– Нет, в тюрьме плохо… Даже там – у них!
– Били?
– Нет, только при задержании один какой-то ухитрился, промеж ног заехал. И то потом извинялся.
– Да ты что! – Хозяин бункера всплеснул руками. – Приличные люди… Права зачитали, адвокат приехал?
– Все как положено. – Теперь, по прошествии времени, события в Южном Бронксе воспринимались в некотором романтическом ореоле. – На допросах кофейком поили. С кормежкой тоже четко, по расписанию. Главное – бумага туалетная, и щетку зубную выдали. Я хотел на память забрать, но постеснялся.
Собственно, за решеткой он пробыл всего чуть больше суток, но и этот эпизод теперь из биографии не вычеркнешь.
– Повезло тебе!
– Это верно… – При ином стечении обстоятельств на Виноградова запросто могли бы навесить труп Аркадия Борисовича.
– Я так, правда, и не понял, с какого момента они вас пасли. От гостиницы?
– Раньше! Когда при обыске у той девицы кассету нашли, с прослушкой телефонного разговора. Там этот липовый Брайбер сам себя назвал, и голос его был… Мне Макдаффи, специальный агент из русского отдела, перед расставанием признался, что чуть башку себе не расшиб от досады.
– Представляю… ФБР с этим беглым ментом носилось, як цей дурень с писаной торбой, а он? – Собеседник Виноградова от души забавлялся ситуацией.
– Этот Макдаффи за перебежчика персонально ручался, чуть ли не головой. Потому что были в Бюро, кто с самого начала сомнения выражал… – Майор от нечего делать сверился со словарем: «брайб» по-английски значит «взятка». Сотрудник, готовивший легенду прикрытия и новые документы для русского, оказался провидцем.
– Вот! – Ушастый нахмурился и задрал вверх указательный палец. – Вот, молодежь, увлекаетесь, не слушаете нас, старших товарищей…
– Скорее старших… господ.
– Неважно. И они его начали пасти?
– Нет! Побоялись спугнуть. Поэтому «водили» только гостя, зато по полной программе. Зафиксировали ходку в банк и все, чем он там занимался, потом мой визит – даже, оказывается, на видео писали… Они не стали Шерешевина от гостиницы сопровождать – разговор-то записан, место встречи известно. Могли подготовиться.
Честно говоря, толково организованного наружного наблюдения, когда работают три-четыре мобильных бригады, Владимир Александрович все равно не заметил бы – он слишком увлечен был процессом слежки за Аркадием Борисовичем, чтобы вести еще и контрнаблюдение.
– А чего же они их вместе не повязали?
– Лопухи… Наш бывший мент половчее оказался – подхватил Шерешевина за три квартала до назначенного места. И сразу – с трассы.
– А мог и еще раньше…
– Нет, там от моста как раз участок такой, просматриваемый – дорога как на ладони. Он на нем и проверял, не идет ли сзади хвост. Любую машину бы подозрительную срисовал сразу.
– А ты – пешочком! Ножками, ножками… – Собеседник радовался, как младенец. – Вот он на тебя внимания и не обратил. Я, помнится, тоже так же – в шестьдесят восьмом, в Чехословакии…
Пока расчувствовавшийся шеф предавался воспоминаниям о славном боевом прошлом военной разведки, Владимир Александрович снова представил себе первую и единственную встречу с тем человеком…
– Снимите наручники… Я никуда не убегу. И драться с вашими головорезами не стану – себе дороже.
– Так положено, – пожал плечами специальный агент Макдаффи. – Извините!
Они сидели в каком-то помещении, напоминавшем приемный покой ведомственной больницы. Адрес Виноградов не запомнил, но привезли его явно назад, в Манхэттен.
В дверь просунулась взъерошенная голова одного из тех, кто участвовал в задержании. Подчиненный доложил Лэсу, что снаружи ломится пресса, – во всяком случае, именно так его понял Владимир Александрович.
Макдаффи отдал распоряжение, проследил глазами за исчезающей в проеме шевелюрой и повернулся к майору:
– Вы находились непосредственно рядом с трупом. У вас в кармане обнаружен паспорт убитого. Имеются и иные, полученные вполне законным путем данные… Вы не хотите сделать какое-либо признательное заявление?
– Бросьте! Вы же знаете, что я не убивал. Неужели упустили?
Сотрудник русского отдела покачал головой:
– Ваше счастье… Арестовали.
– Слава Богу! – Тут уж Виноградов не лукавил. Снова открылась дверь, и в помещение ввели еще одного задержанного.
