— Я думаю, почему ч у ж о й до сих пор не перерезал провода, которые ведут к аккумуляторам? Ведь это так просто: чик! — и мы в кромешной тьме. Почему не перерезал? Будь я на его месте, я перерезал бы.
— Теперь перережет, — сказала Жанна. — Я давно заметила: стоит лишь предположить, что он может совершить какое-либо преступление против нас, как он тут же его совершает. Допущенная нами возможность, тут же становится действительностью. Если бы мы не умели думать о дурном, разве дурное существовало бы между людьми? Почему мы допускаем плохое в мыслях?
— Потому что мысль принадлежит не нам. Она не спрашивает нас, появиться ей в нашей голове или не появиться. Мысль — это все. И человек — все. Он бог. Но бог-разрушитель. Он не видел бога-созидателя, он видел только бога-разрушителя. Человек появился в разрушающемся мире, в гибнущем. Ведь при нем не возникло на земле ни одно живое существо, ни одна букашка, ни одна травинка. А сколько погибло! Энтропия — вот главный действующий закон нынешнего мира, будь он проклят! Злые мысли — это мысли о существующем зле… Но зачем о н светит оттуда? Ведь он понял, что мы больше не будем стрелять. Зачем же он светит? — снова заговорил о ч у ж о м Кузьмин.
— Может быть, он боится нас, — предположила Жанна.
— Боится?! — нервно засмеялся Кузьмин. — Нас?! И убивает нас из страха?! Нет. Он никого не боится. А никого не боится, как говорил наш бедный Толик, только смерть…
— Лучше бы ты не произносил этого слова, — сказала Жанна.
— Пожалуй, — согласился Кузьмин. — Тогда давай вернемся к разговору о мысе Сунион. Кстати, с мыса Сунион видны не только прекрасные Киклады, но и остров Макронисос — могила многих прекрасных людей, которых убили черные полковники. И на обратной стороне «Джоконды» могут жить отвратительные пауки…
Кузьмин замолчал и, прислонившись спиной к стене, вскоре уснул, уронив голову на грудь.
Жанна встала из-за мольберта и подошла к Саиду.
Саид сидел, поджав ноги, и протирал тряпицей пистолет. Делал это не торопясь, старательно, любуясь черным блеском металла. Коротко взглянул на Жанну, улыбнулся и сказал:
— Все спокойно, госпожа. Вам нужно спать.
— Тебе нравится оружие, Саид? — спросила его Жанна, присаживаясь рядом.
— Да, нравится, — ответил Саид.
— Чем же оно тебе нравится?
— Оно делает человека сильным и освобождает от страха. Аш-шайтан боится этого оружия и поэтому не приходит.
— Но у него тоже есть оружие, — сказала Жанна.
— С ним он только равен нам.
— А если бы не было оружия ни у него, ни у нас? Разве тогда мы не были бы равны?
— Нет. Аш-шайтан нападает первым и поэтому сильней. Кто нападает первым, тот всегда сильней.
— Значит, он и теперь сильнее нас.
— Нет. Потому что мы тоже готовы напасть на него. Мы равны. Надо напасть на него, госпожа. Если бы госпожа мне разрешила…
— Не разрешаю, Саид. Кузьмин скоро пробьет стену, и мы уйдем в другой лабиринт.
— Это хорошо, если из другого лабиринта мы сможем напасть на ч у ж о г о.
— Мы совсем уйдем от него.
— Мы уйдем только от воды, от пищи и света. От ч у ж о г о мы не уйдем.
— Почему, Саид?
— Потому что аш-шайтан проходит сквозь стены, — ответил Саид.
— Аш-шайтан — это из сказки, Саид. А ч у ж о й — это человек. Злой человек.
— Злой человек — не человек, он — змея. Змея тоже проходит сквозь стены. Она вползает в мышиную нору с одной стороны стены и выползает с другой. Как аш-шайтан.
— Я пойду посплю, — сказала Жанна, поднимаясь на ноги. — Ты потерпи еще немного. Кузьмин отдохнет и сменит тебя. Я сама разбужу его.
— Пусть госпожа не беспокоится, — ответил Саид. — Я привык спать, когда светит солнце. Когда темно — я охотник.
Жанна легла. Кузьмин в неудобной для сна позе постанывал в трех шагах от нее. Жанна встала и затолкала Кузьмину за спину подушку, потом потянула за ноги и он оказался лежащим головой на подушке. Притих, будто проснулся. Жанна постояла возле него, ожидая, что он вот-вот откроет глаза, но Кузьмин продолжал спать. Она вернулась к своему матрацу и снова легла.
Рисовать она не будет: поздно. А то, что она склеила картон и поставила мольберт — только игра. Все еще игра. Люди играют даже над бездной. Даже в падении они расставляют, подобно крыльям, руки и играют в полет. Истинных чувств и истинных поступков почти нет. Все они рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление. Разумеется, на других людей.
