Время остановилось. Затихла на полу рыжая. Первосвященник застыл, стоя рядом с ней на коленях. Лишь бурлила и весело пузырилась кровь из страшной раны на горле Астора. Тот пытался что-то сказать, но каждая попытка вызывала новый фонтан. Потому лишь смотрел в глаза брату, и взгляд говорил о многом.
Об отчаянии и страхе.
О раскаянии и горечи.
О холоде и пустоте…
Прижав его к себе, Викер плакал без слёз, а в памяти вставало поле, где бегали они, босоногие потомки ар Нирнов, тис и листья подорожника, что он наклеивал на царапину Астора, совместные игры и шалости, общие страхи и надежды, всё то, что делало их родными, близкими. Семьёй. Первые слёзы пролились, когда он, положив умершего на пол, накрыл ладонями его веки и зашептал молитву. Ему показалось, или его голос был не одинок? Нет, он действительно слышал их — женские и мужские голоса, сотни и тысячи голосов, которые помогали не сбиться с пути, в отчаянии не забыть слова. И когда зелёный росток пророс из груди Астора и ушёл вверх, время вновь пустилось вскачь, будто взбесившаяся лошадь.
Файлинн заваливался на бок, его кожа собиралась в складки и обвисала, словно на скелете. Вскочив, Викер с ужасом следил, как съёживается тело, превращаясь в мешок из одеяния Первосвященника. Как тьма, наполнявшая его, поднимается грибовидным облаком и смотрит безглазо в лицо, как выбрасывает отростки в его сторону, пытаясь добраться, но не в силах преодолеть свет, даруемый словами Сашаиссы. Как с рёвом устремляется вглубь катакомб, через стены и перекрытия, вызывая полный отчаяния крик у блуждающих там безумцев и шёпот ужаса и сожаления у встревоженных мертвецов. Когда тьма исчезла, он бросился к Тамарис, поднял, прижал к себе. Она не дышала. На прекрасном бледном лице застыла странная, нежная улыбка…
Запрокинув голову, ар Нирн закричал, криком разрывая себе грудь.
«Отчаяние — путь во тьму, дитя!»
Викер резко обернулся. Они стояли позади — серьёзно смотревшая на него девочка и сероглазая монахиня Великой Матери, держащая сармато. Асси Костерн и мэтресса Таграэрна Лидия.
— Положи нашу сестру на пол и отойди! — приказала последняя.
Викер молча замотал головой. Ему казалось — отпусти он Тамарис, потеряет её навсегда!
Асси коснулась руки мэтрессы.
— Подойди, Викер ар Нирн! — негромко сказала она, и в её голосе он с изумлением узнал тот, что говорил о пути во тьму.
Словно во сне он шагнул к ней и опустился на колени, прижимая рыжую к груди. И замер, глядя на ребёнка. Как он раньше не замечал, что она не похожа на обычное дитя? Эти широко расставленные глаза, высокие скулы, прямой нос и губы — паладин узнавал изображение Сашаиссы, не раз виденное в подвергнутых поруганию Храмах. Асси протянула к Тамарис руки, словно собираясь ладонями накрыть ей веки. Викер подался назад — не мог поверить, что его женщины больше нет. Смерть играла с ними обоими, но он отдал бы всё, чтобы она перепутала цели! Ради неё, ради рыжей, он готов был умереть! Лишь бы она была жива!
«Посмотри на меня, дитя! Забудь об отчаянии, из-за него ты боишься ПОВЕРИТЬ! Думай о своей любви к Тамарис и смотри на меня!»
Викер нерешительно поднял глаза и утонул во взгляде, полном бирюзы и мёда. В этом тёплом сиянии услышал голоса: свой и Тами.
«— Кто ты? — Та, кого тебе следует убить! — Ты не боишься меня?..»
«— Вернись в Фаэрверн, оглянись вокруг? Это — то добро, которое Бог несёт людям? Пройдись по окружающим деревенькам и городкам, спроси — скольким жителям мы, монахини Великой Богини, исцелили души и тела — словом и делом, служением и любовью? — Новое всегда начинается с разрушения! Люди всегда противятся новому! Но новое — то, что сделает жизнь лучше!»