Строго говоря, его не ввели… Его, если можно так выразиться, втащили по воздуху. Похожие на братьев-близнецов ребята в темной форме с эмблемой специального подразделения ФБР с двух сторон поддерживали бывшего руоповца на весу – так, что даже носки туфель не касались пола. Двигались они быстро, особо не церемонясь, и безвольно опущенная голова конвоируемого то и дело перекатывалась от плеча к плечу.
Несмотря на кровавую, в половину лица, гематому, Владимир Александрович сразу узнал в задержанном беглого соотечественника.
– Вы не знакомы? – полюбопытствовал Макдаффи. Очевидно, эту встречу следовало считать заранее запланированным экспромтом.
– Только заочно… – Майор с искренним сожалением разглядывал того, за кем охотился последние две недели. Собственное незавидное положение на некоторое время беспокоить перестало, осталась только досада стрелка, лишившегося добычи.
Тот, о ком говорили, оторвал от груди подбородок – глаза у него оказались умные, злые и очень усталые. Это был хороший, матерый хищник-одиночка… Разбитая губа шевельнулась.
– Что? – не расслышал Виноградов. – Что он сказал?
Но в помещении уже теснились: врач, с ним патлатый агент из русского отдела и какие-то незнакомые Владимиру Александровичу мужчины и женщины в штатском.
Макдаффи коротко распорядился, и их опять оставили наедине – майор даже не заметил, в какую из многочисленных дверей «приемного покоя» утекла процессия.
– Мы пока относительно вас информацию в прессу придержали. – Специальный агент Лэс Макдаффи пересел на вращающееся кресло, однако ноги задирать на письменный столик не стал. Все-таки со времен сухого закона культура американских сыщиков несколько выросла. – Но скоро придется решать… И хотелось бы сразу определить позиции, не возражаете?
Виноградов не возражал – и поэтому сидел сейчас не в тюрьме штата или какой-нибудь федеральной каталажке, а в уютном бункере на Васильевском.
– Как сам-то… вообще? – Голос ушастого чем-то даже напомнил вежливые интонации его заморского коллеги.
– Стараюсь не улыбаться.
– В каком смысле?
– Притча есть такая, недавно в газете вычитал. К распятому на кресте подходят и спрашивают: как, мол, себя чувствуешь? Ничего, отвечает он, только вот улыбаться больно…
– Смешно, – кивнул собеседник. – Гонорар получил?
– Получил. Все нормально.
– Вот и не жалуйся! – Хозяин хотел добавить еще что-то покрепче, но сдержал готовую вырваться фразу. – Ты хоть телевизор вчера смотрел?
– Да… Как его нашим передавали?
– В газетах подробности будут…
Это было не главным событием дня, но редкая из программ новостей обошлась без сюжета о взаимодействии российских и американских спецслужб. В основном показывали кадры, снятые в аэропорту Кеннеди, – как парни из ФБР отстегивают свои наручники, а наши отечественные товарищи сразу же защелкивают на запястьях депортируемого преступника отечественные «браслеты». Короткие комментарии базировались на распространенном по каналам ИТАР-ТАСС заявлении пресс-службы: еще один пример… многомесячная, кропотливая работа… высокий профессионализм и добрая воля правоохранительных органов двух стран.
– А деньги где?
– Какие деньги? – сделал вид удивленного простака собеседник. – Ах, деньги…
Это было одним из пунктов негласного соглашения: «грязный» миллион долларов становится добычей американцев и поступает в казну США, а майора милиции Владимира Александровича Виноградова возвращают домой без выдвижения против него каких-либо обвинений. И даже без лишнего шума…
С точки зрения юриспруденции такая сделка оказалась относительно пристойной. Куда сложнее складывалась ситуация с передачей России беглого руоповца – в конце концов, помимо целого букета мелких грехов, на нем висели совершенное в Нью-Йорке умышленное убийство Шерешевина и гибель при задержании одного из агентов ФБР. Но политика в очередной раз взяла верх над буквой и духом закона.
– Думаю, зря он тогда засуетился… Как считаешь?
– Нервы! Сами знаете – не железные… – Владимир Александрович не то чтобы жалел отловленного предателя, но, казалось, понимал его лучше других. – Он уже никому не мог верить – даже курьеру. А тот еще что-то плел несуразное, в истерике бился… деньги не все отдал.
– Думаешь, Шерешевин остался бы в живых? – усомнился собеседник.