Жанна встала и подошла к мольберту. Потрогала картон — стыки, замазанные белилами, высохли. Села на ящик, открыла коробку с красками. Запахло маслом, как если бы запахло блаженством, тишиной, простором. Она вынула из коробки первый попавшийся ей под руку тюбик. Это оказался тюбик с зеленой краской. Она свинтила с него колпачок и поднесла к носу. Жанна знала, что в нем нет запаха, но ощутила его так явственно, будто поднесла к носу пучок смятой муравы. «Теперь на земле нет зеленого цвета, — подумала она. — Есть черный, серый, белый… наверное, красный… Но нет зеленого…»
Она выдавила немного краски на палитру, разбавила ее маслом, набрала на кисть. Долго не решалась прикоснуться кистью к картону, к белому полю, к заснеженному полю, холодному, бесконечному, чтобы вызвать к жизни первый кустик травы. Жанна уже решила, что нарисует луг для Кузьмина. С росою на траве, с тропинкою, с бабочками. И речку. И деревья над водой. И еще человека. Наверное, мальчугана. Либо у речки, либо на тропинке… Жанна не знала, почему она решила нарисовать для Кузьмина луг и речку. Просто она подумала, что именно такая картина для Кузьмина всего желаннее.
Кузьмин закричал вдруг детским голосом и проснулся.
— Чертовщина, — сказал он, приходя в себя. — Все время снится чертовщина. Я не напугал тебя своим криком? — спросил он Жанну. — Будто на сенокосе, я в шалаше, а шалаш загорелся… Ты рисуешь? Сколько я спал?
— Часа два, — ответила Жанна. — Поспи еще. Потом подежуришь у входа — надо дать отдохнуть Саиду.
Кузьмин подошел к Жанне и стал у нее за спиной.
— Откуда? — спросил он удивленно. — Откуда ты знаешь, как выглядел Крутихин луг? Ведь ты нарисовала Крутихин луг!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ДЕД, ИДИ ИСКАТЬ ТАКСИ. Эту фразу-перевертыш Кузьмин изобрел когда-то сам. И очень гордился этим своим изобретением. Во всяком случае, хвастался им по любому поводу. И даже без повода. Дурачился, конечно. Но это доставляло ему удовольствие. Особенно рассказ об открытии, которое предшествовало изобретению перевертыша. Суть открытия состояла в том, что правостороннее движение автотранспорта — противоестественно, так как при таком движении все вывески на домах, лозунги, рекламные афиши приходится прочитывать наоборот, то есть справа налево, по ходу движения. Так он прочел однажды вывеску «Такси», что и привело его к изобретению фразы-перевертыша. Прочитанная справа налево, она не теряет своего смысла и звучит так: ИСКАТЬ ТАКСИ ИДИ, ДЕД.
Какое, черт возьми, важное изобретение, какое выдающееся открытие! На какую ерунду он мог тратить свое время, о какой чепухе размышлял и говорил! И не только он. А главное осталось недодуманным, остался без ответа вопрос: кто ты есть, человек, кто ты в этом мире, зачем ты, каково твое будущее? Об этом надо было думать всем и постоянно. И если бы ответ оказался неутешительным, следовало бы изменить себя. Каждому. Всем. И мир изменить, который до сих пор мы лишь приспосабливали к себе и тем самым ухудшали не только мир, но и себя, вспучивая в себе потребительские страсти, оставаясь в плену порочных иллюзий: мир — прекрасен, человек — венец Вселенной… Что-то, конечно, улучшали: жилье, одежду, дороги, машины, породы свиней, кур, овец, коров, сорта пшеницы, кукурузы, капусты… Спортсмены стали выше и дальше прыгать, быстрее бегать, ловчее забивать мяч в ворота. Космонавты шагнули за предел человеческой выносливости. Студенты научились быстрее читать, детсадовцы — разговаривать с компьютерами… Человек стал лучше, производительнее работать. Он больше расходует сырья и энергии, выхолащивая землю. Он создал оружие космической силы. Homo economicus — так, кажется, окрестили современного человека ученые. А где же сам человек? Где дух? Дух, к сожалению, не только продукт обстоятельств. Он прежде всего продукт сознательного движения к цели, к идеалу. Сознательного движения нет. Люди запутались в своих ошибках и амбициях. Опьянены своими экономическими подвигами. Homo economicus. А где же Homo sapiens, человек разумный?.. Ветер разносит его пепел по безжизненной планете… Неужели поздно? Какая выедающая сердце тоска!.. Нет, нет, только не об этом. Об этом — бессмысленно… Оставшиеся в живых будут думать о сохранившихся в земле корешках, червячках, жучках, о том, как их добыть и как ими питаться, как уберечь свою драгоценную добычу от чужих, как выжить… Хотя — зачем? Зачем необходимо выжить? Что есть в жизни, что выше всяких страданий? Природа печется о сохранении во Вселенной высокоорганизованной материи? Зачем ей эта материя? Природа слепа: она полагала, что высокоорганизованная материя — созидающая сила, она же оказалась разрушающей, потому что механизм духа работал в ней с большими перебоями…
