– Да, пятнадцать, – повторила Марта. – С точки зрения свидетельства о рождении. Давайте порешим на том, что на Острове – НА ОСТРОВЕ – Нелл пятнадцать лет. И в том же смысле, на Острове, вы... король.
– Блин! Я и так король! – вскричал он. – Везде, всегда, хоть в Африке!
Только пока ходишь по струнке, подумала Марта. Королем тебя делают контракт и наше соизволение. Если ты не подчинишься приказу и будешь сослан в Дьепп первым же паромом, никакого вооруженного восстания не будет. Так, мелкая проблема для отдела кадров. Претенденты на трон всегда найдутся. А если монархия очень уж раззадорится, всегда можно вывести на сцену Оливера Кромвеля. Хорошая мысль, кстати.
– Штука в том, мисс Кокрейн, – заныл король, – что она мне всерьез нравится. Эх, Нелл, Нелл... По ней видно, она не просто торговка. Я уверен, узнай она меня получше, нас водой не разольешь. Я бы научил ее говорить по-человечески. Вот только, – опустив глаза долу, он покрутил на пальце кольцо с печаткой, – вот только, кажется, у нас первый блин вышел комом.
– Ваше величество, – произнесла Марта уже менее сурово, – на Острове много других женщин, которые могут вам «всерьез понравиться». Причем подходящих по возрасту.
– И кто же, например?
– Ну, не знаю...
– Не знаете. И никто не знает, как тяжело быть в моем положении. Вечно все пялятся, а ответить взглядом на взгляд не смей, а то потащат на этот ваш... коммерческий трибунал.
– Что ж, есть Конни Чаттерлей.
– Конни Чаттерлей? – изумился до глубины души король. – Она всем гопникам дает.
– Леди Годива?
– Пройденный этап, – сообщил король.
– Я о Годиве-два говорю, не о первой. Разве я вас не видела на прослушивании?
– Годива-два? – Лицо короля просияло, и Марта узрела «легендарное обаяние», с ритуальной частотой упоминаемое в лондонской «Таймс». – А знаете, мисс Кокрейн, вы просто друг, товарищ и сестр. Нет, конечно, Дениза тоже, – торопливо добавил он. – Дениза – свой парень. Но не все понимает, ну вы меня понимаете. Годива-два? Да, помню, я еще подумал: «Девушка просто класс, то, что надо Хорьку-Корольку». Надо ей звякнуть. Пригласить на капучино. Вы ведь не...
– Биггин-Хилл, – распорядилась Марта.
– А?
– Сначала Биггин-Хилл. Медали героям.
– И не много ли им медалей, этим героям? А может, пусть Дениза меня подменит, только на сегодня? – умоляюще посмотрел он на Марту. – Нельзя? Ну ладно. В контракте записано, да? Блин, за что ни схватись, все в этом гребаном контракте. Ну ладно. Годива-два. Вы настоящий друг, мисс Кокрейн.
Итак, король вошел, передергиваясь от гнева, а ушел, подпрыгивая от радости. Марта переключила один из мониторов на военно-воздушную базу Биггин-Хилл. Кажись, все нормально: одни Гости толпились перед маленькой эскадрильей «харрикейнов» и «спитфайров», другие играли в компьютерную игру «Воздушный бой», третьи ходили по баракам, что стояли на краю летного поля. Здесь их взору представали герои в овчинных пилотских куртках, греющие руки над парафиновыми горелками или играющие в карты, ожидая, пока приказ «На вылет!» не прервет задорные танцевальные мотивчики, звучащие из патефона. Героям можно задавать вопросы и получать ответы, лаконичные и спокойные, как и положено в трудные военные годы. Проще пареной репы. Наше дело правое. Фриц на свою же бомбу сел. Мы им показали. Болтун – находка для шпиона. Затем герои возвращались к своей карточной игре, и пока они тасовали, снимали колоду и раздавали, Гости могли вдоволь поразмыслить о том, что вся жизнь этих людей – азартная игра: судьба когда джокер, а когда – и злорадная дама пик. Медали, которые сейчас вручит им его величество, заслужены сполна.
Марта вызвонила своего личного референта.
– Викки, когда из Бэ-Ха позвонят насчет телефона Годивы-два, дайте его, я разрешаю. Но только не первой Годивы – строго второй. Спасибо.
Викки. Это вам не бесконечная череда Сюзи. Не то что у сэра Джека. Первое же, что сделала Марта, заняв кресло гендиректора, – это потребовала называть референтов их подлинными именами. Также она приказала разгородить логово сэра Джека на кофе-бар и мужской туалет. Мебель губернатора – точнее, ту часть обстановки, которая была сочтена служебной, а не личной собственностью, – раздали по отделам. Бранкузи сэр Джек отстоял. Взамен дворец вытребовал себе баварские камины, которые теперь служили хоккейными воротами в спортзале.
