По возвращении в дом Чьярди Рей вручил коробку Джустине.
– Подарок для дома, – сказал он.
Часы очаровали Джустину. Синьор Чьярди назвал их великолепными. Для них выбрали место на стене. Но они должны были дождаться плотника Гульемо, одного из друзей синьора Чьярди. Гульемо их повесит, ведь их нужно приладить на стену должным образом.
– Синьор Чьярди, – сказал Рей, – позвольте пригласить вас сегодня на ужин. Вы доставите мне огромное удовольствие.
– Ah… – Синьор Чьярди задумался, посмотрел на Джустину и сказал: – Si, почему нет? С моим удовольствием. Джустина, я знаю, ты приготовила телячьи котлеты, но котлеты могут подождать. Или сама съешь две. Если позволите, синьор Гаррет, я займусь своим лицом. – Он прикоснулся к щеке с трехдневной щетиной. – Выпейте еще вина. Я приду через минуту. Джустина, если кто явится, я вернусь сразу после девяти. Может быть. Va bene[67], синьор Гаррет?
Рей жестом показал, что и это, и все остальное его вполне устраивает, и пошел в свою комнату за пальто.
Синьор Чьярди вернулся очень быстро. Он даже надел рубашку с галстуком.
– Только, пожалуйста, давайте не будем сегодня говорить о моих проблемах, – сказал Рей, когда они вышли. – О жизни – сколько угодно, но не о проблемах.
Синьор Чьярди с радостью согласился:
– А позднее мы встретимся с Луиджи. Я уверен, он сегодня придет.
– Но только позднее. В девять у меня свидание с молодой дамой.
– Ah, si? Benone. Значит, позднее.
Рею казалось, что в этот вечер возможно все, ибо дух согласия воцарился повсюду.
19
Елизавета вышла из дома и, увидев его забинтованную голову, ахнула.
– Все не так серьезно, как кажется, – сказал Рей, заранее приготовивший эту фразу.
Прежде чем ступить на мостовую, девушка посмотрела налево, потом направо. Они быстрым шагом двинулись направо – Елизавета всегда выбирала это направление.
– Сегодня я видела в газете твою фотографию, – сказала она. – Вот только что. После обеда. Я ничего не сказала родителям, а они не обратили на фотографию внимания. Иначе они бы не отпустили меня с тобой сегодня. И в прошлый раз, наверное. Надо же, схватка с тестем!
– Куда мы идем? Давай найдем что-нибудь красивое.
– Красивое? – переспросила она таким тоном, будто найти что-то красивое в Венеции было невозможно.
Рей улыбнулся:
– Может быть, на Пьяцце? «Квадри»?
Елизавета кивнула и тоже улыбнулась:
– Хорошо. Полиция тебя не ищет?
Он рассмеялся:
– Я все сообщил полиции. Сегодня утром. Ты сама читала. Полиция знает, где меня искать. На Джудекке.
– Так ты был на Джудекке!
– Да. И может, мы поговорим сегодня и о других вещах.
Рей пытался это сделать, спрашивал ее об Альфонсо, молодом человеке в «Баре Дино». Но она не хотела говорить об Альфонсо.
– Твоя жена и в самом деле покончила с собой? – шепотом спросила она с благоговейным страхом, почти с ужасом.
– Да, – ответил Рей.
– И твой тесть столкнул тебя с лодки в лагуну?
– Да. И я торговец предметами искусства. По крайней мере, начинающий. Видишь, кое-что из моих слов подтверждается.
Елизавета промолчала, но он почувствовал: она ему верит.
– Но – и это очень важно – я ничего не сказал полиции про лагуну. Об этом знаешь только ты и еще один человек. И если тебе вдруг придется говорить с полицией… – Он тут же пожалел о своих словах. – Но вряд ли. Для этого нет никаких оснований. Однако я не хочу никому сообщать о том, что мой тесть столкнул меня в воду в лагуне.
– Почему?
– Понимаешь, он очень вспыльчивый человек и ничего не может с этим поделать.
– Он пытался тебя убить.
– Верно.
– Он зол на тебя из-за дочери?
Они уже дошли до Пьяццы.
– В самую точку. Но я не мог предотвратить того, что его дочь… сделала с собой. И если ты не против, я бы не хотел сегодня говорить об этом. Я хотел увидеть тебя, потому что с тобой забываю обо всем. Я могу вспомнить раннее утро, когда впервые тебя увидел… помню, как ты улыбалась, когда провожала меня к дому синьоры Каллиуоли.
Это польстило ей, а произносились такие слова легко, потому что были правдой.
