– Да благословит этот союз Христос, подобно тому, как Солнце благословляет теплом и светом весь мир, – сказал он. – Присутствующие в храме перекрестились. Патриарх повернулся и повел молодых к алтарю.
Как было отрепетировано заранее, Роман взял правую руку Анастасии в свою левую ладонь, и они коснулись руками алтаря. Полированное серебро под пальцами было холодным. Улыбнувшись, Анастасия сжала руку Романа, и он ответил ей нежным пожатием.
– Помнишь ту ночь и звездное небо в Гитио? – Спросила шепотом Анастасия.
– Я даже помню выступление Цирцеи на представлении, где впервые увидел тебя, – тоже шепотом ответил Роман.
По завершению молитвы присутствующие сели на свои места, чтобы насладиться зрелищем. Началось таинство венчания.
Глашатаи за стенами храма комментировали собравшимся горожанам происходящее внутри. Толпившиеся внимательно слушали, иногда выражая свое одобрение многоголосым гулом.
Все когда-нибудь кончается. Даже самые сокровенные и возвышенные моменты. По завершению таинства молодожены держась за руки, вышли из храма и остановились в его воротах. Голову Анастасии теперь венчала стемма цесарицы – серебряная, но украшенная каменьями и эмалями. Став женой наследника престола, Анастасия получила другое, тронное имя Феофано. Это означало, что она была «Богом явлена и им избрана».
На площади все изменилось, будто по волшебству. Если бы не двойной ряд гвардейцев, отгораживающий дорогу для процессии, по площади было бы просто невозможно пройти. Вокруг бурлило людское море. Глашатаи, обладавшие могучими легкими, громко закричали:
– Радуйтесь! Празднуйте свадьбу цесарицы Феофано и цезаря Романа! Радуйтесь! Радуйтесь!
Радостные клики стали еще громче. Со всех сторон неслись грубовато-непристойные возгласы и советы, подобные тем, что раздавались на всех без исключения свадьбах, включая и такую церемониальную. Человеческая натура везде одна и та же.
Под их приветствия процессия сошла на площадь. Палатины стали бросать в толпу пригоршни серебряных монет. Традиция требовала, чтобы они опустошили денежные мешочки. Наиболее смекалистые жители столицы хорошо знали это и толпились там, где легче всего было собрать хороший урожай монет. Люди бросились подбирать монеты – давление на гвардейцев убавилось. Минутным замешательством воспользовались и палатины, которые сумели вывести из конюшен на площадь лошадей. Всадники заняли свои места, и кавалькада направилась в сторону ипподрома.
Один из палатинов вложил Роману в руки маленький, но тяжелый мешочек, золотые монеты из которого следовало бросать в толпу. Такой же кошель вложил в руки Феофано другой палатин. Бросали монеты в толпу и слуги, расставленные вдоль всего пути, но в их мешочках было серебро, а не золото.
Тротуары Срединной улицы Константинополя были забиты народом. Кавалькада двигалась медленно. Вокруг выкрикивали приветствия и поздравления. Столичные жители, непостоянные и капризные, аплодировали любому зрелищу. Свадьба принцессы была грандиозным спектаклем, на котором к тому же зрители могли получить золотую или серебряную монету.
– Радуйтесь! Радуйтесь! Радуйтесь! – Выкрикивали глашатаи.
Неспешным шагом процессия миновала трехэтажное здание из красного гранита, в котором размещались правительственные учреждения. Сопровождающие Романа воители дружно отвернулись в другую сторону. Даже от здания, где обитали чиновники, веяло скукой.
– Радуйтесь!
Когда процессия свернула со Срединной улицы, толпа стала редеть. С каждым шагом вырастали на фоне неба стены амфитеатра Ипподрома, и вскоре кавалькада через триумфальные ворота въехала внутрь. Ипподром, который кишел зрителями, взорвался аплодисментами и приветственным гулом. Музыканты с кимвалами добавили ритм в общий шум.
Кавалькада торжественным шагом подъехала к мраморному царскому балкону на Ипподроме, соединенному крытым переходом с Большим дворцом. Феофано и ее подруги спешились, а Роман и остальные сопровождающие остались верхом. Здесь молодым супругам предстояло расстаться. По византийскому обычаю, перенятому у персов, Феофано должна была принимать поздравления от представителей народа и зарубежных гостей в доме родителей мужа. А Роман должен был отправиться в дом невесты, чтобы выразить свою благодарность ее родителям.