Марта урезала штат личной обслуги губернатора, свела его транспортный парк к одному-единственному ландо, а самого сэра Джека переселила в более соответствующее его статусу жилище. Некоторые ее шаги не понравились Полу: он заявил, что приказ приставлять к сэру Джеку только референтов-мужчин – мелочная месть. Были ссоры. Сэр Джек капризничал, как Виктор, и дулся, как трагический актер, а его телефонные разговоры (оплачиваемые компанией) отличались поистине вагнерианской нескончаемостью. Марта отключила ему телефон за неуплату. Также она запретила ему давать интервью, даже тем газетам, которыми он еще владел. Ему остались мундир, титул и право участия в некоторых формальных церемониях. По Марте, этого было вполне достаточно.
Пререкания из-за прав и привилегий сэра Джека – или секвестров и унижений, как предпочитал выражаться он сам, – помогли завуалировать тот факт, что вступление Марты в должность гендиректора на деле мало что изменило. Замена эгоистической автократии слегка ограниченной олигархией была актом необходимой самозащиты; но на Проекте как таковом это почти не отразилось. Финансовые структуры были творением специалиста в подтяжках Королевского казначейства; а отделы разработки концепций и мониторинга Гостей претерпели очень легкую реорганизацию. Флегматичный Джефф и огнеглазый Марк остались при своих должностях. Главная разница между бывшим и нынешним гендиректорами состояла в том, что Джек Питмен громогласно веровал в свой продукт, а Марта Кокрейн молчком не верила.
– Но если продажный Папа мог править Ватиканом... – случайно сорвалось с ее языка после утомительного дня.
Пол уставился на нее испепеляющим взглядом. Он не терпел никаких шуточек насчет Острова.
– По-моему, дурацкое сравнение. И вообще, не думаю, что при продажном Папе дела в Ватикане шли лучше. Отнюдь.
Марта мысленно вздохнула.
– Наверное, ты прав.
Когда-то они вместе боролись с сэром Джеком, что должно было укрепить их союз. Но, кажется, вышло совсем наоборот. Что же, Пол искренне верит в идею «Англии, Англии», разве не так? Или его вера – лишь симптом угрызений совести?
– А знаешь, давай позовем твоего бездельника, доктора Макса, и спросим, кто лучше руководит крупными политическими и религиозными организациями: идеалисты, циники или нормальные практичные люди. Спорим, он сорок бочек арестантов наговорит.
– Замнем. Ты прав. Мы здесь не католической церковью рулим.
– Да уж, по всему видно.
Его тон – педантичный, фарисейский – показался Марте невыносимым.
– Послушай, Пол, мы сорвались на спор, а с чего вдруг – я не понимаю. Я вообще в последнее время ничего не понимаю. Но если речь о цинизме, спроси себя, далеко бы ушел сэр Джек, не будь в его характере необходимой доли цинизма.
– И это тоже цинизм.
– Тогда сдаюсь.
Теперь же, сидя в своем кабинете, она подумала: в одном Пол прав. Я воспринимаю Остров как всего лишь благовидное и хорошо отлаженное средство для зашибания денег. Однако я им управляю, видимо, так же хорошо, как управлял бы Питмен. Может, это и оскорбляет Пола?
Подойдя к окну, она окинула взглядом пятизвездочную панораму, когда-то выбранную для себя сэром Джеком. Внизу, на мощеной улочке, затененной выступающими верхними этажами домов в стиле «фахверк», Гости отворачивались от подобострастных лоточников и нищих, чтобы полюбоваться, как пастух гонит стадо на рынок. На среднем плане сверкали в вечерних лучах солнечные батареи двухэтажного автобуса, припаркованного у Мемориального Стэкпуловского пруда; еще дальше, на общинной лужайке, шумно играли в крикет, и кто-то как раз бежал к калитке. Наверху, в той единственной части панорамы, которая еще не принадлежала «Питко», реактивный самолет компании «Островфлот» делал вираж, чтобы половина его оплаченного груза могла окинуть прощальным взглядом теннисоновские холмы.
Марта отвернулась, хмуря лоб, ощущая, как сводит челюсти. Почему все в жизни шиворот-навыворот? В Проект она не верит – но успешно воплощает его в жизнь; а вечером возвращается с работы домой вместе с Полом – к тому, во что верит (или хочет, силится верить), – и все из рук валится. Она стоит одна, без брони, без цинизма, не абстрагируется, не иронизирует, она одна, она в одиночку разбирается с простыми человеческими взаимоотношениями, томится и тревожится, стремится к счастью изо всех сил, как умеет. Почему же счастья все нет и нет?
Доктора Макса она уже несколько месяцев как собиралась выгнать. Не из-за какого-либо заметного со стороны нарушения контракта; отнюдь, любой инспектор буквально влюбился бы в Официального Историка за его пунктуальность и преданность делу. Более того, Марта его обожала, так как давным-давно разглядела под колючками и сарказмом доктора Макса нечто совсем иное... Теперь она видела в нем человека, панически боящегося простоты, и этот страх находил отзвук в ее душе.