Они сели за столик в «Квадри». Шампанского Елизавета не хотела, поэтому Рей предложил ей кофе с ликером, а себе заказал бренди. И почти полчаса – в основном благодаря усилиям Елизаветы – им удавалось вести светский разговор ни о чем. Елизавета спросила, в каком доме в Джудекке он живет, и Рей сумел ей немало рассказать о Джустине и о печке красного кирпича, не называя имени синьора Чьярди, но Елизавета и не спрашивала. Она заявила, что кофе с ликером чересчур крепкий, а потом сказала:
– Я таких странных парней, как ты, еще не видела.
– Я? Да я совершенно обычный. Это ты самая странная девушка, каких я встречал.
Она рассмеялась, откинувшись на спинку стула:
– Уж я-то знаю, какой скучной жизнью я живу.
Но это не делало ее скучной в разговоре. Ее свежесть, открытость – вот что так привлекало его. И вероятно, лечь с ней в постель было бы сладостно. А может, и нет. Ему было странно чувствовать такую радость рядом с нею и в то же время думать, что ему по большому счету безразлично, будут ли они когда-нибудь заниматься любовью или нет, или что он определенно никогда не захочет жениться на Елизавете. Но сейчас он был счастлив, словно собирался сделать ей предложение или уже сделал, а она сказала «да». Он хотел, чтобы эта радость длилась и длилась.
– Когда ты должна вернуться сегодня?
– Ну вот видишь? – улыбнулась она. – Никто в мире не задает мне таких вопросов… В одиннадцать, наверное. Матери я сказала, что иду к подружке Натали. – Елизавета хихикнула.
Кофе с ликером и в самом деле был крепким, сообразил Рей.
– Ты в абсолютной безопасности: мне нужно вернуться домой чуть раньше.
Ему нравилось говорить «домой», нравилось, что его там ждут.
– У тебя еще одно свидание? – спросила она.
– Да, – ответил Рей, продолжая получать удовольствие от созерцания Елизаветы, хотя время от времени и отводил глаза, разглядывая декор старинного кофе-хауса с его роскошными сиденьями, чтобы Елизавета из Венеции осталась в его воспоминаниях в подобающей обстановке.
Больше кофе с ликером она не захотела.
Они медленным шагом возвращались к ее дому, будто ни один из них не спешил прощаться. Рей подумал, не попросить ли ее присоединиться сегодня вечером к нему, синьору Чьярди и Луиджи, если тот придет. Но это было невозможно, и не из-за позднего часа, просто он не желал ни с кем делить ее. Ему пришлось бы объяснять, как они познакомились. Или она могла бы невзначай упомянуть синьору Каллиуоли. Ему не хотелось таких сложностей. Рей хотел, чтобы Елизавета оставалась для него прекрасным и очень личным воспоминанием, подобно маленькому портрету на эмали, который он носил бы у себя в кармане и никому не показывал. И он чувствовал, что сегодня видит ее в последний раз, хотя для этого не было никаких оснований, поскольку он мог пробыть в Венеции еще два-три дня.
– Доброй ночи, Елизавета, – сказал он ей у двери.
Она немного печально посмотрела на него.
– Доброй ночи, Рейбурн, – сказала она, произнеся его имя как «Райбурн», поцеловала его в губы таким коротким поцелуем, что он даже не успел на него ответить, и повернулась к двери.
Рей пошел прочь, оглянулся посмотреть, стоит ли она еще, увидел полы ее пальто, исчезнувшие за дверью, и услышал слабый щелчок дверного замка. Поцелуй не такой волнующий, как два других, но в то же время почему-то более реальный. По крайней мере, его получил Рейбурн Гаррет. В прошлый раз, когда они виделись, она называла его Филипо. Рей шел медленно, как несколько минут назад с Елизаветой, пребывая в приятном трансе и не замечая людей, пялящихся на его повязку. Внезапно ему показалось, что любовь – чувственная и романтическая любовь – есть не что иное, как форма или различные формы эго. Поэтому так сложно любить людей. По крайней мере, от них ничего не нужно ждать. Любовь может быть чистой только в том случае, если она бескорыстна.
Он остановился на мгновение, попытался сосредоточиться. Подобная мысль могла принадлежать эпохе рыцарства.
Рей снова подумал, как важно, чтобы любовь не нуждалась в воздаянии. Любовь – вещь преходящая, дар, и ты не должен ждать взаимности. Кажется, это сказал Стендаль. И наверняка Пруст, только другими словами; это мудрое изречение попалось ему как-то на глаза, но он никогда не примерял его к Пегги. Не то чтобы в отношениях с Пегги возникала какая-то особенность, к которой это можно было бы применить, но Рей считал, что он был бы умнее и даже мудрее, если бы только мысль о бескорыстном служении любимому человеку пришла ему в голову, когда он жил с Пегги.
Погруженный в этот блаженный транс, он продолжал идти к дому синьора Чьярди.
Добрался он туда в одиннадцать десять. Луиджи не появился, но его ждали. И у синьора Чьярди имелось сообщение для Рея, доставленное полицейским. Рею вручили сложенную желтую бумагу с неразборчивой подписью:
