
Он привлек ее к себе и поцеловал так, что все мысли у нее смешались. Голова кружилась, и она уже не понимала, как это получилось, что она лежит поверх него. Потом он ловко перевернул ее, и вот уже он лежал сверху, все так же поглаживая ее голову и не отрываясь от ее губ.
Ладони рук Лиллианы, оказавшихся в западне между ним и ею, были прижаты к его горячей обнаженной груди. Надо бы оттолкнуть его, подумала Лиллиана, когда ее губы разомкнулись под его натиском. Потом его язык скользнул вокруг края ее губ и бесстыдно прорвался в глубины рта — и даже мысль о сопротивлении покинула Лиллиану.
