— Ну, малыш, как тебя зовут? Не бойся ничего, ты в безопасности.
Джастин хочет сказать, но горло стянуто, как проволокой, сжато, словно пальцами сэйсида, — из стиснутого рта выдавливается лишь тягучий стонущий звук. «ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ».
— Хм. Плохо дело. А опознавательная карточка у тебя есть? Или браслет?
Шаря онемевшими руками по карманам курточки, Джастин роняет комиксы — «CYBERDAEMONS» позапрошлого года, взятые на время у дружка-одноклассника. Полицейский даже не глядит на обложку — «Последний бой. Последний мститель серии F»; его беспокоит, почему малец не говорит.
«ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ», — повторяет голос в голове Джастина. Он оглядывается, хочет найти своего защитника, но тот уже исчез в хаосе улицы.
«Я КИБОРГ», — помимо воли внедряется в память образ бесстрашного победителя чудовищных сэйсидов. Джастин подбирает комиксы — которые он потом зачитает до дыр в интернате — и послушно идет за офицером.
Я КИБОРГ. ]]
Потом было много чего — селекция, депортации, протесты и демонстрации, забастовка персонала К-реактора; правительство уменьшило прессинг и выработало программу помощи малоимущим (не само по себе, а под мощным напором профсоюзов); бастовали даже банковские клерки, сидя на рабочих местах и повесив на шею таблички: «Всех не арестуешь!» А городские партизаны продолжали воевать и убивать.
Был экономический подъем, выход на новые рынки, принятие Закона о социальной гарантии, всплеск строительства. А городские партизаны все продолжали войну. Их сознание навсегда осталось погруженным в дымную тьму, озаряемую вспышками световых боеприпасов. Те, кто не имел шлемов с мгновенно меняющейся тонировкой забрал или им подобных очков, надолго слепли. Городские партизаны были ослеплены навечно, но не сполохами сверхъяркого света — они ослепли от ненависти.
Изменившись, ударившись в крайности до такой степени, что левые смыкались с правыми, а мафия со спецслужбами, бандиты создавали клиники для лечения, боевики грабили банки, чтобы раздобыть деньги на оружие; все оказались связанными друг с другом, друг от друга зависимыми и друг друга покрывающими. Все дела велись на честном слове, и в то же время никто никому не доверял.
И хотя было подсчитано, что в Сэнтрал-Сити на каждого жителя приходится по две с половиной крысы и три йонгера, никто не мог сосчитать, сколько свободных стволов гуляет по рукам и сколько пустующих квартир являются тайными базами «непримиримых» разных мастей.
Все СМИ взвыли до высокого визга, когда было упомянуто, что «Омега» на 37-м этаже нарвалась на боевиков Партии, но уже на следующий день крик стал стихать, словно чья-то властная рука повернула реостат; все репортеры — реальные, сетевые, телевизионные — принялись смаковать в принципе невинные взрывы Темного, он же Крокодил, он же черт-не-знает-кто.
На все это с внимательным интересом молча смотрел F60.5. Кажется, он знал, кто это поработал. Ему даже понравилось, как изящно и точно все было проделано. Это хорошо, что никто не ранен. F60.5, как настоящий киборг, очень переживал бы, если б пострадали люди. Его бы загрызла совесть, в смысле — Первый Закон; Первый Закон довел бы его до сбоя, он бы сошел с ума. А так — можно; это похоже на мультфильм с прекрасной анимацией или комикс. Замечательно хорошо, художник постарался на славу!..
За F60.5 тоже наблюдали.
Квартирка была маленькая — узкий коридор да две комнатки; в санузел вода подавалась по графику — район-то дешевенький. Парень по прозвищу Тихоня, приставленный к F60.5, запасал воду во всех емкостях. Казалось, это его личная мания. Куда бы ни сунулся F60.5 — в ведро, банку, стакан, упаковку из-под лиофилизированного молока, — везде была налита вода. Но F60.5 почти никуда и не совался, ему после обработки раны был предписан покой.
Помощь врача была успешной; после обкалывания рука перестала пухнуть и злой багровый оттенок начал блекнуть. Неподвижная укладка руки в прозрачную, но пластичную и гибкую лонгету, накожные аппликаторы и инъекции строго по часам. Шли девятые сутки с момента ранения. Девятый день вынужденного безделья, тусклым слоем размазанного по графику манипуляций и пресных трапез. Поначалу F60.5 еще беспокоила боль; потом исчезла и она. Плечо уверенно шло на поправку, и лишь врач, раз в два дня навещавший затворников, был чем-то озабочен. F60.5 полагал, что медик боится разоблачения, что его силой, угрозами или шантажом заставили помогать нелегалам, — тут F60.5 ошибался. Врач давно был убежденным партизаном — с той поры, когда на его глазах был убит тот, кто вынес его из-под обстрела.
