Она уже обошла одну сторону игрового зала и изучала стол около круглого дистилляционного бака, оставшегося от промышленного периода мельниц, когда наконец заметила Джаспера. Она чуть не вскрикнула от изумления. Эмоции захлестнули ее, слишком мощные и стремительные, чтобы с ними справиться. Ей оставалось только ждать, чтобы волна схлынула, и надеяться, что после этого она по-прежнему останется на ногах.
Стараясь успокоиться, она устремила взгляд на странный медный бак слева от Джаспера, с верхом, похожим на дымовую трубу. До нее смутно долетали обрывки ребяческого переругивания.
— Моя очередь!
— Ты жульничаешь!
— Это нечестно!
Они все были похожи на детей-переростков. Она задумалась над тем, почему всем на вид не больше двадцати. Наверное, психиатры разделяют пациентов по возрастам и помещают более старших в другой части больницы.
Эмоции и адреналин наконец ушли, оставив после себя одну-единственную четкую мысль: ей нужно привлечь внимание Джаспера, не ошеломив его. Она шагнула назад и, вытянув шею, стала смотреть поверх голов других пациентов, чтобы лучше увидеть его лицо. Оно преображалось прямо у нее на глазах: воспоминания и реальность совершенно не совпадали.
Кожа у него стала серой, глаза были обведены темными кругами. Неаккуратная щетина и следы порезов при бритье тупой бритвой покрывали его подбородок. Волосы песочного цвета безжизненно висели. В последние пять дней ему явно пришлось нелегко.
Ана протиснулась между группой девушек и встала за стулом подростка, игравшего с Джаспером. Паренек тряхнул кости, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Он все тряс и тряс их. Кости стучали в жестком кожаном мешочке. Положив ногу на ногу, Джаспер подался вперед, прикрывая рот ладонью и еле слышно ведя счет.
— Он наводит на них сглаз! — возмутился парнишка.
Джаспер гадко улыбнулся и продолжил считать.
— Да бросай уже кости! — проныл кто-то.
Кости упали. Собравшиеся у стола замолчали, глядя, как они катятся и останавливаются. А потом на лице у Джаспера появилась довольная ухмылка. Паренек застучал серебряной собачкой по клеткам доски, отсчитывая четыре, а потом шесть. Собачка завалилась на лиловую полоску, едва видную под массой больших красных домов.
Джаспер помахал перед противником пачкой пестрых игровых купюр.
— Шесть, умноженное на четыреста восемьдесят, — это три тысячи восемьдесят, — неспешно проговорил он. — Пора платить.
— Ты сжульничал! — прошипел паренек.
— А вот и нет.
— Ты передал костям мысли!
— Что за глупости! — возразил Джаспер.
— Ты считал!
— Плати, или ты проиграл!
Горячий разговор завел зрителей. Они придвинулись ближе. Уголком глаза Ана заметила, что одна из постоянно движущихся камер наблюдения остановилась и теперь направлена на них. Если Джаспер станет источником каких-то беспорядков, его могут утащить отсюда. Ей необходимо привлечь его внимание и не дать ему устроить сцену.
— У тебя здесь слишком много домов! — заявила она. Джаспер быстро поднял взгляд, чтобы проверить, кто это говорит. Он смотрел на нее без малейшего проблеска узнавания. — Это против правил, — добавила она, тушуясь. Либо он научился удивительно хорошо блефовать, либо он не понял, кто она. — И потом, — сказала она, — шесть раз по четыреста восемьдесят — это две тысячи восемьсот восемьдесят. Ты запросил с него слишком много.
— А ты кто? — спросил он.
Ана судорожно сглотнула и едва смогла выдавить из себя:
— Эмили.
Подросток вскочил на стол и ногой сбил доску на пол. Крошечные красные и зеленые дома разлетелись во все стороны.
— Ах ты жулик! — заорал он, кидаясь на Джаспера.
В следующую секунду взвыла сирена. Ана зажала уши руками, но звук все равно сотрясал ей череп. В зале воцарился хаос. Пациенты бросились к двери, отталкивая друг друга и наступая на упавших или повалившихся на пол от страха. Джаспер сунул игровые деньги в карман халата и, хромая, побежал через толпу. Она кинулась за ним, несмотря на то, что от шума у нее так заболела голова, что в глазах стало темно. Джаспер направился к Пятой студии — ангару напротив того, в котором очнулась Ана. Вокруг них пациенты разбегались во все стороны.
На дворе она схватила его за руку.
— Джаспер! — крикнула она.
Он испуганно обернулся. При виде нее его мутноватые глаза наполнились раздражением. Он попытался высвободиться. Она подалась к нему.
