— Вот и все, — услышал он впереди себя голос. — Вот мы и встретились. Не ожидал?
— Кто ты? — спросил Кузьмин, с трудом преодолев оцепенение губ. — Могу ли я тебя увидеть?
— Можешь. Нагнись и подними свой фонарик. Потом я погашу свой и ты осветишь меня. Ну!
Кузьмин присел и поднял с земли свой фонарик.
— Теперь действуй! — приказал ч у ж о й. Свет погас.
Кузьмин нажал на кнопку фонарика. Желтый луч уткнулся в клубящееся облако пыли.
— Все же покажись, — сказал Кузьмин.
Ч у ж о й засмеялся.
— Ты видишь не дальше собственного носа, — сказал он. — Я не могу тебе помочь.
Жанна и Саид услышали выстрел и посмотрели друг на друга.
— Это там, — Саид махнул рукой в сторону камеры, где еще недавно долбил стену Кузьмин.
— Да, — согласилась Жанна. Она резко встала и направилась к камере.
— Вернитесь, госпожа! — крикнул Саид. — Там аш-шайтан! Теперь нам надо уходить в штольню!
— А Кузьмин? — остановилась Жанна. Саид в мгновение ока оказался рядом с ней.
— Кузьмина больше нет, — сказал он. — Вы это знаете.
— Но почему, почему?! — закричала Жанна. Саид схватил ее за руку и потащил к выходу.
— У нас нет ни секунды, — торопил он ее, сунув ей в свободную руку пакет с крупою, — ни одной секунды! Аш-шайтан ошибся только раз и только на секунду! Пока он там, мы добежим до штольни и обрушим ее за собой! Больше никогда, госпожа! Больше никогда! Да не упирайтесь же! — умолял он ее. — Не упирайтесь, госпожа!
А Жанна и не упиралась. У нее просто не было сил бежать. Да и жить, кажется, уже не было сил. Последние метры по штольне Саид нес ее на спине.
— Я сейчас, — сказал он, уложив ее бережно на пол. — Вот там, госпожа, включается свет и генератор, — указал он ей на пульт. — Синяя кнопка — это помпа, вода… Вот пакет с крупой. Теперь все. Теперь я вас покину, госпожа, — Саид наклонился над Жанной и поцеловал ее в щеку. — Время кончилось… Противогазы там! — крикнул он ей, убегая. — Справа от лаза! Прекрасная госпожа!..
Жанна с трудом отдышалась и на локтях придвинулась к стене, уперлась в нее затылком. Прямо над головой тускло светила лампочка, затянутая пыльной сеткой паутины. Жанна подумала, как же давно они здесь, если паук успел оплести лампочку паутиной.
Грохот длился две-три секунды. Он совсем не напугал Жанну: она знала, что это Саид обрушил штольню у входа в башню, чтобы перекрыть дорогу ч у ж о м у. От обвала дрогнула земля. Мигнув, погасла над головой лампочка. Штольня наполнилась пылью. Жанна прикрыла лицо рукавом кофты, чтобы не дышать пылью. Ждала возвращения Саида. Но он не вернулся.
Ей не хотелось думать, что Саид попал под обвал. Лишь на мгновение ей представилось, как это могло случиться. Потом она поняла, что Саид остался по ту сторону завала, как и собирался, когда говорил ей, где включается свет, где помпа, где лежат противогазы, когда поцеловал ее в щеку, когда сказал ей, что время кончилось…
Надо было бы заплакать, но не плакалось, только колющая боль расползалась по груди.
— Саид, мальчик, — произнесла вслух Жанна. — А ведь я не простилась с тобой.
Она поднялась, нашла лампочку. Лампочка зажглась, едва Жанна прикоснулась к ней рукой. Отряхнула паутину с пальцев, посмотрела в глубь штольни. До обвала было шагов тридцать. Десятиметровый слой глины и кирпичей отделял ее теперь от входа в черную башню. От Саида… И от ч у ж о г о.
Жанна нашла противогаз, плащ и канистру для воды. Включила станцию, затем помпу. Из шланга у лаза ударила струя воды. Жанна наполнила канистру, умылась. Умываясь, увидела слабый свет, пробивающийся сквозь лаз. Подошла к лазу, нагнулась. В лазе, лицом вниз, лежал Ладонщиков.
Очнулась от холода, потому что лежала в луже воды: она не успела выключить станцию и помпу. Но теперь вода из шланга уже не текла и двигатель станции молчал.
От холода и долгой неподвижности она совсем окоченела. Не смогла, как ни старалась, подняться на ноги, выбралась из лужи на четвереньках. Лишь согревшись лежа на плаще, нашла в себе силы сесть. Лампочка на пульте не погасла. Остался сухим мешочек с крупой. Жанна дотянулась до него рукой, придвинула к себе. С трудом развязала его, достала горсть риса. Взяла на язык немного зерен, попыталась разжевать. Они оказались прочными, как морская галька. Ничего не оставалось, как проглотить их, не разжевывая.
