Надежда сняла с пояса магнитную дубинку. У нее был замечательный пояс с множеством петель, защелок, карманчиков и сумочек. Все это предназначалось скорее всего для каких‑то инструментов, а не для оружия, но мой подарок нашел там себе место. Она повернула кольцо – шарик завис в воздухе. Быстрый взмах – и трухлявый чурбачок, лежащий неподалеку, разлетелся в щепки.
Я заметил, сколько стремительности и агрессии вместилось в это несложное движение. Надежда не развлекалась – она давала выход чувствам. Она била эту несчастную деревяшку с такой злостью и отчаянием, словно плакала навзрыд.
И вдруг она подскочила ко мне, отведя руку с дубинкой назад.
– Будешь защищаться?
Шутки шутками, а глаза ее не улыбались.
– Буду! – ответил я, откладывая недоеденную половинку огурца.
Первый удар я поймал плоскостью тесака. От второго, третьего увернулся. И слегка толкнул Надежду рукояткой в спину – чтоб не зарывалась. Но ей это лишь прибавило азарта. Она, наверно, жалела, что нельзя врезать мне по‑настоящему, и тем не менее на мне упражняться было интереснее, чем на безответной деревяшке.
Она в очередной раз замахнулась, и я, не успевая подставить тесак, шарахнулся в сторону.
– Страшно? – прошептала она.
– Ни чуточки, – улыбнулся я.
Мы прыгали, отскакивали, радовались в моменты удачи – играли, как дети. Надежда смеялась, когда ей удавалось достать меня шариком, а я, видя, как ей это нравится, специально поддавался – пусть смеется, пусть будет веселой и живой, пусть такой и остается. В этот момент я понял – вот настоящее лицо моей попутчицы. Она в самом деле ребенок, на которого судьба не в добрый час примерила взрослую маску. Может – сейчас, а скорее, это произошло раньше, еще до меня – в те годы, когда родина этой девочки гибла под напором безмолвных летающих чудовищ‑аэроидов.
И вдруг она резко остановилась, отключила дубинку.
– Почему ты так странно зовешь меня? – спросила девушка. – Ведь нет такого имени – Надежда, это просто слово.
Я запнулся. Не знал, что придется объяснять ей что‑то на этот счет.
– Потому… Потому что ты и есть Надежда. Ты – моя надежда. Пока не знаю, на что… На лучшее.
– Почему?
– Разве это надо объяснять? Ты – единственный человек во всем мире, с которым мне есть о чем поговорить или вспомнить. Ты – единственная, кто способен помочь мне понять, узнать, увидеть что‑то. Может, даже изменить.
– Зачем тебе это? Зачем понимать, менять?.. Я вдохнул полную грудь воздуха, чтобы начать объяснения – те самые, что тысячу раз проводил сам с собой. Но не сказал ни слова, лишь покачал головой.
– Не хочешь быть Надеждой. Как же мне тебя называть?
– Никак. Зови Надеждой, если нравится.
– А тебе самой нравится?
Она пожала плечами. Потом вдруг повернулась и смело посмотрела мне в глаза.
– Нравится.
Я с облегчением улыбнулся.
– Ты будешь здесь первой женщиной‑надеждой.
– Здесь? А где еще?
Я пожал плечами. Но она уже заинтересовалась.
– Где еще есть женщина‑надежда?
– Есть. То есть была, – ответил я. – У меня была женщина по имени Надежда. Я очень любил ее.
– А сейчас?
– Она погибла. И мне очень долго пришлось жить без надежды. Наверно, ты можешь понять, как это тяжело.
– Почему она погибла? Аэроиды?
– Нет, они здесь ни при чем. Если интересно, могу рассказать, – я сел на соломенный пол, воткнул рядом тесак.
– Интересно, – она тоже присела рядом на корточки.
– В общем, ничего особенного. У нас в городе был праздник. И там летали вертолеты…
– Что?
– Вертолеты – летательные аппараты. Они летают помедленнее истребителей, но зато могут зависать в воздухе.
– Истребители тоже могут.
– Я не знал этого.
– И что произошло, она разбилась?
– Нет… Я отошел за мороженым… это такое сладкое лакомство. А тем временем две машины в воздухе сцепились лопастями. Обломки полетели в толпу. Я услышал шум, побежал. Вернулся – а там крик, огонь, кровь…
Я замолчал, вспоминая, как метался среди дымящихся кусков вертолета, кричащих покалеченных людей и никак не выпускал из рук мороженого. Я думал, что сейчас найду живую и невредимую Надежду, и мы с ней отойдем подальше от этого кошмарного места. Но Надежду нашли другие, и уже мертвую. Мороженое я выбросил…
– Там были очень хорошие пилоты, – проговорил я. – Они смогли сделать так, чтобы машины упали не в самую гущу людей, а чуть в стороне. Но и моя Надежда стояла в стороне… Всего два человека погибли – она и какой‑то мальчик.