…
Две соперничающие партии, бюрократов и военных, разместили собственные органы по обе стороны ложа. Возле органов собрались полухория канторов. Органы заиграли. Гул толпы сошел на нет.
Оба полухория возгласили:
– Прекрасен приход твой, раба благочестия.
Народ на трибунах трижды повторил: «Прекрасен приход твой!». – Прекрасен приход твой, предвестница милосердия! – Снова возвестили два полухория.
Народ на трибунах снова трижды вторил: «Прекрасен приход твой!».
– Ступайте торжественно и мягко, – наставлял палатин, опекавший Феофано и ее подруг.
Под аккомпанемент органов канторы запели:
– Собрала я цветы в поле и поспешила в свадебный чертог. Видела я солнце на золотом брачном ложе; все благословляет желанный союз. Пусть радость будет союзником их ослепительной красоты, пусть они видят розы и красоту, подобную розам. Пусть радость сияет над золотой четой!
Под их пение Феофано и ее подруги вошли в императорскую ложу. Как только они повернулись в сторону ипподрома, пение и музыка смолкли.
Музыканты с кимвалами забарабанили торжественный марш. Роман отсалютовал Феофано, и его кавалькада, под приветственные крики трибун покинула ипподром. Они направились к Фоке, который на правах брата предоставил свой дворец, символизирующий дом невесты. Там на женской половине во главе пиршественного стола восседала мать Анастасии Цира, а на мужской – ее отец Алан Каратер.
Между тем на ипподроме вновь зазвучали органы. Первыми в ворота стали въезжать кавалькады столичных вельмож. За ними шли колонны слуг несущих дары. За византийскими вельможами следовали вельможи зарубежных делегаций. А уже за вельможами выстраивались в очередь колонны с дарами от многочисленных делегаций ремесленных цехов и торговых объединений.
Пройдя под приветственные крики трибун весь ипподром, делегация останавливалась возле ложи Феофано. Перед молодой цесарицей, еще не родившей наследника престола, праскинесис[538] делать было не положено. Поэтому приветствовавшие Феофано ограничивались преклонением[539] в виде простого поклона.
В ее сторону произносились поздравления и под трибуной слуги складывали дары.
После этого дворцовые палатины, как неутомимые муравьи, отрабатывали все по заранее отрепетированному сценарию. Часть из них принимала дары и уносила их в отведенное место. Другие отводили гостей через переход соединяющий ипподром во дворцовый комплекс императорской семьи. Там в Скилах, башне перехода между дворцом Юстинана и ипподромом, гостей разделяли. Женщин провожали в триклин[540] Юстиниана, где их принимала вассилиса Елена. Мужчин провожали в триклин Вуколеона, где усаживали за пиршественный стол, во главе которого восседал базилевс Константин Багрянородный. В Византии все церковные торжества и церемонии сопровождались пиршествами. Пьянство в Константинополе было широко распространено.
…Одной из первых иностранных делегаций Феофано поздравили посланцы эмира Ардебиля Марзубана Мусафарида. Возглавлял делегацию младший сын эмира Ибрахим. Светловолосый и голубоглазый красавец, как и его отец. Он подарил новобрачным гнедого коня нисейской породы и белых кобылиц.
– Луноликая Феофано, да явит всемогущий Аллах свою милость тебе и твоему потомству. Позволь с братской любовью преподнести тебе шкатулку самоцветов, которые меркнут по сравнению с твоей красотой. И этих великолепных коней из горной долины, достойных тебя и твоего избранника. И еще от имени эмира Ардебиля Марзубана позволь передать нижайший поклон твоей несравненной матушке, которая сумела вырастить такой цветок неземной красоты. Пусть она живет в радости и спокойствии, позабыв былые обиды, – завершил свою речь Ибрахим, приложив руку ко лбу, устам и сердцу.
То что окружающие придворные приняли за восточное славословие, имело для Анастасии вполне определенный смысл. Ибрахим знал, что она его сестра по отцу. И, что самое главное, Марзубан не станет больше посылать наемников, чтобы силой вернуть себе ее мать.
Через некоторое время к ложе, где Феофано принимала поздравления, подъехал наварх Василий Гексамилит. Его остановили на установленном церемониалом расстоянии. Он спешился. По его знаку слуги вынесли и поставили перед трибуной золотую и серебряную утварь в сундуках, а также ларцы с дорогими украшениями.
После ритуальных славословий патрикий Василий сказал:
– Прекрасная Феофано, разреши исполнить обещание, данное павшему воину. – С этими словами он вынул и протянул на ладони медальон с изображением Медузы Горгоны.
