знаете, как я вас люблю.
Это была последняя встреча матери с дочерью и последний их разговор. Нет, пока Надежда с дедом Пыней – своим отцом – не встречалась. Не до того ей было: гибель матери, похороны, слезы и усталость… Да и решиться надо было на такую встречу, настроиться, заранее подобрать нужные слова. Дело-то вон какое.
Считает ли Надежда, что именно ее отец убил ее мать? Такой вопрос застал ее врасплох и поверг в растерянность. До разговора с Крячко она даже и не думала об этом. А сейчас не знает, что и думать. Вот такая, стало быть, мелодрама.
– А фото Надежды с сыном не забыл прихватить? – спросил Гуров.
– Обижаешь, начальник! – Крячко похлопал себя по карману. – Здесь оно. Как я мыслю, предъявим его деду Пыне в самый пиковый момент. Я прав?
– Как всегда, – улыбнулся Гуров.
– Ну, а у вас-то что? – спросил Крячко.
Гуров кратко рассказал ему о Гене и о письмах.
– Понятно, – сказал Стас. – Стало быть, будем читать чужие письма и размышлять над чужими трагедиями… И давними, и недавними – как придется. Я правильно понимаю?
– Опять же прав, как всегда, – кивнул Гуров.
Глава 21
Решено было читать все письма подряд, и причем каждое письмо должны были прочитать и Гуров, и Крячко, и Федор Ильич. Затем, когда письма закончатся, договорились обменяться мнениями, версиями и выстроить некую общую картину. А дальше будет видно.
Писем и впрямь оказалось не слишком много, всего сорок четыре. Причем датированные разными годами: большинство писем были в конвертах, так что определить время их написания труда не составило. Но что больше всего поразило и Гурова, и Крячко, и Федора Ильича – так это тот факт, что некоторые письма писались совсем недавно. Эти письма были без конвертов, но определить время их написания было тоже несложно: бумага была свежей, не истрепанной и не засаленной, да и почерк, которым они были написаны, говорил о том, что писал их старик.
– Вот ведь как, – удивленно произнес Федор Ильич. – Оказывается, они переписывались почти до самой смерти старушки. Удивительно. Отчего бы им не встретиться и не выяснить, наконец, отношения? Для чего им было писать письма? Ведь жили рядом.
– Наивно рассуждаешь, народный представитель, – усмехнулся Крячко. – Ведь говорила же старушка своей дочери перед смертью: ее возлюбленный Пыня всю жизнь был такой невыносимой личностью, что попробуй ты с ним по-людски пообщайся. Наверно, что ни встреча, то скандал и прочие эмоциональные безобразия. А общаться им, видимо, все же хотелось, несмотря ни на что. До самой последней минуты… Вот они и устроили общение с эпистолярным уклоном. И так – всю жизнь. Как только они еще ухитрились родить совместного ребенка при таких-то отношениях. Эхма, жизнь!
– И все равно я не понимаю, – развел руками Федор Ильич. – Ведь, кажется, при таком-то раскладе намного проще разбежаться и забыть друг о дружке. Зачем же мучить один другого всю жизнь?
– Когда-то я читал один рассказ, – сказал Гуров. – Не помню, кто автор… Растут, значит, в лесу два дерева – береза и сосна. И так они выросли друг от друга близко едва ли не из одного корня! А деревья-то разные, разной породы, и, по логике, им надо расти вдалеке друг от друга, чтобы друг дружке не мешать. Но… И вот они растут и вынуждены сплетаться между собой ветвями, переплетаться стволами и корнями. И так им неудобно от такой тесноты, так мучительно. А деваться некуда. Такая уж у них доля. Родились, переплелись и мучают друг друга. И сосне неудобно, и березе тоже. Особенно когда в лесу буря. Уж так они скрипят, так трутся друг о дружку, так ненавидят: сосна – березу, а береза – сосну. Издалека слышен их мучительный скрип. А что поделаешь, надо терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь одно дерево не срубит.
– Вот наш дедушка Пыня и срубил березку, – задумчиво сказал Крячко. – Теперь-то никто не скрипит. Можно расправить ветви и вздохнуть полной грудью. Интересно, как ему теперь дышится?
– Надеюсь, скоро мы это узнаем, – сказал Гуров.
– Значит, такой он, мотив преступления? – спросил Федор Ильич больше у самого себя, чем у собеседников. – Оказывается, бывают и такие мотивы? Березка и сосенка, мешающие друг другу.
– Чего только не бывает, – вздохнул Крячко. – Ну, давайте читать письма, что ли. А то меня начинает одолевать тоска в связи с несовершенством жизни.
На что еще обратили внимание Гуров, Крячко и Федор Ильич, так это на то, что все письма, которые попали им в руки, были писаны Михаилом Ефимовичем и не было ни одного, написанного Елизаветой Петровной в ответ. Впрочем, особо удивляться тут не приходилось, ведь эти письма были отправлены именно Елизавете Петровне. Ответно написанные ею письма должны были храниться у Михаила Ефимовича. Если, конечно, он их хранил, а то, может быть, и затерялись.
Письма были прочитаны к середине ночи. Вторую половину ночи друзья, используя информацию, почерпнутую из писем, складывали, по выражению Крячко, в пазлы, чтобы получилась зримая и логичная картинка-рассказ об убийстве одного старика другим стариком.
Глава 22
Когда Елизавета и Михаил познакомились, ей было 18 лет, а ему 22 года. Как они познакомились? А как вообще знакомятся парень и девушка? Где-то и как-то встретились, обменялись взглядами, коснулись друг друга руками, улыбнулись друг другу. А потом стали встречаться. Когда встретиться не получалось, писали друг дружке письма. Встречались они нечасто, оттого, наверно, и обменивались письмами. Почему нечасто? Во-первых, они жили в разных городах. А во‐вторых, Миша Попов с юности был отчаянным и бедовым парнем, любителем всяческих авантюр и приключений, зачастую с криминальным оттенком, и иногда он внезапно исчезал из поля зрения юной Лизы, не являлся к ней на свидания и не писал писем.
Конечно, она волновалась, и беспокоилась, и просила Михаила оставить свои авантюрные приключения, успокоиться, чаще приезжать к ней, ведь им вдвоем было так хорошо. Михаил обещал взяться за ум и какое-то время старался сдерживать свои обещания, но обычно хватало его ненадолго, потому что всевозможные приключения ожидали его на каждом углу, а уж за углом тем более. Именно так он Елизавете и писал. И, должно быть, такими же словами оправдывался при встречах.
Она его прощала, принимала, старалась приспособиться к его сумасбродному образу жизни. Но, однако же, есть в жизни такие вещи и явления, к которым привыкнуть очень трудно, если вообще возможно. Лиза грозилась прекратить с Михаилом всякие отношения, иногда их общение – хоть письменное, хоть вживую – прекращалось по