Полное отупение — так можно было бы определить ее состояние. Сколько она находилась в нем, она не знала, так как чувство времени тоже угасло в ней. Она то погружалась в дрему, то пробуждалась — видела свет, потом снова засыпала или, может быть, теряла сознание, но все это было лишено длительности и существенных различий. Пробуждение началось со сна. И проснувшись, запомнила его: над городом проносились самолеты, зеркально сверкающие, длинные, ревущие, чужие. От их рева из окон сыпались стекла и увядали листья на деревьях, пылью становился асфальт и лопались провода. Потом все превратилось в пламя…
«Надо уходить!» Жанна не поняла, произнесла ли она эти слова вслух или только мысленно. Показалось, что вслух — они звучали в ее ушах, но рот был набит рисом. Она выплюнула рис и поднялась на ноги. Отряхнула и надела плащ, натянула на лицо противогаз, перенесла к лазу мешочек с крупой и наполненную водой канистру. Потом присела перед лазом, взяла мертвого Ладонщикова за руки и потянула на себя.
— Господи, какой ты большой и тяжелый, — сказала она Ладонщикову, плача. — И какой несчастный… Какой несчастный!..
Она не решилась перевернуть его на спину, потому что все лицо его было в запекшейся крови. Оттащила на сухое место, к стене. Вспомнила, что в противогазе и что Толик, стало быть, не слыхал сказанных ему слов. Сняла противогаз, опустилась возле Толика на колени, погладила его по плечу и еще раз сказала:
— Какой ты несчастный, Толик. — Потом встала и, перед тем, как снова надеть противогаз, добавила: — Прощай, Толик. Все погибли. А что будет со мной — не знаю… И почему мы не давали тебе уйти?..
Было утро. Тихое, солнечное. Совсем, как в те времена. И небо, кажется, было таким же голубым, безоблачным. Ничто не напоминало о случившемся, разве что бревно, торчавшее одиноко в том месте, где некогда стояли домики экспедиции. И безлюдье, конечно. Абсолютное безлюдье, какого никогда Жанна здесь не ощущала, — ведь она прилетела сюда с людьми, они шумели, устраиваясь на новом месте, были возбуждены, пели песни и произносили речи. Только в том гигантском временном промежутке, когда погиб город, схоронившийся под холмом, и пока не прилетела сюда экспедиция, здесь было тоже безлюдно. Хотя, наверно, проходили караваны, кочевые племена — и, значит, была надежда, что люди вернутся. Оставалась надежда. И вот ее больше нет?..
Жанна решила, что пойдет к морю, к городу, из которого прилетела сюда вместе с экспедицией. Стало быть, на восток. И хотя понимала, что этот ее выбор является столь же бессмысленным, безнадежным, как и любой другой — пройти по пустыне более трехсот километров, имея в запасе мешочек крупы и несколько литров воды, — разве не безнадежное дело? — все же остановилась на нем, потому что этот выбор оставлял ей цель: впереди был город, пусть недостижимый, но существующий. Или существовавший?
Она старалась не думать о том, что ей придется идти сквозь смерть, которую чья-то злая воля рассеяла по пустыне, хотя помнила об этом. Авось, думалось ей, смерть одолеет ее не раньше, чем она дойдет до моря, до людей, пощадит ее ради такой малой малости, ради возможности увидеть другого человека и спросить его, что же случилось… Теперь в ней не было страсти сильнее этой, жажды сильнее этой, потому что неведение убийственнее самой смерти, неведение о судьбе человечества. Она даже подумала, что, ощутив в себе эту могучую страсть, она теперь не умрет. И почувствовала, как налились силой ее мышцы, как успокоилась смятенная душа.
Жанна привалила пустой бочкой лаз, чтобы в него не забрались шакалы, постояла в горестном молчании, как у могилы, и пошла. На восток.
Вертолет настиг ее на второй день пути. Она была на высоком бархане, когда услышала его гул. Оглянулась и увидела вдалеке черную движущуюся точку. Вертолет приближался к ней, потому что ее тоже заметили. Она даже не стала махать руками, только подняла их, как в молитве. Вертолет приземлился в лощине, метрах в ста от нее. Дверца открылась, и из кабины выпрыгнул человек в странном наряде, похожем на водолазный костюм. Он упал, но тут же поднялся на ноги и побежал к ней, вверх по склону бархана, скользя и спотыкаясь на сыпучем песке. А она не могла сдвинуться с места, хотя надо было бы бежать навстречу ему. Не подумала, не догадалась. Человек сорвал с головы шлем и закричал, задыхаясь от бега:
— Это я — Филиппо! Филиппо!
Жанна сняла противогаз, сбросила плащ и пошла ему навстречу.
— Мама миа! — остановился Филиппо. — Синьора Жанна! — всплеснул он руками. — Синьора Жанна! — и бросился к ней. — О, синьора Жанна!