— Где мы можем поговорить? — крикнула она.
Он резко отвел плечо назад, выдернув у нее из рук рукав своего халата, и уже собрался ковылять прочь, когда на его лице внезапно промелькнуло смятение.
— Мы знакомы? — крикнул он.
У Аны больно сжалось сердце.
— А разве нет?
— «Разве нет?» — передразнил он ее.
Секунду они смотрели друг на друга, а потом она ощутила усилившуюся отчаянную суматоху. На фоне продолжающегося завывания сирены послышался топот ног. Санитары, держащие дубинки, словно ружья, заходили на двор из узких проходов у дальней кирпичной стены.
Ана влетела в ту студию, где проснулась, и плюхнулась на единственное свободное место в дверях. На этот раз у нее не было одеяла: его кто-то забрал. Большинство девушек лежали, закрыв головы руками, стараясь заглушить рыдания, стоны или посторонние звуки.
Сирена внезапно стихла. У Аны продолжало звенеть в ушах. Топали ботинки. Она стиснула руки, пытаясь унять их дрожь. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. Это просто кошмарный сон! Здесь сумасшедшие поручены другим сумасшедшим, и никто, даже Джаспер, не знает, кто она. Может, психиатры уже умеют уничтожать у людей мысли? Может, ее отец стер Джасперу многие годы воспоминаний, чтобы защитить себя?
В студию вошли две санитарки. Они встали по обе стороны от синей двери, словно тюремные охранники, презрительно морщась на запах. После улицы вонь от блевотины била в нос. Хорошо, что ее место у двери, решила Ана.
За дверями по асфальту что-то прогромыхало. Появилась медсестра, толкая перед собой каталку из досок на металлическом каркасе. На двух полках каталки лежали сотни крошечных пластиковых контейнеров в форме глаза. Их цветные бусины со стуком ударялись по прозрачным футлярам. Сестра завезла свое неуклюжее сооружение в начало ангара. С леденящим душу ужасом Ана поняла, почему остальные девушки лежат на животах. На их синие халаты были нашиты большие белые номера, и сестра подбирала к цифрам от единицы до восьмерки восемь разных видов и количеств пилюль, лежавших в прозрачных контейнерах-глазах.
Никто не высказывал никаких возражений против лекарств, хотя некоторые девушки хлюпали носом и плакали, глотая свои капсулы. Медсестра прошла мимо Аны, не задерживаясь. Но как только все получили свои лекарства, она вернулась к Ане с креслом-каталкой. Опустив голову, она даже не посмотрела на Ану и ничего не говорила — только ждала, чтобы Ана встала. Ана взглянула на санитарок, стоящих у дверей. Она узнала ту, которая забирала ее из кабинета доктора Дэннарда. Этот шрам нельзя было не узнать. Санитарка уставилась на нее.
Ана тут же передумала возражать и, поспешно встав с матраса, опустилась в кресло. Медсестра, раздававшая лекарства, достала шприц. Ана съежилась. Похоже, успокоительное неизменно применялось при перемещении пациента по больнице, но в таком месте это почему-то мало успокаивало. Перспектива оказаться без сознания тогда, когда всем распоряжаются Дэннард и украшенная шрамом санитарка, заставила Ану заледенеть от страха. Ее единственным утешением была мысль о том, что, скорее всего, ее везут на первое тестирование. Возможно, ей даже не придется проводить в «Трех мельницах» ночь. Она протяжно выдохнула и подставила руку.
* * *
Громадные деревья тянулись к небу. Капли дождя стекали по листьям размером со старомодные бумажные веера и зонтики. Как только Ана открыла глаза и с изумлением увидела то, что ее окружает, то сразу же поняла, что что-то не так. У нее галлюцинации — или ей снится сон. Ей необходимо прийти в себя. Холодные капли превратились в стремительный поток воды, который погружался в ее кожу, душил ее.
Она тряхнула головой и заморгала. В метре перед ней возникла сероватая кафельная стена. В спину ей впивалось что-то твердое. Вода лилась по-прежнему, едва позволяя ей дышать. Дезориентированная Ана утерла лицо.
Она лежала на полу в душевой кабинке, в которую влезло бы человек семь-восемь. И она была обнажена.
— Ну вот! — произнес чей-то голос.
Она попыталась подтянуть ноги к груди. Они тряслись и со стуком падали, словно дохлые зверьки. Хорошо хоть, что руки ее слушались. Она скрестила их на груди, щурясь сквозь воду и туман, стоявший у нее в голове, стараясь разглядеть, кто там стоит в нескольких шагах от открытой кабинки и наблюдает за ней.