Однако врач действительно боялся и не мог скрыть своей тревоги. Но опасения были другого рода — это была печаль мудрости, что приходит вместе со знанием. В частности, врач знал, что скоро сухой черный струп начнет отторгаться и, если откроются кровеносные сосуды, есть риск аррозивного кровотечения, а это грозит потерей пациента. Возможно, предстоит выбор — либо дать истечь кровью этому серьезному парню, который врачу понравился с самого начала, либо сдать его в клинику — со всеми вытекающими последствиями. Вот он и ходил хмурый.
Молчал врач, молчал молоденький Тихоня, отмывший квартиру до фаянсового блеска, молчал сам F60.5. Никогда еще он не испытывал более тягостной немоты и более угнетающего безделья. Он отлежал все бока, насмотрелся телевизора до одури и до черных мух в глазах и понял, что самое страшное — это ничего не делать и быть наедине с собой. Тихоня казался ему андроидом — настолько тот старательно все мыл и оттирал, хотя это было средством скоротать бесполезно тянущееся время. Так они и жили: в безмолвии, вместе, но разделенные врозь тишиной.
И лишь однажды из горла F60.5 вырвалось мычание — когда Тихоня принес запись с автоответчика его квартиры и F60.5 услышал, как Габар беседует с Сэлджин. В голосе маленького тьянги звучала такая тоска и мука, что F60.5 понял — есть единственное живое существо, которому он нужен, нужен прямо сейчас, что Габар помнит его, знает о нем. F60.5 встал и начал было собираться, помогая зубами здоровой руке, чтобы идти, бежать, спешить на зов, но бросил все вещи и безнадежно сел на кровать…
Тихоня стоял в дверях, направив на него ствол «урана»:
— Сядь. Я выстрелю, иначе ты убьешь нас всех.
F60.5 согласно кивнул и так же молча лег, отвернувшись к стене.
Киборги не чувствуют боли, но у них есть душа — а кто может измерить и понять боль и крик души?..
* * *
В среду, 7 мая, ровно в 10.00 (точность — не только вежливость королей и киборгов, но и фирменная марка профессионализма военных и телевидения) Хиллари с тонким кейсом-монолитом в руке и безликим Сардаром за спиной появился на пороге приемной генерала Горта в Айрэн-Фотрис. Сардар и пилотировал одноименный «флайштурм», и выполнял функции охранника, поскольку Хиллари вез в кейсе все будущее проекта: расчеты экономистов за полгода, предполагаемый бюджет на год, сводки, таблицы, финансовые возможности и потребности, смету на ведение работ в Бэкъярде, а также варианты перепрофилирования, консервации и ликвидации. Все было высчитано и выверено до томпака. Лишь менеджер по хозчасти, главный экономист и группа «ликвидаторов» знали, сколько пота, истраченных нервов и бессонных ночей таится за ровными колонками цифр.
Чтобы быть в курсе и не выглядеть свалившимся с одной из двух лун, Хиллари читал эти бумаги и дискеты вчера на сон грядущий, и сегодня с утра, и все время полета к Горту. Чувствовал он себя так, словно вместо сетевого программирования по ошибке угодил на экзамен по астронавигации. Обрывки чисел, куски диаграмм и графиков вертелись у него в голове, сплетаясь и перемежаясь с мыслями. Но Хиллари был уверен в себе — хоть и боролся с переутомлением, перевозбуждением и сонливостью, вызванной аппликатором желтой марки, хоть и ощущал, что мысли путаются и рвутся, что в сознании появляются какие-то дыры, куда безвозвратно пропадает информация. Воля — вот что держало его на плаву; в нужный момент он сможет собраться, и слова сами польются с языка, и нужные цифры высветятся в памяти, как лазерным лучом. Главное — убедить Горта (пусть и крепкоголового, но отнюдь не дурака), а уж он убедит всех остальных. Горт, как генерал от инженерии, прекрасно разбирался в сметах и бюджетах, но и Хиллари недаром с десяти лет работал по банковским заказам и сведению в отчетах фирм концов с концами.
Гердзи кивнул Хиллари чуть отстраненно и надменно, как везучий картежник — проигравшемуся в пух. «Что-то изменилось, — подумал Хиллари, — и изменилось не в мою пользу…»
Тито связался с генералом и почти сразу открыл дверь: «Прошу». Хиллари вошел и с порога увидел Горта, точнее — его стриженую голову. Генерал что-то искал в ноутбуке, тыча в клавиатуру толстыми пальцами, одновременно бормоча в видеофон. Показав жестом Хиллари, чтобы тот задержался у двери и не попал в сектор обзора камеры, генерал закончил разговор, поставил в ноутбуке «Сохранить», поднял голову, и с губ его сорвался бодрый вопль — это он приветствовал Хиллари:
