произнесла:
– Хотя это и была идея вашей покорной служанки, многие люди вложили немало сил в ее осуществление. Недостойная не осмеливается принять награду одна.
– В таком случае следует наградить всех, – сказал император Канси.
Я тут же рухнула на колени, вознося благодарности Его Величеству за милость, и Юйтань с евнухом за моей спиной, сияя от счастья, последовали моему примеру.
– Теперь ты можешь поведать, чего бы хотелось тебе самой, – дозволил император.
Подумав, я сказала:
– Ваша служанка видела, как браво и гордо выглядит Ваше Величество, сидя на коне, и это наполнило ее сердце искренним восхищением. Недостойная желает выучиться ездить верхом. Она не смеет и надеяться, что ей когда-нибудь удастся сравниться с Вашим Величеством, но научиться верховой езде – ее самое большое желание. Не зря же ваша служанка – дочь маньчжурского народа.
Я не успела договорить, а меня уже обожгло презрением к самой себе. Принцы засмеялись, и даже уголки губ четвертого принца, лицо которого обыкновенно было равнодушным, поползли вверх.
– После стольких приятных нашему уху речей мы не станем запрещать тебе учиться, – весело произнес Его Величество. – Так тому и быть.
Я отвесила земной поклон, а затем покинула шатер, ведя за собой Юйтань и евнуха с подносом в руках.
Они оба без остановки рассыпались в благодарностях в мой адрес.
– Дорого не серебро, а репутация – это награда лично от Его Величества! – воскликнула Юйтань.
– Когда все узнают об этом, то будут вне себя от счастья! Я с детства служу во дворце, но впервые Его Величество наградил меня лично, – улыбаясь, проговорил евнух и вновь принялся благодарить меня.
Если от меня вам не будет никакой пользы, подумалось мне, то разве вы станете добросовестно что-то делать для меня? Я усвоила эту простую истину еще в офисе, в условиях здоровой конкуренции, и здесь у меня не было иного пути, кроме как следовать ей. Никто не гарантировал, что все окружающие сразу станут моими друзьями, но, по крайней мере, количество моих врагов точно сократится.
Я не пошла в шатер, а осталась снаружи, наслаждаясь прохладой. Скоро ко мне, сверкая счастливыми улыбками, подошли Ван Си с Юйтань.
– Вы так радуетесь из-за награды? – поинтересовалась я, глядя на них.
Смеясь, они поприветствовали меня и объяснили:
– Даже если мы получили награду, мы бы ни за что не осмелились вести себя разнузданно перед лицом сестрицы. Дело в том, что сегодня Его Величеству нанес визит монгольский ван и преподнес двух превосходных, по слухам, весьма дорогих скакунов. Его Величество так обрадовался подарку, что распорядился устроить этим вечером пир!
– Тут и правда есть чему радоваться, – с улыбкой заметила я, поднимаясь на ноги. – Люди, живущие по ту сторону Великой стены, обладают радушным и открытым нравом, а кроме того, им нет равных в песнях и танцах. Сегодня вечером нас ждет веселье!
Юйтань хлопнула в ладоши и радостно воскликнула: – Я знала, что ты обрадуешься, сестрица!
Под ночным небом, усыпанным мириадами звезд, горел костер. Мерцало разлитое по чашам вино, и повсюду раздавались песни и смех. Воздух полнился запахом жареного мяса и ароматом вина. Мы с Юйтань были рады как никогда: подобное пиршество гораздо интереснее тех, что проводились в Запретном городе, с их строгими правилами, следовать которым должны были не только подданные, но и сам император.
Тем вечером Его Величество в основном отдавал должное вину, поэтому я лишь велела одному из евнухов следить за маленькой настольной жаровней для кипячения воды да вовремя подливать в нее свежую воду. Юньсян уже подготовила необходимую посуду, и, если Его Величеству захочется выпить чаю, ему почти не придется ждать. За всем остальным следил Ли Дэцюань, поэтому я могла позволить себе расслабиться и повеселиться.
Одетая в роскошное рубиново-красное платье монгольского кроя очаровательная девушка, налив в чашу вина, стояла, преклонив одно колено, перед столиком наследного принца и пела какую-то песню. Я не знаю монгольского, поэтому не могла понять, о чем поется в песне, – я лишь ощущала ее чарующую душевность. Наследный принц, наполовину счастливый, наполовину смущенный, внимательно слушал. Когда песня закончилась, он принял чашу из рук девушки и залпом осушил ее, вызвав взрыв смеха и одобрительные выкрики. Сидевший на самом почетном месте император Канси с улыбкой наблюдал за ним. Затем Его Величество повернулся к монгольскому вану, расположившемуся подле него, и сказал несколько слов, после чего монгольский ван немедленно наполнил вином свою чашу, встал, приветствуя императора по монгольскому обычаю, а затем вытянул шею и выпил свою чашу до дна.
Тем временем хорошенькая монголка подошла к столу четвертого принца и вновь запела что-то трогательное, легко покачивая бедрами и исполняя набор самых простых танцевальных движений. Мне стало смешно. Захотелось посмотреть, сможет ли этот вечно холодный принц устоять против такой пылкой девушки. Навострив глаза, я шепотом велела Юйтань:
– Сходи разузнай, кто она такая.
Вопреки ожиданиям, лицо четвертого принца оставалось неизменно холодным, как белые снега Тибетского нагорья. Равнодушно прослушав лишь часть песни, он встал, беря чашу из рук девушки, и тут же осушил ее под звуки пения.
Неужели песня нисколько его не тронула?! Я покачала головой, думая: да нет, ты, наверное, шутишь!
Возвращая девушке чашу, четвертый принц заметил, что я смотрю на него и с улыбкой качаю головой. В его глазах блеснули веселые искорки. Покосившись на меня, он сел на свое место.
Девица же, надменно улыбаясь, направилась к тринадцатому принцу, собираясь и ему спеть песню и поднести чашу с вином. Вернулась Юйтань и зашептала мне в ухо:
– Это дочь монгольского вана, Миньминь из рода Суван Гувалгия, известная на всю степь красавица.
Неудивительно, что именно она удостоилась чести подносить вино сыновьям императора, подумалось мне. Пока я размышляла, тринадцатый принц встал, улыбаясь, принял чашу и выпил вино до дна.
Осушив чашу, тринадцатый принц, в отличие от других, не вернул ее Миньминь-гэгэ. Он жестом подозвал слугу и велел снова наполнить чашу, а затем взял ее и, улыбаясь, запел застольную песню для Миньминь-гэгэ. Этот неожиданный поступок привлек всеобщее внимание, и все затихли. Я не знала, пел ли он на монгольском или же на маньчжурском, и не понимала ни единого слова, но это не помешало мне быть очарованной его песней.
Стройный и высокий тринадцатый принц обладал внешностью бравого героя, но в его добродушной улыбке сквозило легкомыслие. Его глубокий, звонкий, чистый голос пронизал тишину ночи, уносясь далеко-далеко, и казалось, будто испокон веков лишь эти звуки разносились над степными травами.