Я взглянул на девушку. Она сидела неподвижно и смотрела куда‑то мимо меня. Лицо ее ничего не выражало. Я и не ждал никаких эмоций – что ей за дело до незнакомой женщины в чужом мире. И все же что‑то ее тронуло, пробудив собственную память. Мой печальный рассказ совпал каким‑то образом с ее жизнью. Она сейчас вся была там, в прошлом, и незачем было звать ее оттуда.
Через некоторое время наш экипаж двинулся дальше. Разговоры прекратились. Надежда спряталась в свою скорлупу, я ее не трогал. Вскоре дождь приутих, воздух заблестел, как свежевымытое стекло. В этот момент мы увидели стаю аэроидов. С десяток больших серых треугольников плыли вслед уходящим тучам, медленно вращаясь во всех плоскостях. Я остановил лошадь. Надежда высунулась из‑под навеса и глядела в небо широко раскрытыми глазами.
Посланники Прорвы прошли мимо, не задержавшись над нами. Девушка еще долго недоверчиво поглядывала на небо, словно боялась новых сюрпризов.
– Испугалась? – мягко спросил я.
– Да нет, не очень… Они не реагируют на одиночек, таких, как мы. Хотя не знаю… Они могли измениться. Они постоянно меняются, словно кто‑то пробует все новые и новые формы. Вот таких я еще никогда не видела.
Повозка продолжала катиться по дороге. Под пеленой дождя все выглядело иначе, чем сейчас, и я боялся пропустить поворот на вересковую долину, где жил Доставший Звезды. Ночевать на дороге не хотелось – дождь мог ударить с новой силой, а крыша экипажа стала помаленьку подтекать.
Однажды мне пришлось объезжать огромную лужу, перегородившую дорогу. Я не стал рисковать и гнать напрямик, чтобы не пришлось потом вытаскивать из грязи повозку с переломанными осями. Сойдя с дороги, мы оказались в лабиринте ореховых кустов, начали плутать, потому что повсюду были то непроходимые заросли, то заболоченные чавкающие участки земли. Я уже стал жалеть, что покинул прямую и понятную дорогу, как вдруг Надежда дернула меня за рукав.
– А что там? – встревоженно спросила она.
Я приподнялся, вглядываясь в заросли. Остроте зрения моей попутчицы можно было только позавидовать.
Там были люди. В разрывах между ветвей виднелось несколько разноцветных пятен, в которых угадывалась полинялая одежда. Я не спешил делать окончательные выводы – ведь с такого расстояния, да еще в такую погоду за человека можно принять даже раскоряченный пень.
И все же там были люди. Я спрыгнул с повозки и отправился сквозь кусты. Чувства опасности почти не было – потому что люди не двигались. Я, как всякий трезвомыслящий человек, больше боюсь живых, чем мертвых. Эти без сомнения были мертвы.
Я оказался на поляне, образованной расступившимися в круг кустами на самой границе ореховых зарослей. Неподалеку, на склоне холма проглядывали серенькие домишки деревни, А сама поляна была усеяна телами – мужскими, женскими, детскими. Здесь находилось, наверно, все население этой крохотной деревни. Трупы застыли в свободных естественных позах, словно люди только что прилегли или присели отдохнуть – и замерли, окаменели. Их лица – спокойные, даже умиротворенные – были направлены в центр поляны, где лежало на боку большое овальное яйцо из серебристого металла. Оно было не гладким, а граненым, поделенным на сотни небольших шестиугольников.
Я сразу понял, что это аэроид, а не старая вещь. Граненое яйцо никак не вписывалось в этот болотный пейзаж. Оно было здесь лишним, неуместным. Словно бы сумасшедший художник, создавая натюрморт для столовой комнаты, среди жареных осетров, фруктов и графинов с вином намалевал бы безобразную отрубленную голову. Впрочем, здесь были мертвецы, а никакие не осетры.
Аэроид лежал на боку, как остановившийся волчок. Было тихо.
– Они умерли? – раздался голос из‑за спины. Я не хотел, чтобы Надежда смотрела на все это, но запрещать было поздно. Она пошла вдоль края поляны, опускаясь на корточки и заглядывая в глаза мертвецам. Она их совсем не боялась.
– Идем отсюда! – не выдержал я.
– Аэроид уже неопасен, – ответила она. Дождь усилился, стало темнее. Я осторожно коснулся пальцами плеча черноволосого подростка, что сидел передо мной, опираясь на расставленные руки. Под размокшей одеждой оказалось что‑то неожиданно твердое, непохожее на податливое человеческое тело. Я обратил внимание, что некоторые тела попорчены зубами диких зверей. Но звери так и ушли ни с чем – остекленевшая плоть пришлась им не по вкусу.