«— Спасибо, Тамарис! Ты помогаешь всем… — Великая Мать учит нас не проходить мимо чужих бед, тем самым умножая их. Благодари её! — Я пока не могу…»
— Я могу… — прошептал ар Нирн, ощущая в сердце такую твёрдость, будто основой для него был сармато сестры Кариллис. — Великая Мать, я могу верить! Теперь — могу!
И протянул ей тело Тамарис, а вместе с ним выпустил боль и отчаяние, неверие и страх из души, как летучих мышей с чердака.
Всполохнулся затхлый воздух. Тяжесть тела исчезла с его рук. Широко раскрытыми глазами паладин смотрел, как ловит мэтресса Лидия падающую Асси, а ожившая Тамарис изумлённо разглядывает лежащие на полу тела королевы, Астора и то, что осталось от Первосвященника. А затем бросается к Лидии, простирая руки над девочкой. Как мэтресса бережно, но твёрдо отводит её ладони и склоняется в глубоком поклоне. Как в лице рыжей появляется нечто новое, изменяя его, делая неуловимо похожей на… Асси Костерн. Нет. Не на неё…
* * *
Я ощущала себя… непривычно. В голове не было ни единой мысли, ни одного воспоминания, зато в душе впервые царил покой. Я была уверена… понятия не имею, в чём я была уверена, однако уверенность оказалась впечатляющей.
Передо мной склонилась красивая женщина, в дорожной одежде боевой монахини. Скинутый чёрный плат открывал толстую русую косу, короной уложенную на голове. У моих ног лежала Асси Костер, и с первого взгляда я поняла, что девочка мертва.
— Она выполнила своё предназначение, о, Великая, — сказала монахиня, поднимая голову. Её щёки были мокры от слёз, — сберегла то, что с рождения принадлежало тебе — божественную сущность.
— Я не понимаю… — прошептала я и вдруг ощутила… будто за моей спиной выросла нерушимая стена. Будто никто и никогда больше не сможет угрожать мне и причинить вред. Будто… я стала цельной, как чудом сросшиеся половинки сармато.
Медленно обернувшись, увидела мужчину… Имя не сразу всплыло в памяти. А когда всплыло, воспоминания посыпались одно за другим. Голова закружилась. Я покачнулась, и он тут же обнял меня, запрятал в кольцо рук, не давая упасть. Викер… Викер ар Нирн. Мой Викер!
Прижалась к его груди, подавая знак, что всё вспомнила. Позволила себе мгновение слабости, ведь слабость свойственна и богам. А затем расцепила объятия и, протянув руку, забрала у ничего не понимающей мэтрессы Лидии сармато.
— Останься с телом Асси, дитя. Дарую тебе силу защищать его от одержимых!
Она опустилась на колени, принимая благословение.
Я знала, где искать своего вековечного врага. Много лет назад, во время работ по укреплению катакомб, Файлинн спрятал в них его тело. Точнее — своё тело. Одержимый Дагоном юноша, прибывший в Ховенталь и втёршийся в доверие к Джонору Великолепному, человеком не был, лишь видимостью. Уже тогда я приняла решение выставить против него своего бойца. Королевское дитя, Тамарис, родилась в срок, однако была слишком слаба, чтобы принять божественное предназначение. Кроме того, мне нужно было выманить Дагона из человеческой оболочки, ведь только в истинном облике я могла изгнать его из этого мира в другой план бытия. Враг едва не опередил меня, подослав к королеве Сильмарис и детям наёмного убийцу. И мне пришлось на краткий миг завладеть неокрепшим разумом ребёнка, чтобы остановить его руку. Тогда моё вмешательство обернулось для Тами потерей памяти и… приобретением весьма неожиданного отца. Признаюсь, такого даже я предусмотреть не могла! Первую половину жизни она не оправдывала моих ожиданий, поскольку была совершенно неуправляемой, своевольной, неразборчивой в связях. Я уже думала оставить ей судьбу маленькой разбойницы и создать нового бойца, но она решила по-другому, рассорившись с приёмным отцом и отправившись в Фаэрверн. Именно обитель помогла ей принять свою судьбу.
